Но Казанова был гораздо старше да Понте; сейчас, когда он стоял, прислонившись к дверному косяку, ожидая приглашения сесть, вид у него был очень усталый, и Вольфганг вспомнил, как да Понте говорил: «Казанова стал быстро утомляться, ему уже шестьдесят два».
Казанова принес свои извинения:
– Я приехал из Дукса, пригорода Праги; каких-нибудь несколько лет назад мне ничего не стоило проделать путь вдвое больший ради улыбки хорошенькой женщины, а теперь, увы, это меня утомляет. И вообще я опустился до того, что стал библиотекарем в замке чешского графа Вальдштейна и, кроме того, пишу мемуары. Да Понте сказал, что вам нужна помощь в «Дон-Жуане». У меня есть в этой области кое-какой опыт, как вы, наверное, слыхали.
– Да, слыхал.
– И я неплохо разбираюсь в музыке. В молодости какое-то время зарабатывал себе на жизнь, играя на скрипке в оркестре Венецианской оперы.
Интерес Вольфганга сразу возрос, и, когда Казанова сказал, что слышал в Праге «Свадьбу Фигаро» и был очарован оперой, Вольфганг дал ему копию либретто «Дон-Жуана» и пригласил с собой на репетицию.
Казанова слушал очень внимательно, с каким-то странным выражением, казалось, он разделяет все чувства Дон-Жуана и в то же время относится к нему недоверчиво. Под конец репетиции Казанова сказал:
– Сцену, где Лепорелло перечисляет победы Дон-Жуана, да Понте взял из моей биографии. А сама ария похожа на «Мальчик резвый» из «Фигаро».
– Нота в ноту? – Вольфганга это не обидело, а скорее позабавило.
– Ну разумеется, нет. Но стиль тот же самый. Греха тут нет! То, что прошло с успехом один раз, господин маэстро, снова будет иметь успех. Лепорелло у да Понте ужасно похож на слугу, который когда-то был у меня. Его звали Коста, вот уж продувная бестия!
– А сам Дон-Жуан?
– Мои победы были иного рода. Я получал от них истинное удовольствие. А я вовсе не уверен, что ваш Дон-Жуан испытывает то же самое. А вот секстет во втором акте следовало бы улучшить. Я с большим удовольствием поделюсь с вами моим жизненным опытом.
Вольфганг отнесся к этому предложению без особого интереса, но Казанова уже пустился в рассказы о своих любовных похождениях, где очень трудно было отличить правду от выдумки. Венецианец то пыжился, как индийский петух, расписывая какой-нибудь из своих нашумевших романов, то вдруг начинал жаловаться, что прислуга графа Вальдштейна непочтительно обращается с ним и норовит поставить его на одну с собой доску.
Чтобы прервать этот длинный монолог, Вольфганг предложил Казанове взять с собой копию либретто и внести исправления там, где венецианец сочтет нужным. Правда, Вольфганг отнюдь не был уверен, пригодятся ли ему эти поправки.
Через несколько дней Франтишек и Иозефа Душек, знакомые Вольфгангу еще по Зальцбургу, куда они приезжали с музыкальными гастролями, пригласили Моцартов пожить у них на загородной вилле в предместье Праги – Смихове. Вольфганг принял приглашение, но оставил за собой комнаты в гостинице «Трех золотых львят» на тот случай, если окажется необходимым быть поближе к театру. Вольфганг высоко ценил Душеков как музыкантов и считал их своими близкими друзьями. Франтишек был прекрасным пианистом, преподавателем и писал инструментальную музыку, а Иозефа обладала чудесным голосом и славилась своей артистичностью и вкусом.
Их вилла «Бертрамка» стояла в прекрасном саду, погода была мягкая, теплая, и Вольфганг писал музыку, сидя то в саду, то в застекленной беседке. Работа над партитурой подходила к концу. Он вынашивал эту музыку уже многие месяцы, а некоторые арии не давали покоя много лет и только ждали момента вылиться наружу.
Казанова переписал секстет во втором акте и изменил некоторые сцены с участием Лепорелло и Дон-Жуана, но Вольфгангу его предложения не понравились. После отъезда да Понте он уже успел внести в либретто собственные изменения, которые устраивали его гораздо больше. Его Дон-Жуан вовсе не похож на Казанову, решил он. Музыка последней сцены с Командором была торжественна и одновременно пронизана таинственностью и страхом – такие мотивы звучали впервые в его творчестве. Дон-Жуан, под ногами которого уже разверзлась бездна, остается у Моцарта живым человеком, обуреваемым страстями, он не хочет сдаваться, не раскаивается в своих поступках, и грозная музыка звучит как зловещее пророчество, она мрачна и полна дурных предчувствий.
Душеки обещали Вольфгангу полное уединение на своей вилле, но новость о том, что у них гостит Моцарт, быстро распространилась и привлекла в их дом множество посетителей. Приезжали гости якобы для того, чтобы поиграть в кегли. Кегельбан находился в другом конце сада, но до Вольфганга доносился грохот катящихся шаров и сбиваемых кеглей, и время от времени он присоединялся к игрокам. Ему очень нравилось местоположение виллы. Она стояла на холме, откуда открывался великолепный вид на Прагу и ее величественные здания в стиле барокко, и одно сознание, что город совсем близко, рукой подать, даже когда он на него не смотрит, вдохновляло Вольфганга.
Он творил с увлечением, пока не узнал, что премьера «Дон-Жуана», приуроченная к праздничному событию – свадебному путешествию в Прагу принца Антона Саксонского и его супруги эрцгерцогини Марии Терезии, – откладывается из-за болезни одного из певцов. Вольфганг сильно огорчился. Постановка оперы специально в честь королевской четы сулила ему большие возможности: новобрачная была дочерью Леопольда Тосканского, брата Иосифа II, который в случае смерти Иосифа должен был унаследовать трон.
Вольфганг выразил Бондини свое недовольство, но изменить решение импресарио не мог. Найти замену не удастся и премьеру придется отложить, заявил тот. Вместо «Дон-Жуана» в честь коронованных особ поставили «Свадьбу Фигаро».
Да и в самом деле, решил Вольфганг, не все ли равно. Любая его опера понравится эрцгерцогине, поскольку она не слышала ни одной.
Иозефу Душек пригласили петь в концерте, устроенном в честь королевской четы, и она попросила Моцарта сочинить для нее концертную арию.
– У меня нет времени, – ответил он, – я еще не написал увертюру, – но Иозефа заперла его в беседке.
– Вольфганг, я не выпущу вас до тех пор, пока не получу готовую арию.
В тот же день к вечеру Вольфганг вручил ей арию.
– Я порву ее на кусочки, если вы не споете ее прямо с листа, и притом без единой ошибки, – сказал он.
Как могла она сфальшивить в такой арии – ничего прекраснее и тоньше Иозефа не слышала. Задушевная и поэтичная, ария в то же время давала певице возможность блеснуть своим голосом.
На первой же общей репетиции «Дон-Жуана», однако, Тереза Сапорити – донна Анна запнулась при исполнении арии «Non me dir, bell'idol mio» («Нет, жестокий милый друг мой, ты меня не называй»), пленительно-ласковой и легкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222