Но Александр уже поднимался из-за коробки, вытягивая перед собой руки в интернациональном миролюбивом жесте. Полусвин перестал трястись и жестко уставился на него. Ткачев нервно ухмыльнулся и сказал:
– Уважаемый… эээ… Волчок. Мы, конечно, понимаем всю важность занимаемого вами поста, но нам очень надо пройти. Нам надо попасть в соседний подъезд…
Слова, канувшие в пыльное нутро чердака, звучали потрясающе глупо. Теперь Волчок смотрел на Александра с явным презрением.
– Сломать Стену… – сказал Ткачев.
Волчок вскинулся. Рыхлое его тело в едином порыве покрыло два метра, когтистые лапы работали как поршни, пасть распахнулась и оттуда в облаке кошмарного зловония вывалились два исполинских резца, заточенных до бритвенной остроты. Набегая на Александра как товарный состав со сорванным тормозом, Волчок глухо ревел. Ткачев стояли на пути не более секунды – в следующий момент, он, как и его соседи с искаженным страхом лицами бежали прочь с чердака, преследуемые ревущим и изрыгающим однообразные проклятья полусвином. Толкая друг друга в спины, они выскочили в проем и в следующую секунду дверь страдоприимного дома захлопнулась за ними.
Тяжело дыша, соседи привалились к стенам и уставились друг на друга.
– Ну, признаю, – сказал, наконец, Ткачев, – это было ошибкой.
– Волчок никогда не отличался дружелюбием, – произнес Валера с ухмылкой, – в конце концов, это же он съел Чука.
– Я все хотел спросить, – сказал Красноцветов, – что это у тебя за создание на плече?
Валера тепло улыбнулся и, сняв крошечное мохнатое существо с плеча, аккуратно разместил на сложенных ковшиком ладонях. Свинка сонно уставилась на людей крупными фиолетовыми глазами.
– Это Чука, – сказал Валера, – когда я подобрал ее, мне казалось, что это инкарнация моей прежней свинки. Той, которую съел Волчок. Но оказалось, что это девочка. Стало быть, Чука. Вот, смотрите, какая у нее масть!
– Как насчет, Волчка? – спросил Красноцветов, – он тоже похож на морскую свинку.
– Увы, здесь все похожи на морских свинок. Те немногие люди, что я встретил сегодня, все до единого деградировали. Кругом свинки. Что же до Волчка, то он всегда был животным.
Ткачев и Красноцветов переглянулись. Что-то роднило их с этим странным типом. Было что-то общее. Но цельной картины не складывалось.
– Он не взбесился, пока я не завел речь о Стене, – сказал Александр, – одолеть мы его все равно не можем. Стало быть, надо попробовать его уговорить.
– Какие доводы может воспринять дошедшая до белой горячки двухметровая морская свинка?
– спросил Красноцветов, – твою систему и то было бы гораздо легче уговорить.
– У него есть слабое место, – с усмешкой сказал Александр, и распахнул дверь.
– …не отягощать жизнь сомнениями, – донеслось до них, – ибо сомнения и ненужные сожаления о несбывшемся – вот наш груз, наши цепи, что путают нас по рукам и ногам…
Ткачев прикрыл дверь:
– Кто ни будь из вас имел опыт психоанализа?
– Насчет психо не знаю, но у меня брали анализ на чесотку, – ответил Валерий Золотников.
Понурый Волчок встретил осторожно подошедшего Александра благожелательно. Начальные округлые фразы о самочувствии он пропустил мимо ушей, но насторожился, когда Ткачев завел разговор о сущности счастья.
– Что ты можешь знать о счастье? – вопросил Волчок, своим хорошо поставленным баритоном, – и о его вечном антиподе если пошло на то?
– Я вижу, что тебя гнетет нечто, Волчок, – сказал Александр, осторожно присаживаясь, напротив чудовищной свинки, – может быть ты поделишься со мной своим несчастьем.
Волчок гневно засопел и передернулся всем телом:
– Что ты понимаешь! – горько сказал он, – ты такой же заложник системы, как и остальные. Твои глаза зашорены, ты живешь во сне! Ибо только спящие, да неразумные идиоты могут быть счастливы в этом жестоком мире!
Александр вдруг заметил, что у ног полусвина лежит испачканная в дурнопахнущих слюнях массивная книга с тисненым золотом переплетом. Ткачев совершенно не удивился, увидев, что Волчок читает творение некоего Карлунда Фрюнга «Основы психоанализа для морских свинок». Иного и быть не могло.
– Волчок, – сказал сетевик проникновенно, – я здесь, чтобы помочь тебе. Поделись со мной своею бедой. Я ведь знаю, как тяжело быть не таким как все.
– Что ты знаешь… – с надрывом вздохнул Волчок, – но ты прав, я не могу держать все это в себе. Не могу скрывать от мира свет нового знания. Увы. Что ж, я расскажу тебе, а ты расскажешь кому-то еще.
– Да-да! – горячо воскликнул Ткачев, – народ должен знать правду.
– Тогда слушай, – сказал исполинская и донельзя уродливая морская свинка, – это очень печальная история. История войны индивидуума с обществом. История про еще один кирпич в стене.
– Я весь во внимании, – сказал Александр Ткачев.
Еще один кирпич в стене

(или почему я стал морской свинкой).
"Теперь я вижу – жизнь моя не заладилась с самого начала, и в истоках ее кроется то, к чему я пришел сейчас. С самого начала мне приходилось испытывать гнет системы, и начиная с рождения меня окружала Стена.
Я родился тридцать лет назад в уездном городе, неблагополучной семье и грязной областной больнице. Пьяный врач, который принимал роды, не удержал меня в руках и уронил на пол, отчего в несчастных моих мозгах произошел необратимый сдвиг. От удара я испугался и заревел – и то был мой первый крик в этой полной фекалий вселенной!
Нельзя сказать, чтобы в детстве я был окружен любовью и лаской. Моей первой трапезой стала бутылочка смеси «крутыш» – в равной доле состоящая из детского питания, перловой каши и технического спирта. Каждый вечер я засыпал в своей кроватке, сделанной подобранной на свалке арматуры, а моими единственными игрушками были шустрые домашние клопы и сделанный из чугуна памятник собаке-герою в соседнем сквере. Прелесть же первого купания я познал, когда маманя по пути из роддома уронила меня в лужу.
Мои родители – настоящие советские неинтеллигенты, были людьми азартными и увлекающимися. Увлекались они в основном водкой, хотя иногда отдавали дань неизысканным плодово-овощным винам. К сожалению, я почти ничего не могу сказать об этих, без сомнения милых людях, потому что их брак продлился всего лишь два года. Что ж, все что я знаю, это то, что они жили недолго и несчастливо и умерли в один день, поубивав друг друга.
После их похорон (только много позже я узнал, что они хотели забрать меня с собой, но что-то им помешало. С тех пор мне часто снятся сны, как они зовут меня, а я бегу к ним, широко-широко раскинув руки, словно хочу обнять весь мир) я остался сиротой, хотя и не знал об этом.
На меня претендовали папины знакомые – многоопытные и многопьющие люди, но в тот момент мне не светило стать свободным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164