В конце огромного зала находилось возвышение, на котором стоял длинный высокий стол, а за ним сидели трое мужчин с угрюмыми лицами, одетые в оранжевые тоги. Позади них стоял высокий, богато украшенный трон, пустой.
Перед темным столом в небольшой деревянной клетке я увидел невольника, скорчившегося, оборванного и жалкого. Дальше на низких скамьях сидели другие невольники, вольноотпущенники, ремесленники. Некоторые смотрели на большой стол и пустой трон с надеждой, другие не отрывали взгляда от пола. Вдоль стен стояли наемники в ярких мундирах, двое, скрестив на груди руки, стояли перед столом, следя за скамьями. Наемники были равнодушны и спокойны, они не ждали бунта, здесь не могло произойти ничего такого.
«Богатство и нищета, — подумал я, — встречаются здесь, в суде, перед которым все равны. Но почему здесь нет ни аристократов, ни Торговцев?» Мне вдруг вспомнилась старая поговорка: «Закон существует для нищих, это единственное, что они могут себе позволить».
При виде меня люди на скамьях начали перешептываться, наемники зашевелились, даже судьи посмотрели на меня, хмуря брови. Я пригляделся к ним. Крайний справа был стар, у него были седые волосы и морщинистое лицо, но глаза напоминали два холодных голубых камня. Крайний слева был молод и явно пресыщен. Он сидел, откинувшись назад, с презрительным выражением на лице. Между ними сидел статный мужчина неопределенного возраста с надменным лицом. Он был тверд, как скала, а глаза его были глазами ястреба. Чем-то он напомнил мне Сабатини. С ним следовало держать ухо востро.
Продолжая хмуриться, он обратился к дрожащему невольнику.
— Какой рукой преступник украл хлеб? — громко спросил он.
— Правой рукой, Высокий Суд, — ответил один из наемников, стоявших у стола.
— Закон гласит, — произнес судья, пронзая невольника взглядом, — что наказание за кражу — лишение руки. Она никогда больше ничего не украдет.
Поднялся деревянный молоток, и по залу пронесся чистый звук, символизирующий голос правды.
Невольник беззвучно зарыдал, люди на скамьях вздохнули. Стало тихо, двое наемников подошли и утащили невольника в небольшую черную дверь справа от стола. Следующие двое заняли их место.
Судьи обратились ко мне, я почувствовал на себе ястребиный взгляд и вздрогнул.
— Что привело тебя сюда, отче? — спросил он.
— Я ищу справедливости, — ответил я.
— Для кого?
— Для меня.
По залу пронесся шепоток.
— Кто причинил тебе вред, отче?
— Все. Но не потому я здесь. Я пришел, чтобы отдаться в руки закона.
— Редкий случай, — загремел судья, хмуря брови. — Какое же преступление ты совершил?
— Убийство.
Зал замер, потом загудел. Молоток стукнул несколько раз.
— Тихо! — рявкнул судья. — Тихо все!
Все умолкли, а он посмотрел на меня внимательными черными глазами.
— Ты хочешь покинуть орден?
— Нет, — тихо ответил я.
Он скривился, а старый судья наклонился вперед.
— Тогда зачем ты пришел и мешаешь работе Суда?
— Светские власти обязаны задержать монаха, совершившего преступление, и подвергнуть светскому суду, дабы он ответил за свой проступок. И вот я здесь.
Ястреб тут же задал вопрос:
— Ты признаешь свою вину?
— Я невиновен!
Зал загудел. По знаку судьи наемники шагнули вперед, и голоса стихли.
— Если ты пришел насмехаться над Императорским Судом, то будешь примерно наказан, — сказал он. — Если же намерения твои благородны, справедливость восторжествует. Ты сказал, что не виновен в совершенном тобой преступлении. На каком основании ты это говоришь?
— Я убил, защищая себя и свою свободу.
— Единственное оправдание убийства — это действия в защиту Императора.
— В таком случае я апеллирую к церковным властям.
— Епископ в суде? — спросил судья, но ему никто не ответил. — Хорошо, ты будешь задержан до завтра.
Он повернулся к молодому судье, что-то шептавшему ему, потом вновь выпрямился.
— Увести обвиняемого!
Когда ко мне подходили наемники, я заметил, что молодой судья встал и идет к высокой двери за троном.
Черная дверца открылась, и меня вывели из зала.
Я видел уже немало камер и нашел, что императорские довольно удобны, пожалуй, даже удобнее моей кельи в монастыре. Та, в которую меня посадили, была чистой, сухой и светлой. Я лег на нары и уснул спокойным сном.
Вскоре за мной пришли двое наемников и проводили наверх, в зал Суда. Я вновь стоял перед высоким столом, но теперь все было иначе. Меня отделяла от него решетка, а скамьи исчезли. Вместо них поставили удобные стулья, их заняли Бароны и другие благородно-рожденные. Богатые, сияющие и веселые, они беседовали со своими дамами, словно явившись на представление.
Передо мной, небрежно развалившись в креслах, сидели трое судей. Они перешептывались между собой, поглядывали на меня и таинственно улыбались. Я беспокойно шевельнулся.
Все чего-то ждали. Звук множества голосов и смех еще больше усиливали впечатление, что в воздухе над моей головой чья-то могучая рука держит меч, занесенный для удара. Однако зрители не догадывались, что меч этот обоюдоострый.
Я ждал, довольный, что тень капюшона скрывает мое лицо. Напряжение росло. Внезапно все вскочили на ноги — аристократы у меня за спиной, судьи впереди — все смотрели на дверь за троном. Она открылась, вошли телохранители, быстрые и настороженные, а за ними — мужчина средних лет, толстый, сопящий от усилия, необходимого, чтобы двигать это массивное тело. Лицом он напоминал кабана, глаза его были маленькими и хитрыми. Подойдя к трону, он сел, с трудом поместившись на нем.
Это был Император, владыка Бранкузи. Его присутствие означало, что дело важнее, чем я мог предполагать. По спине у меня побежали мурашки.
Император вздохнул и едва заметно кивнул. Судьи сели, за ними все остальные. Ястреб вопросительно повернулся к Императору, и тот ответил ему небрежным взмахом руки.
Судья внимательно и сурово посмотрел на меня.
— Начинаем допрос убийцы Уильяма Дэна. Ты признаешь себя виновным?
— Нет, — громко ответил я, — я действовал защищаясь.
— Закон не признает такого оправдания, — сказал судья. — Что еще ты можешь сказать в свою защиту?
— Я апеллирую к церковным властям.
Судья поднял голову и пожал плечами.
— Епископ в зале?
— Он здесь, — ответил наемник, стоящий у стола.
— Пусть он подойдет и примет узника, если его требование обосновано.
Голос его был холоден, но я чувствовал в нем что-то не дававшее мне покоя. Все шло слишком гладко, все было слишком четко спланировано.
В зале возникло движение. Кто-то шел к столу, но я не повернулся, чтобы взглянуть на него. Потом краем глаза заметил белую рясу. Капюшон был откинут, словно человек хотел подчеркнуть, что ему незачем скрывать свое лицо. Я узнал седые волосы и властное лицо Аббата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Перед темным столом в небольшой деревянной клетке я увидел невольника, скорчившегося, оборванного и жалкого. Дальше на низких скамьях сидели другие невольники, вольноотпущенники, ремесленники. Некоторые смотрели на большой стол и пустой трон с надеждой, другие не отрывали взгляда от пола. Вдоль стен стояли наемники в ярких мундирах, двое, скрестив на груди руки, стояли перед столом, следя за скамьями. Наемники были равнодушны и спокойны, они не ждали бунта, здесь не могло произойти ничего такого.
«Богатство и нищета, — подумал я, — встречаются здесь, в суде, перед которым все равны. Но почему здесь нет ни аристократов, ни Торговцев?» Мне вдруг вспомнилась старая поговорка: «Закон существует для нищих, это единственное, что они могут себе позволить».
При виде меня люди на скамьях начали перешептываться, наемники зашевелились, даже судьи посмотрели на меня, хмуря брови. Я пригляделся к ним. Крайний справа был стар, у него были седые волосы и морщинистое лицо, но глаза напоминали два холодных голубых камня. Крайний слева был молод и явно пресыщен. Он сидел, откинувшись назад, с презрительным выражением на лице. Между ними сидел статный мужчина неопределенного возраста с надменным лицом. Он был тверд, как скала, а глаза его были глазами ястреба. Чем-то он напомнил мне Сабатини. С ним следовало держать ухо востро.
Продолжая хмуриться, он обратился к дрожащему невольнику.
— Какой рукой преступник украл хлеб? — громко спросил он.
— Правой рукой, Высокий Суд, — ответил один из наемников, стоявших у стола.
— Закон гласит, — произнес судья, пронзая невольника взглядом, — что наказание за кражу — лишение руки. Она никогда больше ничего не украдет.
Поднялся деревянный молоток, и по залу пронесся чистый звук, символизирующий голос правды.
Невольник беззвучно зарыдал, люди на скамьях вздохнули. Стало тихо, двое наемников подошли и утащили невольника в небольшую черную дверь справа от стола. Следующие двое заняли их место.
Судьи обратились ко мне, я почувствовал на себе ястребиный взгляд и вздрогнул.
— Что привело тебя сюда, отче? — спросил он.
— Я ищу справедливости, — ответил я.
— Для кого?
— Для меня.
По залу пронесся шепоток.
— Кто причинил тебе вред, отче?
— Все. Но не потому я здесь. Я пришел, чтобы отдаться в руки закона.
— Редкий случай, — загремел судья, хмуря брови. — Какое же преступление ты совершил?
— Убийство.
Зал замер, потом загудел. Молоток стукнул несколько раз.
— Тихо! — рявкнул судья. — Тихо все!
Все умолкли, а он посмотрел на меня внимательными черными глазами.
— Ты хочешь покинуть орден?
— Нет, — тихо ответил я.
Он скривился, а старый судья наклонился вперед.
— Тогда зачем ты пришел и мешаешь работе Суда?
— Светские власти обязаны задержать монаха, совершившего преступление, и подвергнуть светскому суду, дабы он ответил за свой проступок. И вот я здесь.
Ястреб тут же задал вопрос:
— Ты признаешь свою вину?
— Я невиновен!
Зал загудел. По знаку судьи наемники шагнули вперед, и голоса стихли.
— Если ты пришел насмехаться над Императорским Судом, то будешь примерно наказан, — сказал он. — Если же намерения твои благородны, справедливость восторжествует. Ты сказал, что не виновен в совершенном тобой преступлении. На каком основании ты это говоришь?
— Я убил, защищая себя и свою свободу.
— Единственное оправдание убийства — это действия в защиту Императора.
— В таком случае я апеллирую к церковным властям.
— Епископ в суде? — спросил судья, но ему никто не ответил. — Хорошо, ты будешь задержан до завтра.
Он повернулся к молодому судье, что-то шептавшему ему, потом вновь выпрямился.
— Увести обвиняемого!
Когда ко мне подходили наемники, я заметил, что молодой судья встал и идет к высокой двери за троном.
Черная дверца открылась, и меня вывели из зала.
Я видел уже немало камер и нашел, что императорские довольно удобны, пожалуй, даже удобнее моей кельи в монастыре. Та, в которую меня посадили, была чистой, сухой и светлой. Я лег на нары и уснул спокойным сном.
Вскоре за мной пришли двое наемников и проводили наверх, в зал Суда. Я вновь стоял перед высоким столом, но теперь все было иначе. Меня отделяла от него решетка, а скамьи исчезли. Вместо них поставили удобные стулья, их заняли Бароны и другие благородно-рожденные. Богатые, сияющие и веселые, они беседовали со своими дамами, словно явившись на представление.
Передо мной, небрежно развалившись в креслах, сидели трое судей. Они перешептывались между собой, поглядывали на меня и таинственно улыбались. Я беспокойно шевельнулся.
Все чего-то ждали. Звук множества голосов и смех еще больше усиливали впечатление, что в воздухе над моей головой чья-то могучая рука держит меч, занесенный для удара. Однако зрители не догадывались, что меч этот обоюдоострый.
Я ждал, довольный, что тень капюшона скрывает мое лицо. Напряжение росло. Внезапно все вскочили на ноги — аристократы у меня за спиной, судьи впереди — все смотрели на дверь за троном. Она открылась, вошли телохранители, быстрые и настороженные, а за ними — мужчина средних лет, толстый, сопящий от усилия, необходимого, чтобы двигать это массивное тело. Лицом он напоминал кабана, глаза его были маленькими и хитрыми. Подойдя к трону, он сел, с трудом поместившись на нем.
Это был Император, владыка Бранкузи. Его присутствие означало, что дело важнее, чем я мог предполагать. По спине у меня побежали мурашки.
Император вздохнул и едва заметно кивнул. Судьи сели, за ними все остальные. Ястреб вопросительно повернулся к Императору, и тот ответил ему небрежным взмахом руки.
Судья внимательно и сурово посмотрел на меня.
— Начинаем допрос убийцы Уильяма Дэна. Ты признаешь себя виновным?
— Нет, — громко ответил я, — я действовал защищаясь.
— Закон не признает такого оправдания, — сказал судья. — Что еще ты можешь сказать в свою защиту?
— Я апеллирую к церковным властям.
Судья поднял голову и пожал плечами.
— Епископ в зале?
— Он здесь, — ответил наемник, стоящий у стола.
— Пусть он подойдет и примет узника, если его требование обосновано.
Голос его был холоден, но я чувствовал в нем что-то не дававшее мне покоя. Все шло слишком гладко, все было слишком четко спланировано.
В зале возникло движение. Кто-то шел к столу, но я не повернулся, чтобы взглянуть на него. Потом краем глаза заметил белую рясу. Капюшон был откинут, словно человек хотел подчеркнуть, что ему незачем скрывать свое лицо. Я узнал седые волосы и властное лицо Аббата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50