— Он ненавидит город, — сказала она. — Говорит, все равно все приходит по сетям, так что — зачем самому куда-то ехать?
— Я уехал потому, что здесь никогда ничего не случалось. Руди всегда мог найти, чем заняться. Он все еще это может, судя по тому, как все тут выглядит.
— Вам не следовало терять связь. Он хотел, чтобы ты был здесь, когда умирала ваша мать.
— Я был в Берлине. Не мог бросить начатое.
— Наверное, не мог. Меня тут тоже тогда не было. Я приехала позже. Хорошее было лето. Руди тогда вытащил меня из одного долбаного клуба в Мемфисе. Ввалился туда однажды вечером с ордой местных ребят, а на следующий день я проснулась уже здесь, сама не знаю почему. Разве что он был мил со мной — в те дни, — и забавен, и дал моей голове шанс сбавить обороты. Он научил меня готовить, — Салли рассмеялась. — Мне здесь нравилось, если не считать того, что я до смерти боялась этих чертовых кур на заднем дворе.
Тут она встала и потянулась. Скрипнуло старое кресло. Тернер осознал близость длинных загорелых ног, запах и летний жар ее тела… так близко от его лица.
Она положила руки ему на плечи. Его глаза оказались вровень с полоской коричневого живота над висящими на бедрах шортами, мягкая тень пупка. Он вспомнил Эллисон в белой гулкой комнате, и ему захотелось прижаться к темной коже лицом, ощутить вкус всего… Ему показалось, она слегка качнулась, но он не был в этом уверен.
— Тернер, — сказала она, — иногда тут с ним — как будто ты совсем одна…
Поэтому он встал — зазвенели старые цепочки качелей, болты надежно ввинчены в потолок веранды, болты, которые ввернул его отец лет сорок, наверное, назад, — и поцеловал в приоткрытые губы, разомкнутые полуночным разговором, и светлячками, и подводными ключами к памяти, так что, когда его ладони скользнули к теплу ее спины под белой футболкой, ему почудилось, что люди приходят в его жизнь не бусинами, нанизанными на жесткий проводок последовательности, а порциями квантов, — и Салли он знает так же хорошо, как знает Руди, или Эллисон, или Конроя, как знает девочку, которая была дочерью Митчелла.
— Эй, — прошептала она, высвобождая рот, — теперь ты пойдешь наверх.
Глава 18
ИМЕНА МЕРТВЫХ
Ален позвонил ровно в пять — борясь с тошнотой от его жадности, Марли подтвердила, что затребованная им сумма готова. Адрес она тщательно списала с экрана на обратную сторону карточки, взятой со стола Пикара в галерее «Роберте». Десять минут спустя вернулась с работы Андреа, и Марли была рада, что подруга не присутствовала при этом разговоре.
Она смотрела, как Андреа подпирает оконную раму потрепанным кирпичом в синем переплете — второй том «Краткого Оксфордского словаря английского языка», шестое издание. Андреа приспособила на каменном карнизе за окном фанерную полку, достаточно широкую, чтобы там уместилась маленькая жаровня-хибачи, которую она обычно хранила под раковиной. Сейчас Андреа аккуратно раскладывала на решетке черные кубики угля.
— У меня был сегодня разговор о твоем работодателе, — объявила она, устанавливая хибачи на полку и поджигая зеленоватую запальную пасту электрозажигалкой от плиты. — Из Ниццы приехал наш академик. Он сперва изумился, с чего бы это я заинтересовалась Йозефом Виреком, но поскольку он ко всему прочему еще и озабоченный старый козел, был более чем рад поговорить.
Марли подошла посмотреть, как чуть видные язычки пламени лижут угли.
— Он все пытался свернуть на Тессье-Эшпулов, — продолжала Андреа, — и на Хьюза. Хьюз жил с середины по конец двадцатого века, американец. О нем целая глава в монографии, он вроде как прото-Вирек. Я и не знала, что Тессье-Эшпулы начали распадаться…
Она вернулась к столу и вытащила из пакета шесть больших тигровых креветок.
— Они франко-австралийцы? Помнится, я видела документальный фильм. Им принадлежит какой-то крупный курорт?
— Фрисайд. Теперь, как говорит профессор, он продан. Похоже, одной из дочерей старого Эшпула каким-то образом удалось захватить единоличный контроль над всеми финансами. Она становилась все эксцентричнее, и интересы клана полетели ко всем чертям. Это за последние семь лет.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к Виреку, — сказала Марли, глядя, как Андреа насаживает креветки на длинные бамбуковые иглы.
— Твоя догадка окажется ничуть не хуже моей. Мой профессор придерживается мнения, что и Вирек, и Тессье-Эшпулы — замечательный анахронизм, и что, наблюдая за ними, можно многое узнать об эволюции корпораций. И, в общем и целом, убедил нашего главного редактора…
— Но что он говорил о Виреке?
— Что безумие Вирека примет новую форму.
— Безумие?
— Ну, по правде говоря, он избегал этого слова. Но Хьюз явно был сумасшедшим как мартовский заяц, и старый Эшпул не лучше, а его дочь — та просто не в своем уме. Профессор говорил, что давление эволюционных процессов рано или поздно вынудит Вирека совершить какой-то «скачок». Так он и сказал. «Скачок».
— Эволюционные процессы?
— Да, — отозвалась Андреа, перенося иглы с креветками к хибачи, — он говорит о корпорациях так, как будто это какой-то новый вид животных.
После обеда они пошли гулять. Марли обнаружила, что время от времени начинает вслушиваться, озираться по сторонам, в надежде ощутить на себе всевидящее око Вирекова механизма, но Андреа заполняла вечер своей обычной теплотой и здравым смыслом. Марли была благодарна за то, что можно гулять по городу, где все предметы были самими собой. В мире же Вирека… что может быть просто в мире Вирека? Она вспомнила медную дверную ручку в галерее Дюпре, не передать словами, как такая привычная, обыденная вещь изогнулась вдруг у нее в руке, затягивая ее в конструкт парка Гюль. Интересно, он всегда там — в парке архитектора Гауди, в полдень, которому нет конца?
«Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому». Она поежилась под теплым вечерним ветерком и взяла Андреа под руку.
Но самым зловещим в симстим-конструкте было на самом деле то, что он заставлял усомниться в реальности всего, что ее окружало. Скажем, витрины магазинов, мимо которых она проходит сейчас с Андреа, тоже могут обернуться плодом воображения. Кто-то из великих сказал: неотъемлемое свойство зеркал в том, что они в определенном смысле вредят душевному здоровью. Если это так, решила Марли, то конструкты вредят куда сильнее.
Андреа остановилась у киоска купить свои английские сигареты и свежий номер «Elle». Марли осталась ждать на тротуаре. Автоматически раздвигаясь, ее обтекал поток пешеходов, мимо скользили лица: студенты, бизнесмены, туристы. Кто-то из них, подумалось ей, часть Вирековой машины, а провода замкнуты на Пако. Пако — кареглазый, непринужденно-серьезный, с мускулами, перекатывающимися под шелковистой рубашкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79