«Мир — крепость»: Нижкнига; 1993
ISBN 5-87645-001-4
Оригинал: James E. Gunn, “This Fortress World”
Джеймс Ганн
Мир-крепость
Пролог
…Где бы ты ни был, куда бы ни занесла эти слова судьба, ты читаешь их среди развалин Второй Империи.
Выйди в ночь и посмотри на небо. Взгляни на разбросанные звезды, одинокие, далекие, разобщенные пропастью ненависти, недоверия и властолюбия. Видишь, какие они на самом деле — большие серые крепости, окруженные рвами пространства, с отрядами караульных, что охраняют их от Галактики.
Вторая Империя. Произнеси это вслух, и пусть слова эти разбудят твое воображение, пусть дойдут до глубины души.
Империя. В этом слове бесчисленные планеты, объединенная, населенная Галактика — вот что значит это слово. Но как выглядит Империя на самом деле? Как она возникла? Как улаживались конфликты, как прекращались войны? Этого мы не знаем и никогда не узнаем. До наших времен сохранилось только название. Мы помним его, помним Золотой Век — времена свободы, изобилия и мира. И порой плачем о том, что кануло и никогда не вернется.
Вторая Империя. Это значит, что некогда была Первая, о которой мы не помним вообще.
Вторая Империя. Будет ли когда-нибудь третья? Мы мечтаем, надеемся, но в глубине души убеждены, что Золотой Век ушел навсегда и нам не под силу вернуть его. Вторая Империя распалась, и ее части отошли друг от друга так далеко, что уже ничто не соединит их.
Мы больше не люди. Мы тени, танцующие танец теней в мрачной крепости, а Золотой Век минул…
«Динамика власти в Галактике»
1
Я бежал сквозь бесконечную темноту, я одинокий и испуганный. Я боялся, потому что был один и ранен, хотя не знал еще, куда. Проверить это было невозможно, потому что я бежал, а страх не давал мне остановиться.
Позади я слышал людей, гнавших меня по невидимому коридору, но шаги их были легки и почти бесшумны, потому что они не имели тел, а коридор был черен и непознаваем, затерян во времени и пространстве, так же, как и я, бездомный.
Хуже всего была тишина, полная тишина, она окружала меня как темнота, но была страшнее, ибо мое желание говорить и слушать было сильнее желания видеть, и если бы я мог нарушить эту тишину, исчезла бы и темнота, и мне уже не пришлось бы бежать. Едва слышные шаги приближались, несмотря на все мои усилия, а вместе с ними росла паника, гнавшая меня все быстрее сквозь тьму и тишину, потому что ноги преследователей не несли свинцово-тяжелых тел.
Постепенно я понял, откуда идет боль. Болела моя ладонь, я держал в ней раскаленный уголек. Новый спазм страха пополам со стыдом поразил меня. Я раскрыл ладонь, позволил угольку выпасть из нее, и топот за моей спиной стих, и страх покинул меня, но вместо него меня охватило отчаянное одиночество — ведь исчез даже коридор и я остался совершенно один. Я висел в темноте, висел без опоры, совершенно потерянный, ничей в этой бесконечности.
Мой разум искал в пустоте, тишине и одиночестве, искал какое-нибудь другое существо, но не было ничего и никого, с кем бы я мог перемолвиться, а если бы кто-то и был, все равно мы не смогли бы понять друг друга.
Я проснулся, машинально засунул руку в карман, чтобы убедиться… но камешка там не было, и я знал, почему — вспомнил. Вспомнил, как страх впервые ворвался в мою жизнь…
Слова литургии еще звучали в моих ушах, когда я заметил девушку, проходящую сквозь сверкающий золотом полупрозрачный Барьер. Она была в ужасе.
…твой Бог здесь…
Ужас! Я узнал это чувство, но не мог понять, откуда знаю его.
Всю свою жизнь я провел в монастыре. Стены монастыря широки, и меж ними заключен покой мира. Стены монастыря высоки, и страдание мира не может их преодолеть. За этими стенами я был доволен и спокоен, сознание, что точно определенный образ жизни никогда не выведет меня за эти стены, наполняло меня удовлетворением.
Я не помню, чтобы когда-либо выходил наружу. Не помню ни своего отца, ни матери, ни их имен, ни того, как они умерли, но все это не имело значения, потому что Церковь была мне отцом и матерью и я не нуждался больше ни в ком.
Чувства, ведомые мне, были немногочисленны и просты: сильная вера Аббата, глубокая, порой страстная жажда познания научных истин, которой охвачен был брат Жан, созерцательность отца Конека, а временами мистические порывы отца Микаэлиса. Но ужас был мне чужд. Как и все прочие страсти, вызывающие смятение души, он не мог пересечь Барьер, уподобляясь в этом материальным предметам.
…ты должен искать Меня за завесой невежества и сомнения, ибо я повсюду, если ты хочешь узреть Меня…
Здесь, в Соборе, все было немного иначе, но я лишь дважды нес здесь службу. Люди приходили в место, предназначенное для них Церковью, в поисках того, что мы имели в достатке, — покоя. Они проходили сквозь Барьер, обремененные своими заботами и печалями, а выходили спокойные, примиренные со Вселенной. Я познавал их беспокойство, сочувствовал ему и радовался, когда мог их утешить.
Но на сей раз я знал, что чувства, которые я принимаю в контрольном зале, лишь бледное и неполное отражение истинных. Ужас девушки создавал вокруг нее специфическую ауру. Он тронул меня своими холодными перстами, прыгнул с экрана в мои глаза, а из перчаток — в мои пальцы…
Я взглянул на часы — время уже пришло, — вытянул руку, нажал выключатель и установил ручку. Распыление должно было произойти мгновенно. Если бы Аббат узнал…
Туман внизу начал исчезать, он уплывал полосами, и из черной глубины пространства вынырнуло затуманенное лицо. Верующие дополняли его черты сообразно собственным желаниям, и я знал об этом. Мне случалось бывать внизу во время наших служб, там я видел, чувствовал и слышал то же, что они…
…ибо Я покой, где Я — там покой, а там, где покой, вы обрящете Меня…
Я вновь устремил взгляд на экран, точнее на девушку. Она по-прежнему стояла там, возле Барьера, и я видел, что девушка красива, так же хорошо, как то, что она в ужасе. У меня мелькнула мысль, не искушение ли это, но только мелькнула. Достаточно было того, что мне исполнилось двадцать лет, а она была красива и испугана.
Девушка не подходила к людям, собравшимся там, внизу. Это место посещали плебеи и невольники, порой крестьяне, приведенные в Столицу Империи какой-то надобностью. Собор называли Собором Невольников. Я видел их часто, одетых убого или богато, в зависимости от состоятельности их хозяина, но у всех были ошейники из имитации металла: золота, серебра, железа…
Девушка явно принадлежала к аристократам. У нее были мягкие правильные черты лица, и стояла она выпрямившись, стройная и гордая. Ее кожа не знала ни долгих часов под палящим солнцем, ни медленного воздействия пыли, что несет смерть обитателям жалких каморок. Ее спина никогда не сгибалась, чтобы обработать твердую землю, да и одежда была богатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50