Ее испещренное шрамами лицо под черными очками оставалось совершенно бесстрастным. С того места, где он сидел, Тернер мог слышать запах ее пота, резкий и звериный.
— Что ты, черт побери, делаешь между контрактами, Уэббер? Когда ты не в деле? — спросил он, посмотрев на нее.
— Да побольше тебя, черт побери, — сказала она. — Часть года выращиваю собак. — Она вытащила из сапога нож и начала терпеливо править его о подметку, плавно поворачивая с каждым проходом, как мексиканский брадобрей, натачивающий свою бритву. — Ужу рыбу. Форель.
— У тебя там есть родня? Я хочу сказать, в Нью-Мексико?
— Наверное, больше, чем у тебя, — ровным голосом проговорила она. — Думаю, такие, как ты или Сатклифф, вы — вообще ниоткуда. Вы живете только в деле, ведь так, Тернер? На полигоне, сегодняшним днем, тем днем, когда прибудет ваш мальчик. Я права? — она попробовала заточку на ногте большого пальца, потом убрала нож обратно в ножны.
— Но у тебя есть семья? Мужчина, к которому ты вернешься?
— Женщина, если хочешь знать, — сказала она. — Ты хоть что-то понимаешь в собаководстве?
— Нет, — ответил он.
— Так я и думала. — Она искоса взглянула на него. — У нас есть и ребенок. Наш собственный. Она его выносила.
— Срастили ДНК?
Она кивнула.
— Дорогое удовольствие.
— Вот именно. Если бы не надо было выплачивать кредит, меня бы здесь не было. Но она прекрасна.
— Твоя женщина?
— Наша малышка.
Глава 12
КАФЕ «БЛАН»
Идя прочь от Лувра, Марли словно кожей чувствовала, как беззвучно смещаются блоки какого-то сложного шарнирного механизма, подстраиваясь к каждому ее шагу. Официант — всего лишь часть огромного целого: высокоточный зонд или, быть может, щуп. Целое должно быть больше, гораздо больше. Как она могла вообразить, что можно жить, передвигаться в противоестественном силовом поле состояния Вирека, не подвергаясь при этом силе, искажающей реальность? Выбрав очередной объект — жалкую тряпицу с ярлычком «Марли Крушкова», — Вирек провернул его через чудовищные невидимые жернова своих денег. И объект изменился. Конечно, думала Марли, конечно: они постоянно вертятся вокруг меня — бдительные и незримые колесики необъятного и тонкого механизма, с помощью которого и наблюдает герр Вирек.
Некоторое время спустя она обнаружила, что стоит на тротуаре под террасой с вывеской «Блан». Кафе показалось ничем не хуже любого другого.
Месяц назад она обошла бы его стороной — слишком много вечеров они провели здесь вместе с Аденом. Теперь же, осознавая, что это и есть свобода, Марли решила, что заново открывать свой собственный Париж можно и с выбора столика в кафе «Блан». Она села возле бокового экрана. Заказала официанту коньяк и, зябко ежась, стала смотреть на текущий мимо поток уличного движения, на бесконечную реку из стекла и стали. А вокруг нее за соседними столиками незнакомые парижане ели и улыбались, пили и ссорились, с горечью прощались или клялись в вассальной верности полуденному чувству.
Но — тут Марли улыбнулась — ведь и она принадлежит этой жизни. Что-то просыпалось в ней после долгого оцепенелого сна, что-то возвращенное ей в мгновение, когда открылись глаза на жестокость Алена и на то, что она по-прежнему хочет любить его. Теперь же, сидя в ожидании коньяка, Марли чувствовала, как это желание растворяется само собой. Его жалкая ложь непонятным образом разорвала путы депрессии. Марли не видела в этом логики: в глубине души — и задолго до истории с Гнассом — она знала, чем именно в этом мире занимается Ален. Впрочем, какая разница — для любящего-то человека? Наслаждаясь давно забытым чувством свободы, она решила, что плевать ей на логику. Достаточно того, что она жива, сидит за столиком в «Блан» и придумывает вокруг себя сложнейший механизм, который — как она теперь знает — запустил герр Вирек.
Парадокс, думала она, глядя, как на террасу поднимается молодой официант из «Двора Наполеона». Он был во все тех же темных брюках, однако передник сменил на синюю ветровку. Темные волосы мягким крылом падали на чистый лоб. Улыбаясь, он направился к ней, твердо уверенный, что никуда она не убежит. И тут какой-то внутренний голос шепнул вдруг Марли, что надо бежать, бежать, но она знала, что даже не стронется с места. Парадокс, повторила она сама себе: наслаждаться открытием, что ты не вместилище вселенских горестей и сожалений, а всего лишь еще одно не застрахованное от ошибок животное в каменном лабиринте огромного города, — и в то же время понимать, что отныне ты — ось вращения огромного устройства, работающего на топливе чьего-то тайного желания.
— Меня зовут Пако, — сказал молодой человек, отодвигая стоящий напротив нее крашенный белым железный стул.
— Это вы были ребенком, мальчиком в парке?..
— Да, очень давно. — Он сел. — Сеньор сохранил образ моего детства.
— Я как раз сидела и думала о вашем сеньоре. — Она смотрела не на него, а на проезжавшие мимо машины; взгляд отдыхал на потоке уличного движения, на многоцветье полимеров и раскрашенной стали. — Человек, подобный Виреку, не способен абстрагироваться от собственного состояния. А его деньги давно уже живут собственной жизнью. Может быть, даже обрели собственную волю. Он почти подразумевал это при нашей встрече.
— А вы философ.
— Я инструмент, Пако. Я самая новая деталь в очень старой машине в руках очень старого человека, который желает пробраться куда-то или добиться чего-то, но до сих пор терпел неудачу. Ваш хозяин перебирает тысячи инструментов и почему-то выбирает меня…
— Да вы еще и поэт!
Она рассмеялась; отведя взгляд от машин. Пако улыбался, вокруг рта запали глубокие вертикальные складки.
— По дороге сюда я представляла себе некую конструкцию, механизм настолько огромный, что я не способна его увидеть. Механизм, который окружает меня, предугадывая каждое мое движение.
— Так вы еще и эгоцентрист?
— Неужели?
— Пожалуй, нет. Естественно, вы под наблюдением. Наблюдают наши люди, и это к лучшему. Далее, ваш друг в баре, мы следим также и за ним. К несчастью, нам пока не удалось установить, где он приобрел ту голограмму, которую показывал вам. Вполне вероятно, она уже была у него, когда он начал названивать по телефону вашей подруге. Кто-то вышел на него, понимаете? Вам его подставили. Вы не находите это интригующим? Разве это не задевает притаившегося в вас философа?
— Да, наверное. В баре я воспользовалась вашим советом и согласилась на его цену.
— Тогда он ее удвоит, — улыбнулся Пако.
— Что, как вы заметили, не имеет для меня значения. Он согласился связаться со мной завтра. Полагаю, вы сможете устроить выплату денег. Он требует наличные.
— Наличные, — он закатил глаза, — как рискованно! Да, могу. Подробности мне известны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Что ты, черт побери, делаешь между контрактами, Уэббер? Когда ты не в деле? — спросил он, посмотрев на нее.
— Да побольше тебя, черт побери, — сказала она. — Часть года выращиваю собак. — Она вытащила из сапога нож и начала терпеливо править его о подметку, плавно поворачивая с каждым проходом, как мексиканский брадобрей, натачивающий свою бритву. — Ужу рыбу. Форель.
— У тебя там есть родня? Я хочу сказать, в Нью-Мексико?
— Наверное, больше, чем у тебя, — ровным голосом проговорила она. — Думаю, такие, как ты или Сатклифф, вы — вообще ниоткуда. Вы живете только в деле, ведь так, Тернер? На полигоне, сегодняшним днем, тем днем, когда прибудет ваш мальчик. Я права? — она попробовала заточку на ногте большого пальца, потом убрала нож обратно в ножны.
— Но у тебя есть семья? Мужчина, к которому ты вернешься?
— Женщина, если хочешь знать, — сказала она. — Ты хоть что-то понимаешь в собаководстве?
— Нет, — ответил он.
— Так я и думала. — Она искоса взглянула на него. — У нас есть и ребенок. Наш собственный. Она его выносила.
— Срастили ДНК?
Она кивнула.
— Дорогое удовольствие.
— Вот именно. Если бы не надо было выплачивать кредит, меня бы здесь не было. Но она прекрасна.
— Твоя женщина?
— Наша малышка.
Глава 12
КАФЕ «БЛАН»
Идя прочь от Лувра, Марли словно кожей чувствовала, как беззвучно смещаются блоки какого-то сложного шарнирного механизма, подстраиваясь к каждому ее шагу. Официант — всего лишь часть огромного целого: высокоточный зонд или, быть может, щуп. Целое должно быть больше, гораздо больше. Как она могла вообразить, что можно жить, передвигаться в противоестественном силовом поле состояния Вирека, не подвергаясь при этом силе, искажающей реальность? Выбрав очередной объект — жалкую тряпицу с ярлычком «Марли Крушкова», — Вирек провернул его через чудовищные невидимые жернова своих денег. И объект изменился. Конечно, думала Марли, конечно: они постоянно вертятся вокруг меня — бдительные и незримые колесики необъятного и тонкого механизма, с помощью которого и наблюдает герр Вирек.
Некоторое время спустя она обнаружила, что стоит на тротуаре под террасой с вывеской «Блан». Кафе показалось ничем не хуже любого другого.
Месяц назад она обошла бы его стороной — слишком много вечеров они провели здесь вместе с Аденом. Теперь же, осознавая, что это и есть свобода, Марли решила, что заново открывать свой собственный Париж можно и с выбора столика в кафе «Блан». Она села возле бокового экрана. Заказала официанту коньяк и, зябко ежась, стала смотреть на текущий мимо поток уличного движения, на бесконечную реку из стекла и стали. А вокруг нее за соседними столиками незнакомые парижане ели и улыбались, пили и ссорились, с горечью прощались или клялись в вассальной верности полуденному чувству.
Но — тут Марли улыбнулась — ведь и она принадлежит этой жизни. Что-то просыпалось в ней после долгого оцепенелого сна, что-то возвращенное ей в мгновение, когда открылись глаза на жестокость Алена и на то, что она по-прежнему хочет любить его. Теперь же, сидя в ожидании коньяка, Марли чувствовала, как это желание растворяется само собой. Его жалкая ложь непонятным образом разорвала путы депрессии. Марли не видела в этом логики: в глубине души — и задолго до истории с Гнассом — она знала, чем именно в этом мире занимается Ален. Впрочем, какая разница — для любящего-то человека? Наслаждаясь давно забытым чувством свободы, она решила, что плевать ей на логику. Достаточно того, что она жива, сидит за столиком в «Блан» и придумывает вокруг себя сложнейший механизм, который — как она теперь знает — запустил герр Вирек.
Парадокс, думала она, глядя, как на террасу поднимается молодой официант из «Двора Наполеона». Он был во все тех же темных брюках, однако передник сменил на синюю ветровку. Темные волосы мягким крылом падали на чистый лоб. Улыбаясь, он направился к ней, твердо уверенный, что никуда она не убежит. И тут какой-то внутренний голос шепнул вдруг Марли, что надо бежать, бежать, но она знала, что даже не стронется с места. Парадокс, повторила она сама себе: наслаждаться открытием, что ты не вместилище вселенских горестей и сожалений, а всего лишь еще одно не застрахованное от ошибок животное в каменном лабиринте огромного города, — и в то же время понимать, что отныне ты — ось вращения огромного устройства, работающего на топливе чьего-то тайного желания.
— Меня зовут Пако, — сказал молодой человек, отодвигая стоящий напротив нее крашенный белым железный стул.
— Это вы были ребенком, мальчиком в парке?..
— Да, очень давно. — Он сел. — Сеньор сохранил образ моего детства.
— Я как раз сидела и думала о вашем сеньоре. — Она смотрела не на него, а на проезжавшие мимо машины; взгляд отдыхал на потоке уличного движения, на многоцветье полимеров и раскрашенной стали. — Человек, подобный Виреку, не способен абстрагироваться от собственного состояния. А его деньги давно уже живут собственной жизнью. Может быть, даже обрели собственную волю. Он почти подразумевал это при нашей встрече.
— А вы философ.
— Я инструмент, Пако. Я самая новая деталь в очень старой машине в руках очень старого человека, который желает пробраться куда-то или добиться чего-то, но до сих пор терпел неудачу. Ваш хозяин перебирает тысячи инструментов и почему-то выбирает меня…
— Да вы еще и поэт!
Она рассмеялась; отведя взгляд от машин. Пако улыбался, вокруг рта запали глубокие вертикальные складки.
— По дороге сюда я представляла себе некую конструкцию, механизм настолько огромный, что я не способна его увидеть. Механизм, который окружает меня, предугадывая каждое мое движение.
— Так вы еще и эгоцентрист?
— Неужели?
— Пожалуй, нет. Естественно, вы под наблюдением. Наблюдают наши люди, и это к лучшему. Далее, ваш друг в баре, мы следим также и за ним. К несчастью, нам пока не удалось установить, где он приобрел ту голограмму, которую показывал вам. Вполне вероятно, она уже была у него, когда он начал названивать по телефону вашей подруге. Кто-то вышел на него, понимаете? Вам его подставили. Вы не находите это интригующим? Разве это не задевает притаившегося в вас философа?
— Да, наверное. В баре я воспользовалась вашим советом и согласилась на его цену.
— Тогда он ее удвоит, — улыбнулся Пако.
— Что, как вы заметили, не имеет для меня значения. Он согласился связаться со мной завтра. Полагаю, вы сможете устроить выплату денег. Он требует наличные.
— Наличные, — он закатил глаза, — как рискованно! Да, могу. Подробности мне известны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79