Но полковник веселится, будто играют оркестры. Он не умолкает ни на минуту, он неистощим в выдумках. То он выпивает полкружки самогону, стоя на одном колене, то целует Ольге руку, утверждая, что лучше не бывает закуски, то предлагает Булатову пить аршином и хвастает, что за свою жизнь выпил, наверное, уже десять верст. Потом вдруг он, допив кружку, швыряет ее на пол и выходит.
Сразу наступает в комнате тишина. Все трое молчат. Теперь понятно, с каким напряжением следили они за неуместным пьянством полковника, за переменами его настроения.
Молча смотрят все трое в окно. Полковник твердой походкой, будто он ничего не пил, пересекает поляну. Один бородач по его приказу отпирает ворота сарая, другие бородачи, держа винтовки наперевес, стоят против ворот.
Полковник исчез в сарае. Тишина. Минута идет за минутой, ни звука не доносится из сарая. О чем там разговор?
— Черт его знает, этого дурака! — говорит Катайков. Он даже не замечает, что думает вслух. — Угадай, какая ему глупость на ум взбредет...
Ольга выходит на крыльцо. Она оглядывается. Никто на нее не смотрит. Она спускается по ступенькам. Медленно идет она по поляне, будто к сараю, но, не дойдя, поворачивает к зарослям малинника.
Гогин, только что завязавший большой мешок, выпрямляется и, улыбаясь, глядит на нее. Он предвкушает веселую игру: она попытается убежать, а он опять будет беззвучно идти за ней, умирая от смеха. Потом он заставит ее вернуться, а может быть, если разрешат, сделает и еще что-нибудь похлеще. Ольга понимает немудрящий его расчетец. Она стоит у самого кустарника. Вот-вот побежит... Пусть Гогин ждет и надеется — она разочарует его.
И вдруг из-за куста доносится шепот:
— Оля, Оля! Это я, слышь, Колька маленький, Николай Третий.
Лицо Ольги совершенно спокойно. Не торопясь она поворачивается лицом к кустам и руками перебирает ветки, будто ищет — вдруг да поспела где-нибудь хоть одна малинка.
— Слышу, говори.
— Оля, — задыхаясь от волнения, шепчет где-то в кустах невидимый Колька маленький, — ребят похватали, а я убег, и Патетюрин убег.
— Патетюрин был с вами? — тихо спрашивает Ольга.
— Ага, — доносится шепот. — Он как даст в лес — я видел, да я подумал: лучше здесь останусь, прослежу, куда отведут.
— Хорошо, — говорит Ольга спокойно. — За мной следят, понимаешь?
— Понимаю, — волнуясь, шепчет Николай Третий.
— Если удастся тебе передать... — говорит Ольга, перебирая ветки, все выглядывая: вдруг прежде времени да созрела малинка, — если удастся тебе передать, — повторяет она, потому что горло перехватывает у нее от волнения, — скажи им, что Булатов, Катайков, полковник и отец Елисей хотят бежать за границу. В воскресенье вечером они будут в Малошуйке, там у них знакомый кулак, а в понедельник выйдут в море. В море их будет ждать норвежская шхуна. Запомнишь? Надо, чтобы ребята знали, а то вдруг со мной что случится...
— Запомню, — шепчет Николай Третий.
— И еще скажи им, — шепчет Ольга, — что Булатов вздор, что все чепуха, что я только их люблю, что либо мы с ними спасемся, либо мы с ними погибнем. И Васе особо это же самое передай.
— Да они знают, они ж ничего и не думают, они же знаешь какие ребята! — задыхается от волнения Колька маленький — доверчивая душа. — Ты про них и не сомневайся.
— Тихо! — шепчет Ольга, чувствуя, что кто-то стоит за спиной.
И не торопясь поворачивается. Да, в двух шагах за нею улыбается всевидящий Гогин.
— Малинку ищете, барышня? — спрашивает он, — Рано еще, не созрела.
— Созреет, — спокойно говорит Ольга, не торопясь переходит поляну и входит в дом.
И вслед за ней входит в дом Миловидов. Он входит и оглядывает всех тяжелым подозрительным взглядом.
— О чем разговаривали? — спрашивает он.
— О том, что не о чем тебе с босяками болтать, — говорит Катайков. — Они на мякине тебя проведут.
— Как знать, как знать... — говорит Миловидов. Долго молчит и вдруг спрашивает: — Скажи, Катайков, что с нами будет?
— Через неделю, — пожимает Катайков плечами, — сойдешь с корабля и гуляй по Европе.
— А почему их расстрелять нельзя? — раздумывает вслух Миловидов. — Все равно же в Европу...
— Да ведь до Европы еще добираться, — говорит Катайков и искоса поглядывает на Миловидова. — Да, впрочем, расстреливай, только, смотри, убивать, так всех.
— Решено, — говорит полковник и, высунувшись в окно, зовет: — Отец Елисей!
Все молчат. Ольга мучительно думает, что делать. Монах входит с обычным своим деловым видом, садится и вытирает со лба пот.
— Чего тебе?
— Отец Елисей, — говорит Миловидов, — исповедуй комсомольцев — расстреливать будем.
Монах секунду смотрит на Миловидова и отводит глаза.
— Исповедать недолго, — говорит он. — Чего это ты вдруг решил?
— Все равно убегать! — Миловидов ударяет по столу кулаком. — Все равно не найдет никто! Кто узнает, куда мальчишки делись! Заплутали в лесу, медведь задрал или утонули в болоте. Мы их в болото и покидаем. Кто их там, к черту, найдет...
— Один-то сбежал, — говорит монах. — Доложит небось начальству, какой их медведь задрал.
— Ерунда! — ударяет Миловидов кулаком по столу. — Пока до начальства доберется, мы в Малошуйке будем. Пусть глядят, как белеет парус одинокий.
— А в солдатах уверен? — спрашивает монах.
— Как псы преданы, — хмуро отвечает полковник.
— Врешь, — так же хмуро говорит монах. — Мне голову не морочь.
— Сам расстреляю, — говорит полковник.
— А солдаты промолчат? — спрашивает монах.
— Откуда я знаю! — орет полковник. — Ты хозяин над душами, поп полковой. Уговори, благослови, помолись — твое дело!
— Ты командуешь, — говорит отец Елисей. — На меня не вали. Решай, полковник!
— Мы с Булатовым вдвоем, — говорит полковник. — Пусть и он ответ несет, а то почему у него руки чистые? Может, он предать меня хочет, почем я знаю!.. Пойдешь расстреливать? — в упор спрашивает он Булатова. — Или боишься руки запачкать?
— Ничего не боюсь, — отвечает Булатов с неестественной улыбкой. — Как решим, так и сделаю.
— Пошли! — говорит Миловидов.
Он идет к выходу, но его окликает отец Елисей:
— Подожди, полковник. Пока, слава богу, наши олухи не взбунтовались и даже мальчишку выдали. Но лучше не чиркай спичкой — бочка с порохом рядом.
Полковник дышит, широко раздувая ноздри, и неизвестно, что он скажет или сделает, обезумев от ярости, спирта и тоски.
— Значит, выхода нет? — говорит он задыхаясь. — Мы в ловушке? — И вдруг в ярости кричит на Булатова: — Это ты, дурак чертов, мальчишек на нас навел! Все предатели, всех застрелю!
Он выхватывает браунинг из кобуры, и одновременно выхватывают браунинги Булатов и Катайков, и отец Елисей не торопясь достает из-под рясы большой, тяжелый кольт.
— Ну что ж, — говорит он очень спокойно. — Будем палить друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
Сразу наступает в комнате тишина. Все трое молчат. Теперь понятно, с каким напряжением следили они за неуместным пьянством полковника, за переменами его настроения.
Молча смотрят все трое в окно. Полковник твердой походкой, будто он ничего не пил, пересекает поляну. Один бородач по его приказу отпирает ворота сарая, другие бородачи, держа винтовки наперевес, стоят против ворот.
Полковник исчез в сарае. Тишина. Минута идет за минутой, ни звука не доносится из сарая. О чем там разговор?
— Черт его знает, этого дурака! — говорит Катайков. Он даже не замечает, что думает вслух. — Угадай, какая ему глупость на ум взбредет...
Ольга выходит на крыльцо. Она оглядывается. Никто на нее не смотрит. Она спускается по ступенькам. Медленно идет она по поляне, будто к сараю, но, не дойдя, поворачивает к зарослям малинника.
Гогин, только что завязавший большой мешок, выпрямляется и, улыбаясь, глядит на нее. Он предвкушает веселую игру: она попытается убежать, а он опять будет беззвучно идти за ней, умирая от смеха. Потом он заставит ее вернуться, а может быть, если разрешат, сделает и еще что-нибудь похлеще. Ольга понимает немудрящий его расчетец. Она стоит у самого кустарника. Вот-вот побежит... Пусть Гогин ждет и надеется — она разочарует его.
И вдруг из-за куста доносится шепот:
— Оля, Оля! Это я, слышь, Колька маленький, Николай Третий.
Лицо Ольги совершенно спокойно. Не торопясь она поворачивается лицом к кустам и руками перебирает ветки, будто ищет — вдруг да поспела где-нибудь хоть одна малинка.
— Слышу, говори.
— Оля, — задыхаясь от волнения, шепчет где-то в кустах невидимый Колька маленький, — ребят похватали, а я убег, и Патетюрин убег.
— Патетюрин был с вами? — тихо спрашивает Ольга.
— Ага, — доносится шепот. — Он как даст в лес — я видел, да я подумал: лучше здесь останусь, прослежу, куда отведут.
— Хорошо, — говорит Ольга спокойно. — За мной следят, понимаешь?
— Понимаю, — волнуясь, шепчет Николай Третий.
— Если удастся тебе передать... — говорит Ольга, перебирая ветки, все выглядывая: вдруг прежде времени да созрела малинка, — если удастся тебе передать, — повторяет она, потому что горло перехватывает у нее от волнения, — скажи им, что Булатов, Катайков, полковник и отец Елисей хотят бежать за границу. В воскресенье вечером они будут в Малошуйке, там у них знакомый кулак, а в понедельник выйдут в море. В море их будет ждать норвежская шхуна. Запомнишь? Надо, чтобы ребята знали, а то вдруг со мной что случится...
— Запомню, — шепчет Николай Третий.
— И еще скажи им, — шепчет Ольга, — что Булатов вздор, что все чепуха, что я только их люблю, что либо мы с ними спасемся, либо мы с ними погибнем. И Васе особо это же самое передай.
— Да они знают, они ж ничего и не думают, они же знаешь какие ребята! — задыхается от волнения Колька маленький — доверчивая душа. — Ты про них и не сомневайся.
— Тихо! — шепчет Ольга, чувствуя, что кто-то стоит за спиной.
И не торопясь поворачивается. Да, в двух шагах за нею улыбается всевидящий Гогин.
— Малинку ищете, барышня? — спрашивает он, — Рано еще, не созрела.
— Созреет, — спокойно говорит Ольга, не торопясь переходит поляну и входит в дом.
И вслед за ней входит в дом Миловидов. Он входит и оглядывает всех тяжелым подозрительным взглядом.
— О чем разговаривали? — спрашивает он.
— О том, что не о чем тебе с босяками болтать, — говорит Катайков. — Они на мякине тебя проведут.
— Как знать, как знать... — говорит Миловидов. Долго молчит и вдруг спрашивает: — Скажи, Катайков, что с нами будет?
— Через неделю, — пожимает Катайков плечами, — сойдешь с корабля и гуляй по Европе.
— А почему их расстрелять нельзя? — раздумывает вслух Миловидов. — Все равно же в Европу...
— Да ведь до Европы еще добираться, — говорит Катайков и искоса поглядывает на Миловидова. — Да, впрочем, расстреливай, только, смотри, убивать, так всех.
— Решено, — говорит полковник и, высунувшись в окно, зовет: — Отец Елисей!
Все молчат. Ольга мучительно думает, что делать. Монах входит с обычным своим деловым видом, садится и вытирает со лба пот.
— Чего тебе?
— Отец Елисей, — говорит Миловидов, — исповедуй комсомольцев — расстреливать будем.
Монах секунду смотрит на Миловидова и отводит глаза.
— Исповедать недолго, — говорит он. — Чего это ты вдруг решил?
— Все равно убегать! — Миловидов ударяет по столу кулаком. — Все равно не найдет никто! Кто узнает, куда мальчишки делись! Заплутали в лесу, медведь задрал или утонули в болоте. Мы их в болото и покидаем. Кто их там, к черту, найдет...
— Один-то сбежал, — говорит монах. — Доложит небось начальству, какой их медведь задрал.
— Ерунда! — ударяет Миловидов кулаком по столу. — Пока до начальства доберется, мы в Малошуйке будем. Пусть глядят, как белеет парус одинокий.
— А в солдатах уверен? — спрашивает монах.
— Как псы преданы, — хмуро отвечает полковник.
— Врешь, — так же хмуро говорит монах. — Мне голову не морочь.
— Сам расстреляю, — говорит полковник.
— А солдаты промолчат? — спрашивает монах.
— Откуда я знаю! — орет полковник. — Ты хозяин над душами, поп полковой. Уговори, благослови, помолись — твое дело!
— Ты командуешь, — говорит отец Елисей. — На меня не вали. Решай, полковник!
— Мы с Булатовым вдвоем, — говорит полковник. — Пусть и он ответ несет, а то почему у него руки чистые? Может, он предать меня хочет, почем я знаю!.. Пойдешь расстреливать? — в упор спрашивает он Булатова. — Или боишься руки запачкать?
— Ничего не боюсь, — отвечает Булатов с неестественной улыбкой. — Как решим, так и сделаю.
— Пошли! — говорит Миловидов.
Он идет к выходу, но его окликает отец Елисей:
— Подожди, полковник. Пока, слава богу, наши олухи не взбунтовались и даже мальчишку выдали. Но лучше не чиркай спичкой — бочка с порохом рядом.
Полковник дышит, широко раздувая ноздри, и неизвестно, что он скажет или сделает, обезумев от ярости, спирта и тоски.
— Значит, выхода нет? — говорит он задыхаясь. — Мы в ловушке? — И вдруг в ярости кричит на Булатова: — Это ты, дурак чертов, мальчишек на нас навел! Все предатели, всех застрелю!
Он выхватывает браунинг из кобуры, и одновременно выхватывают браунинги Булатов и Катайков, и отец Елисей не торопясь достает из-под рясы большой, тяжелый кольт.
— Ну что ж, — говорит он очень спокойно. — Будем палить друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143