Отъезд матери из Индии как будто расколол меня надвое.
– Я, кажется, действительно голодна, – сказала я вдруг.
Ашок улыбнулся.
– Значит, почувствовала себя немного лучше. К счастью, я умею готовить. Мой отец всегда говорил, что умение хорошо готовить – один из главных признаков культурного человека.
– Ашок, а у тебя есть какие-нибудь дурные привычки?
– Напомни мне, пожалуйста, об этом вопросе, когда мы оба немного отдохнем.
Я проследовала за ним на обширную кухню, наслаждаясь прохладой покрытого кафелем пола и легким дурманящим ароматом специй.
Ашок извлек из корзины белоснежный кочан цветной капусты. Разогрел немного горчичного масла, с тщательностью опытного флориста, составляющего букет из лилий, разделил цветки в кочане, добавил в горячее масло чайную ложку серебристо-серых горчичных зерен и, как только они стали с треском лопаться, захлопнул крышку. От них исходил запах попкорна, запах южной кухни моего отца. В старой каменной ступке Ашок растолок в однородную массу зубчик чеснока со свежеочищенным имбирем и крупной солью, затем положил все в кастрюлю с капустой, добавил немного воды и накрыл все это крышкой. Его движения удивляли меня своей уверенностью, неторопливостью и плавностью. В финале кулинарного священнодействия он засыпал в кастрюлю горсть свежего кокосового ореха из металлической чаши, накрытой куском муслина.
Широкие ладони с длинными сильными пальцами и ногтями красивой формы. Я не могла не задаться вопросом: а умеют ли эти руки ласкать женское тело?
– Повар уже спит, – сказал Ашок. – Надеюсь, ты не против, если я разогрею остатки ужина, пока готовится цветная капуста?
Мы сидели за низким столиком в гостиной и ели, Ашок рассказывал о кинофестивале, на котором через два дня будут показывать один из его документальных фильмов.
– Организаторы фестиваля хотят, чтобы я произнес речь перед началом фильма... Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при этом. – Он сделал паузу, затем резко сменил тему: – Я всегда черпал вдохновение у твоего отца. Помнишь те истории, которые он рассказывал тебе?
Я отрицательно покачала головой и сосредоточилась на гарнире.
– Мои воспоминания о том времени очень туманны, непоследовательны и неопределенны. Я хорошо помню слонов, запах моря у берега и наш деревянный дом на плантации. И то, что нам приходилось часто плавать на лодке, лодки для нас выполняли роль гондол с чернокожими гондольерами в белых дхоти.
Контраст между белым и черным.
Ашок кивнул.
– Когда я впервые приехал в гости к твоему отцу, мне показалось, что у вас везде вода и что ты практически из нее не вылезаешь. Ты плавала даже в сезон дождей. – Он улыбнулся. – Я полагаю, ты знаешь, почему он назвал тебя Розалиндой?
– Я думала, что это мама дала мне имя.
– Твой отец обожал старинные английские пасторали. И он где-то прочитал, что Шекспир основывал свою Розалинду из «Как вам это понравится» на более раннем персонаже с таким именем.
– Еще одной маскировщице, склонной к переодеванию в мужскую одежду?
– Она была героиней сонета, который Томас Лодж написал во время каперской экспедиции на Канарские острова: «...рожденная среди океанских штормов и средь ураганов бурных морей женщиной ставшая». Как и ты.
– Я помню, как часто то, что ты принимал за твердую почву в Керале, оказывалось густыми зарослями водорослей. Стоит стать на них – и тут же по горло оказываешься в дерьме.
Ашок поморщился.
– У меня такое впечатление, что ты на меня за что-то сердишься, Розалинда.
– Я не люблю романтизировать прошлое. Отец как-то сказал мне, что я похожа на муссон. Тогда я истолковала эти слова как выражение его двойственного отношения ко мне. Ведь индийцы одновременно и радуются приходу муссона, и боятся его. Он говорил, что поэтическое настроение сезона дождей передается словом «вираха», означающим также и муки отчуждения. Как и то отчуждение, что возникло между моими родителями после моего рождения.
– Не думаю, что твой отец это имел в виду.
– Не думаешь? – Я знала, с каким восторгом Ашок относился к моему отцу. Но что-то заставляло меня наступать на самые болезненные мозоли. – Отец любил распространяться по поводу пороков капитализма и западного общества. «Какой смысл иметь два дома, если человек одновременно может жить только в одном?» – говаривал он. Однажды он, как обычно, рассуждал на свою любимую тему, сидя на веранде со мной, мамой и Мирандой, и я возразила ему: «Но у тебя, папа, всегда было два дома, и ты ухитрялся одновременно жить в обоих. Секрет состоит в том, чтобы кроме двух домов иметь еще и двух жен». Я помню, что это произошло как раз в сезон дождей. Во время муссона земля вокруг нашего дома постоянно грозила полностью уйти под воду. Сад затопляло, и змеи часто заплывали к нам на веранду.
– И что же ответил твой отец?
– Ты хочешь сказать, что он ответил, когда, в очередной раз ускользнув от своей жены, жившей в большом доме, сбежал к своей любовнице в маленький?
Я повторила мамины слова. Отодвинула от себя тарелку и сделала глоток воды, с наслаждением чувствуя, как вместе с ним приятная прохлада разливается по всему телу. Ашок ждал.
– Отец говорил мне, что я не должна бояться змей, но относиться к ним с уважением. На самом деле мне очень нравились змеи. Не по какой-то религиозной причине, нет, я любила их за независимость, за то, что, когда они ползут, все вокруг расступаются. Однажды садовник заметил, что я играю с коброй, и убил ее своим мачете. Отец пришел в ярость. Думаю, для него моя жизнь была не дороже жизни кобры.
– Я уверен, что это не так, Розалинда.
– Лучше всего я помню свой отъезд из Кералы, как мы с мамой возвращались в Шотландию. И отец отпустил ее, так как жизнь в Керале сводила ее с ума.
– Естественно, ей было нелегко там. Она была более шотландкой, чем индианкой. Я полагаю, ты тоже. По крайней мере ты производишь такое впечатление.
Я устала от разговоров. Мои волосы, еще не высохшие после ванны, падали мне на лицо. Аш наклонился и заложил их мне за ухо, слегка коснувшись моей щеки кончиками пальцев. Я ждала его следующего жеста.
Великий исполнитель ролей любовников в индийском кино Радж Капур умел обходить эти затруднительные моменты. Он показывал влюбленных, глядящих в глаза друг другу с выражением предельной страсти, и в то мгновение, когда они должны наконец соединиться, они вдруг отходят друг от друга, а вместо них мы видим в кадре двух лебедей, два цветка или двух птичек – символ поцелуя.
Но ничего не последовало. Я все всегда неверно истолковываю в этой проклятой стране. Ашок встал, потянулся всем своим длинным и узким телом так, словно отталкивался от какой-то невидимой преграды.
– Мы оба очень устали. Я думаю, тебе будет удобно на веранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
– Я, кажется, действительно голодна, – сказала я вдруг.
Ашок улыбнулся.
– Значит, почувствовала себя немного лучше. К счастью, я умею готовить. Мой отец всегда говорил, что умение хорошо готовить – один из главных признаков культурного человека.
– Ашок, а у тебя есть какие-нибудь дурные привычки?
– Напомни мне, пожалуйста, об этом вопросе, когда мы оба немного отдохнем.
Я проследовала за ним на обширную кухню, наслаждаясь прохладой покрытого кафелем пола и легким дурманящим ароматом специй.
Ашок извлек из корзины белоснежный кочан цветной капусты. Разогрел немного горчичного масла, с тщательностью опытного флориста, составляющего букет из лилий, разделил цветки в кочане, добавил в горячее масло чайную ложку серебристо-серых горчичных зерен и, как только они стали с треском лопаться, захлопнул крышку. От них исходил запах попкорна, запах южной кухни моего отца. В старой каменной ступке Ашок растолок в однородную массу зубчик чеснока со свежеочищенным имбирем и крупной солью, затем положил все в кастрюлю с капустой, добавил немного воды и накрыл все это крышкой. Его движения удивляли меня своей уверенностью, неторопливостью и плавностью. В финале кулинарного священнодействия он засыпал в кастрюлю горсть свежего кокосового ореха из металлической чаши, накрытой куском муслина.
Широкие ладони с длинными сильными пальцами и ногтями красивой формы. Я не могла не задаться вопросом: а умеют ли эти руки ласкать женское тело?
– Повар уже спит, – сказал Ашок. – Надеюсь, ты не против, если я разогрею остатки ужина, пока готовится цветная капуста?
Мы сидели за низким столиком в гостиной и ели, Ашок рассказывал о кинофестивале, на котором через два дня будут показывать один из его документальных фильмов.
– Организаторы фестиваля хотят, чтобы я произнес речь перед началом фильма... Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при этом. – Он сделал паузу, затем резко сменил тему: – Я всегда черпал вдохновение у твоего отца. Помнишь те истории, которые он рассказывал тебе?
Я отрицательно покачала головой и сосредоточилась на гарнире.
– Мои воспоминания о том времени очень туманны, непоследовательны и неопределенны. Я хорошо помню слонов, запах моря у берега и наш деревянный дом на плантации. И то, что нам приходилось часто плавать на лодке, лодки для нас выполняли роль гондол с чернокожими гондольерами в белых дхоти.
Контраст между белым и черным.
Ашок кивнул.
– Когда я впервые приехал в гости к твоему отцу, мне показалось, что у вас везде вода и что ты практически из нее не вылезаешь. Ты плавала даже в сезон дождей. – Он улыбнулся. – Я полагаю, ты знаешь, почему он назвал тебя Розалиндой?
– Я думала, что это мама дала мне имя.
– Твой отец обожал старинные английские пасторали. И он где-то прочитал, что Шекспир основывал свою Розалинду из «Как вам это понравится» на более раннем персонаже с таким именем.
– Еще одной маскировщице, склонной к переодеванию в мужскую одежду?
– Она была героиней сонета, который Томас Лодж написал во время каперской экспедиции на Канарские острова: «...рожденная среди океанских штормов и средь ураганов бурных морей женщиной ставшая». Как и ты.
– Я помню, как часто то, что ты принимал за твердую почву в Керале, оказывалось густыми зарослями водорослей. Стоит стать на них – и тут же по горло оказываешься в дерьме.
Ашок поморщился.
– У меня такое впечатление, что ты на меня за что-то сердишься, Розалинда.
– Я не люблю романтизировать прошлое. Отец как-то сказал мне, что я похожа на муссон. Тогда я истолковала эти слова как выражение его двойственного отношения ко мне. Ведь индийцы одновременно и радуются приходу муссона, и боятся его. Он говорил, что поэтическое настроение сезона дождей передается словом «вираха», означающим также и муки отчуждения. Как и то отчуждение, что возникло между моими родителями после моего рождения.
– Не думаю, что твой отец это имел в виду.
– Не думаешь? – Я знала, с каким восторгом Ашок относился к моему отцу. Но что-то заставляло меня наступать на самые болезненные мозоли. – Отец любил распространяться по поводу пороков капитализма и западного общества. «Какой смысл иметь два дома, если человек одновременно может жить только в одном?» – говаривал он. Однажды он, как обычно, рассуждал на свою любимую тему, сидя на веранде со мной, мамой и Мирандой, и я возразила ему: «Но у тебя, папа, всегда было два дома, и ты ухитрялся одновременно жить в обоих. Секрет состоит в том, чтобы кроме двух домов иметь еще и двух жен». Я помню, что это произошло как раз в сезон дождей. Во время муссона земля вокруг нашего дома постоянно грозила полностью уйти под воду. Сад затопляло, и змеи часто заплывали к нам на веранду.
– И что же ответил твой отец?
– Ты хочешь сказать, что он ответил, когда, в очередной раз ускользнув от своей жены, жившей в большом доме, сбежал к своей любовнице в маленький?
Я повторила мамины слова. Отодвинула от себя тарелку и сделала глоток воды, с наслаждением чувствуя, как вместе с ним приятная прохлада разливается по всему телу. Ашок ждал.
– Отец говорил мне, что я не должна бояться змей, но относиться к ним с уважением. На самом деле мне очень нравились змеи. Не по какой-то религиозной причине, нет, я любила их за независимость, за то, что, когда они ползут, все вокруг расступаются. Однажды садовник заметил, что я играю с коброй, и убил ее своим мачете. Отец пришел в ярость. Думаю, для него моя жизнь была не дороже жизни кобры.
– Я уверен, что это не так, Розалинда.
– Лучше всего я помню свой отъезд из Кералы, как мы с мамой возвращались в Шотландию. И отец отпустил ее, так как жизнь в Керале сводила ее с ума.
– Естественно, ей было нелегко там. Она была более шотландкой, чем индианкой. Я полагаю, ты тоже. По крайней мере ты производишь такое впечатление.
Я устала от разговоров. Мои волосы, еще не высохшие после ванны, падали мне на лицо. Аш наклонился и заложил их мне за ухо, слегка коснувшись моей щеки кончиками пальцев. Я ждала его следующего жеста.
Великий исполнитель ролей любовников в индийском кино Радж Капур умел обходить эти затруднительные моменты. Он показывал влюбленных, глядящих в глаза друг другу с выражением предельной страсти, и в то мгновение, когда они должны наконец соединиться, они вдруг отходят друг от друга, а вместо них мы видим в кадре двух лебедей, два цветка или двух птичек – символ поцелуя.
Но ничего не последовало. Я все всегда неверно истолковываю в этой проклятой стране. Ашок встал, потянулся всем своим длинным и узким телом так, словно отталкивался от какой-то невидимой преграды.
– Мы оба очень устали. Я думаю, тебе будет удобно на веранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139