— Пойдем, там есть место.
— А удобно? — спросил Андрей.
— Чего — удобно? — удивился Тикачев. — Паренек свой.
Взяли подушку, пошли к Девятину. Сашка выслушал короткий рассказ Тикачева и согласился:
— Конечно, поместимся.
Стали жить вчетвером.
Вася Мисаилов происходил из села Стеклянного, расположенного на реке Водле, пониже Пудожа. Мать Васина умерла, когда ему и семи лет не было. Отец женился второй раз на скупой и злобной женщине. По слухам, отец когда-то был хорошим плотником. Так это или нет — сказать трудно. На Васиной памяти он только пил и ссорился с мачехой. Жили голодно. Мачеха считала, что Васька объедает семью. Несмотря на вечные домашние скандалы, Васька отлично кончил первую ступень и поступил на лесозавод. Очень быстро он получил разряд и годам к пятнадцати зарабатывал неплохо. Несмотря на то, что все деньги он отдавал в дом, мачеха вечно его попрекала, что он объедает отца. Между тем Васькой заинтересовался технический директор завода. Про него Васька говорил: «Спец, но человек хороший».
«Спец» считал, что у Васьки незаурядные способности к технике, и сам занимался с ним по вечерам. Вася вступил в комсомол, стал членом бюро ячейки и пользовался на заводе авторитетом. Он был из тех спокойных, молчаливых людей, которые никогда не торопятся, все успевают и все делают хорошо. Он был совершенно не склонен к излияниям ни на личные, ни на общественные темы. Всякий внешний пафос был ему совершенно чужд. Он и выступал на собраниях и вел частные разговоры по принципу, принятому в математике: необходимо и достаточно. Казалось, что он ничего не сказал, но все было исчерпывающе ясно.
Между тем отец спился окончательно и уже не выходил из кабаков, зарабатывая балаганством и шутовством свои стопочки и стаканчики. Мачеха занялась мелкими спекуляциями и всеми силами старалась избавиться от пасынка. Наконец однажды Вася, как всегда внешне спокойный, выслушал очередной поток ее попреков и оскорблений, подкрепленных на этот раз патетическими проклятиями отца, которому почему-то спьяну показалось, что сын виноват во всех его несчастьях, минутку подумал, просвистел задумчиво какой-то мотив, вынул из-под подушки пачку книжек и, не прощаясь, ушел.
Ушел он совсем. Решив, что в Стеклянном мачеха и отец не дадут покоя, он отправился в Пудож и поступил механиком на пудожский лесозавод. Жить было негде. Он явился к Харбову в уком, просить, чтобы тот помог ему получить квартиру; Харбов расхохотался и притащил его в «Коммуну холостяков».
Впрочем, наименования этого тогда еще не существовало. Каждый думал, что живет временно, просто, как говорится, ночует у товарища. Как-то получилось так, что деньгами перестали считаться. Вася Мисаилов стал главным распорядителем. Он у всех отбирал зарплату и вел длинные хозяйственные беседы с Александрой Матвеевной. Если у кого-нибудь рвались, скажем, сапоги, обычно первым обращал на это внимание не владелец сапог, а кто-нибудь из ребят. Принималось решение (голос Мисаилова был самым главным) — и сапоги покупались. Вот и все. Вообще никаких сложностей, насколько я понял, не возникало. Каждый понимал, например, что если к Мисаилову явился пьяный отец, то старика надо накормить, вытрезвить, дать ему несколько рублей и отправить его обратно в Стеклянное. Иногда это делал Мисаилов, иногда Александра Матвеевна, иногда кто-нибудь из ребят. Все считали это общей заботой.
Название «Коммуна холостяков» тоже «сложилось исторически». Были именины Александры Матвеевны, Она испекла пирог и купила бутылку наливки. За столом все превозносили хозяйственные способности именинницы и шутя сетовали, что она загубила ребятам жизнь: так у нее хорошо жить, что теперь никто уже никогда не женится. Все останутся навеки холостяками. Тут кто-то и предложил называть этот милый дом «Коммуной холостяков».
Глава десятая
Я РАБОТАЮ
На следующий день мы с Сашей Девятиным пошли в библиотеку. Библиотека помещалась в маленьком, одноэтажном домике, выходившем окошечками на площадь. Тесно поставленные книжные полки упирались в самый потолок, заполняли все помещение, оставляя свободным лишь маленький кусочек, где стоял стол. С одной стороны стола сидел заведующий, Андрей Аполлинариевич Моденов, с другой — его помощник, Саша. Книги громоздились на подоконниках, связки книг лежали под столом, везде были книги: книги в дешевых обложках и в старых кожаных переплетах, большие и маленькие, толстые тома и тоненькие брошюрки. От них исходил особенный горький запах, в них скапливалась пыль, на них ополчались крысы, жучки, сырость и время. В их защиту вел непрестанные бои Моденов, маленький сухонький старичок в теплой шапочке на лысой голове, в теплых туфлях, которые он надевал, входя в библиотеку.
Библиотека раньше принадлежала земству, и Андрей Аполлинариевич работал в ней уже лет двадцать. До революции в ней было тысяча двести или тысяча триста книг. Да и читателей насчитывалось, кажется, человек пятьдесят. После революции она начала быстро пополняться. У Базегского, местного миллионера, которому принадлежал единственный в городе двухэтажный каменный дом, оказалось около двух тысяч книг, полученных от какого-то несостоятельного должника. Книги так и лежали в ящиках, как их привезли с парохода. Старик читал только евангелие и Четьи-Минеи. Потом тысячи три томов поступило в Пудож из монастырских библиотек. Это главным образом были церковные книги, но попадались исторические и даже старые рукописи, которыми Андрей Аполлинариевич все мечтал заняться как следует. Еще несколько более мелких частных библиотек, оставленных чиновниками и купцами, бежавшими из города после революции, было передано Андрею Аполлинариевичу. Все это надо было разобрать, разложить по полкам, составить каталог.
Старик работал не жалея сил, сидел допоздна, приходил с рассветом. Саша тоже работал добросовестно, но куда же им было справиться с этакой кучей книг! Содержимое многих ящиков было еще даже неизвестно. Могли быть неожиданные находки, могли попасться редкие издания, ценные рукописи, могли раскрыться исторические загадки. Дмитрий Шемяка когда-то прятался здесь, в Пудоже. Поблизости, в Каргополе, еще при Иване Грозном, жили ссыльные, в лесах скрывались староверы, много тайн записавшие в своих рукописных книгах.
Неоткрытые сокровища не давали покоя заведующему библиотекой. Если бы он мог, он сидел бы ночи напролет. Но приходилось спать и есть; много времени отнимали читатели, которых стало уже триста двенадцать. Многие из них только научились читать, им надо было давать советы, с ними надо было заниматься. Приходилось самому читать вновь приходящие книги, проглядывать журналы. Каталогизирована была едва ли четверть собрания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— А удобно? — спросил Андрей.
— Чего — удобно? — удивился Тикачев. — Паренек свой.
Взяли подушку, пошли к Девятину. Сашка выслушал короткий рассказ Тикачева и согласился:
— Конечно, поместимся.
Стали жить вчетвером.
Вася Мисаилов происходил из села Стеклянного, расположенного на реке Водле, пониже Пудожа. Мать Васина умерла, когда ему и семи лет не было. Отец женился второй раз на скупой и злобной женщине. По слухам, отец когда-то был хорошим плотником. Так это или нет — сказать трудно. На Васиной памяти он только пил и ссорился с мачехой. Жили голодно. Мачеха считала, что Васька объедает семью. Несмотря на вечные домашние скандалы, Васька отлично кончил первую ступень и поступил на лесозавод. Очень быстро он получил разряд и годам к пятнадцати зарабатывал неплохо. Несмотря на то, что все деньги он отдавал в дом, мачеха вечно его попрекала, что он объедает отца. Между тем Васькой заинтересовался технический директор завода. Про него Васька говорил: «Спец, но человек хороший».
«Спец» считал, что у Васьки незаурядные способности к технике, и сам занимался с ним по вечерам. Вася вступил в комсомол, стал членом бюро ячейки и пользовался на заводе авторитетом. Он был из тех спокойных, молчаливых людей, которые никогда не торопятся, все успевают и все делают хорошо. Он был совершенно не склонен к излияниям ни на личные, ни на общественные темы. Всякий внешний пафос был ему совершенно чужд. Он и выступал на собраниях и вел частные разговоры по принципу, принятому в математике: необходимо и достаточно. Казалось, что он ничего не сказал, но все было исчерпывающе ясно.
Между тем отец спился окончательно и уже не выходил из кабаков, зарабатывая балаганством и шутовством свои стопочки и стаканчики. Мачеха занялась мелкими спекуляциями и всеми силами старалась избавиться от пасынка. Наконец однажды Вася, как всегда внешне спокойный, выслушал очередной поток ее попреков и оскорблений, подкрепленных на этот раз патетическими проклятиями отца, которому почему-то спьяну показалось, что сын виноват во всех его несчастьях, минутку подумал, просвистел задумчиво какой-то мотив, вынул из-под подушки пачку книжек и, не прощаясь, ушел.
Ушел он совсем. Решив, что в Стеклянном мачеха и отец не дадут покоя, он отправился в Пудож и поступил механиком на пудожский лесозавод. Жить было негде. Он явился к Харбову в уком, просить, чтобы тот помог ему получить квартиру; Харбов расхохотался и притащил его в «Коммуну холостяков».
Впрочем, наименования этого тогда еще не существовало. Каждый думал, что живет временно, просто, как говорится, ночует у товарища. Как-то получилось так, что деньгами перестали считаться. Вася Мисаилов стал главным распорядителем. Он у всех отбирал зарплату и вел длинные хозяйственные беседы с Александрой Матвеевной. Если у кого-нибудь рвались, скажем, сапоги, обычно первым обращал на это внимание не владелец сапог, а кто-нибудь из ребят. Принималось решение (голос Мисаилова был самым главным) — и сапоги покупались. Вот и все. Вообще никаких сложностей, насколько я понял, не возникало. Каждый понимал, например, что если к Мисаилову явился пьяный отец, то старика надо накормить, вытрезвить, дать ему несколько рублей и отправить его обратно в Стеклянное. Иногда это делал Мисаилов, иногда Александра Матвеевна, иногда кто-нибудь из ребят. Все считали это общей заботой.
Название «Коммуна холостяков» тоже «сложилось исторически». Были именины Александры Матвеевны, Она испекла пирог и купила бутылку наливки. За столом все превозносили хозяйственные способности именинницы и шутя сетовали, что она загубила ребятам жизнь: так у нее хорошо жить, что теперь никто уже никогда не женится. Все останутся навеки холостяками. Тут кто-то и предложил называть этот милый дом «Коммуной холостяков».
Глава десятая
Я РАБОТАЮ
На следующий день мы с Сашей Девятиным пошли в библиотеку. Библиотека помещалась в маленьком, одноэтажном домике, выходившем окошечками на площадь. Тесно поставленные книжные полки упирались в самый потолок, заполняли все помещение, оставляя свободным лишь маленький кусочек, где стоял стол. С одной стороны стола сидел заведующий, Андрей Аполлинариевич Моденов, с другой — его помощник, Саша. Книги громоздились на подоконниках, связки книг лежали под столом, везде были книги: книги в дешевых обложках и в старых кожаных переплетах, большие и маленькие, толстые тома и тоненькие брошюрки. От них исходил особенный горький запах, в них скапливалась пыль, на них ополчались крысы, жучки, сырость и время. В их защиту вел непрестанные бои Моденов, маленький сухонький старичок в теплой шапочке на лысой голове, в теплых туфлях, которые он надевал, входя в библиотеку.
Библиотека раньше принадлежала земству, и Андрей Аполлинариевич работал в ней уже лет двадцать. До революции в ней было тысяча двести или тысяча триста книг. Да и читателей насчитывалось, кажется, человек пятьдесят. После революции она начала быстро пополняться. У Базегского, местного миллионера, которому принадлежал единственный в городе двухэтажный каменный дом, оказалось около двух тысяч книг, полученных от какого-то несостоятельного должника. Книги так и лежали в ящиках, как их привезли с парохода. Старик читал только евангелие и Четьи-Минеи. Потом тысячи три томов поступило в Пудож из монастырских библиотек. Это главным образом были церковные книги, но попадались исторические и даже старые рукописи, которыми Андрей Аполлинариевич все мечтал заняться как следует. Еще несколько более мелких частных библиотек, оставленных чиновниками и купцами, бежавшими из города после революции, было передано Андрею Аполлинариевичу. Все это надо было разобрать, разложить по полкам, составить каталог.
Старик работал не жалея сил, сидел допоздна, приходил с рассветом. Саша тоже работал добросовестно, но куда же им было справиться с этакой кучей книг! Содержимое многих ящиков было еще даже неизвестно. Могли быть неожиданные находки, могли попасться редкие издания, ценные рукописи, могли раскрыться исторические загадки. Дмитрий Шемяка когда-то прятался здесь, в Пудоже. Поблизости, в Каргополе, еще при Иване Грозном, жили ссыльные, в лесах скрывались староверы, много тайн записавшие в своих рукописных книгах.
Неоткрытые сокровища не давали покоя заведующему библиотекой. Если бы он мог, он сидел бы ночи напролет. Но приходилось спать и есть; много времени отнимали читатели, которых стало уже триста двенадцать. Многие из них только научились читать, им надо было давать советы, с ними надо было заниматься. Приходилось самому читать вновь приходящие книги, проглядывать журналы. Каталогизирована была едва ли четверть собрания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143