- В конце концов мы должны разобраться в этих исчезновениях работников метрополитена.
Лукин замялся. Он понимал, что никто, кроме Крысолова, не справится с монстрами подземелий, никто, кроме Лужина, не знает самих этих подземелий. Но как сказать об этом высокому начальству? Подполковник утер ладонью губы.
- Я по-прежнему настаиваю на кандидатуре Лужина, - с той же напористостью сказан он. - Капитан Лужин в 1992 году уволился из рядов Вооруженных Сил в связи с несогласием по поводу решения командования о расформировании группы контроля подземных коммуникаций, Он специалист - единственный специалист - по подземной и наземной мутантной флоре и фаунею
- Это что же, - лениво протянул Середа, - цветы-людоеды и крысособаки?
- Да, - набычась, ответил Лукин, - он знает всю эту чертовщину. Кто бы ни убивал или похищал обходчиков тоннелей, Лужин разберется.
- Что-то вы слишком рьяно агитируете за этого Лужина, - проворчал генерал. - Где вы его выкопали?
Лукин поджал губы. Он мог бы сказать - где, но не думал, что стоило это делать. Начальника ГУВД вряд ли привел бы в восторг тот факт, что один из его подчиненных еще пару месяцев назад был «вольным стрелком».
- Ладно, - вдруг сдался Середа, - оформляйте документы на этого Лужина. Но, черт меня возьми! Штаты и так раздуты.
«Так и не набирайте в органы шпану», - чуть не ляпнул подполковник Лукин, но благоразумно промолчал - генерал мог неправильно понять эти слова, а ссориться с начальством не самое разумное занятие…
Гостилицкос шоссе, Старый Пегергоф, Четверг, 9.04. 6:05
Чистильщик резко открыл глаза и чуть приподнял голову с подушки. Бес, лежавший удвери, также открыл глаза, навострил уши и вопросительно поглядел на друга. Чистильщик качнул головой, сел и, дотянувшись до столика, вытянул из портсигара сигарку, закурил. Он на секунду прикрыл глаза, потом резко распахнул их и с подозрением глянул на лежащий на столике мобильный телефон, номер которого знали от силы три-четыре человека. Чистильщик смотрел так на него с минуту, и он вздрогнул, когда запищал вызов телефона.
- Да, - коротко бросил он.
- К сожалению, снова нужны твои услуги, - услышал он знакомый голос с характерной надтреснутой хрипотцой.
Чистильщик снова попытался представить своего связника, которого он ни разу не видел, хотя и работал с ним уже более четырех лет.
- Где и когда? - спросил он.
- Одиннадцатого, во Пскове.
Чистильщик помолчал и задал совершенно непростительный вопрос:
- Кто?
Ответом ему был хриплый смех.
- Дурацкий вопрос, - отозвался связник. - Все материалы - в папке, как всегда.
Чистильщик пожал плечами и нажал клавишу «отбой». Но за долю секунды, прежде чем связь разъединилась, он услышал хриплое: «Удачи!»
«Удача! - саркастически усмехнулся Чистильщик. - При чем здесь удача?!»
Он подмигнул Бесу и тихо шепнул:
- Что, дружище, опять начинается сезон дерьма, а?
Пес длинно зевнул, показав внушительные клыки, неторопливо встал, подошел к сидящему на диване Чистильщику и положил свою лохматую голову ему на колени. Чистильщик рассеянно почесал Беса за ушами.
- Начинается, брат, начинается.
Октябрьский проспект, Псков. Четверг, 9.04. 13:30
Николай Сергеевич Морачковский с утра был в несколько паршивом настроении - слегка помят во вчерашней пьяной потасовке, похмелен. К счастью, фингалов не наставили, лишь ныли ребра, да саднила царапина на шее. Сегодня он был совершенно свободен - за товаром предстояло ехать только завтра, чтобы к субботней толкучке на рынке быть во всеоружии.
Собственно, Сергеевичем его никто не звал, да и Николаем - тоже. Для всех он был Коля-Бешеный, а для матери и для сестры - Колькой. За свои двадцать семь лет он успел последовательно побыть студентом пединститута; солдатом внутренних войск; снова студентом; подозреваемым в совершении разбойного нападения (с содержанием в СИЗО) и, наконец, безработным. Последние полтора года Николай зарабатывал на жизнь перепродажей турецкого, болгарского и прочего барахла, привезенного «челноками», на рынке родного города Пскова. Денег хватало на то, чтобы содержать мать и младшую сестру - довольно нищенски, правда, - и на попойки. Так что финансы обычно кончались вечером в четверг, в лучшем случае - в пятницу утром. А суббота и воскресенье - базарный день.
Сегодняшний день Николай твердо решил провести с Любкой - штатной своей женщиной. Или «дырой», или «телкой», «теткой», «лярвой», «мандой»… Короче, - как ее ни называй, - она была особью женского пола, в которую Коля-Бешеный разряжал свою сексуальную энергию. Ни для кого - даже для Николая - не было секретом, что Любка зарабатывает на жизнь продажей своего - весьма стройного и ухоженного - тела. Проституцией, грубо говоря. Но Николая это не смущало, ибо ее сутенером был именно он.
Все «бандиты», пообщавшись с ним, почти хором заявили, что дешевле его смерти будет всего лишь не иметь с ним дела и оставить в покое, ибо в армии, в N-ском стройбате Коле-Бешеному отбили не только почки, но и мозги. А мокруха - она же денег стоит. Так его и оставили в покое - и торговую точку, и Любку-давалку.
Но сегодня с утра Любка была не в настроении давать на халяву - ее подцепил, купившись на невинное личико и стройную фигурку, какой-то приезжий кадр. Так, по крайней мере, сказали Любкины соседи. «Ну-ну, - подумал Николай, - будет чем поживиться». В свои двадцать два Любка выглядела едва ли на восемнадцать, и Морачковский этим частенько пользовался, представляясь братом и стрясывая с приезжих лохов дополнительную денежку за совращение несовершеннолетней. Статью, конечно, давно отменили, но кто же в точности знает нынешний УК, кроме прожженных зэков-законникоа и прокуроров с адвокатами?
К трем часам, щедро залив похмелье на остатки денег пивом Коля-Бешеный свернул в переулок у одного из зданий пединститута, где сам некогда учился, поднялся на второй этаж и своим ключом открыл дверь Любкиной квартиры.
А зря. Ибо не знал он, при всем своем незаконченном высшем педагогическом, книги, зовущейся «Некрогнозис». Кто и когда ее написал - черт его знает, но на странице за номером сто двадцать два в лионской ее копии от тысяча сто восьмого года начертано небрежной рукой переписчика: «…и если он, насытившись внутренней плотью женщины, вкусит кровь мужчины, бывшего с ней прежде ночью, то обретет жизнь долгую». Странная книга и темны слова, в ней сказанные, но не знал их Николай Сергеевич Морачковский, Коля-Бешеный. И славен он был тем, что не могли его сразу вырубить ни удары ногой в голову, ни штакетиной по той же самой репе, ни мощные «крюки» под ребра.
Поэтому Николай вошел в квартиру без колебаний, прошел в единственную комнату, служившую и будуаром, и гостиной, и сразу же увидел обнаженную Любку, воздетую на фаллос стоящего посреди комнаты мужчины, снявшего с себя все, кроме белой рубашки и галстука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Лукин замялся. Он понимал, что никто, кроме Крысолова, не справится с монстрами подземелий, никто, кроме Лужина, не знает самих этих подземелий. Но как сказать об этом высокому начальству? Подполковник утер ладонью губы.
- Я по-прежнему настаиваю на кандидатуре Лужина, - с той же напористостью сказан он. - Капитан Лужин в 1992 году уволился из рядов Вооруженных Сил в связи с несогласием по поводу решения командования о расформировании группы контроля подземных коммуникаций, Он специалист - единственный специалист - по подземной и наземной мутантной флоре и фаунею
- Это что же, - лениво протянул Середа, - цветы-людоеды и крысособаки?
- Да, - набычась, ответил Лукин, - он знает всю эту чертовщину. Кто бы ни убивал или похищал обходчиков тоннелей, Лужин разберется.
- Что-то вы слишком рьяно агитируете за этого Лужина, - проворчал генерал. - Где вы его выкопали?
Лукин поджал губы. Он мог бы сказать - где, но не думал, что стоило это делать. Начальника ГУВД вряд ли привел бы в восторг тот факт, что один из его подчиненных еще пару месяцев назад был «вольным стрелком».
- Ладно, - вдруг сдался Середа, - оформляйте документы на этого Лужина. Но, черт меня возьми! Штаты и так раздуты.
«Так и не набирайте в органы шпану», - чуть не ляпнул подполковник Лукин, но благоразумно промолчал - генерал мог неправильно понять эти слова, а ссориться с начальством не самое разумное занятие…
Гостилицкос шоссе, Старый Пегергоф, Четверг, 9.04. 6:05
Чистильщик резко открыл глаза и чуть приподнял голову с подушки. Бес, лежавший удвери, также открыл глаза, навострил уши и вопросительно поглядел на друга. Чистильщик качнул головой, сел и, дотянувшись до столика, вытянул из портсигара сигарку, закурил. Он на секунду прикрыл глаза, потом резко распахнул их и с подозрением глянул на лежащий на столике мобильный телефон, номер которого знали от силы три-четыре человека. Чистильщик смотрел так на него с минуту, и он вздрогнул, когда запищал вызов телефона.
- Да, - коротко бросил он.
- К сожалению, снова нужны твои услуги, - услышал он знакомый голос с характерной надтреснутой хрипотцой.
Чистильщик снова попытался представить своего связника, которого он ни разу не видел, хотя и работал с ним уже более четырех лет.
- Где и когда? - спросил он.
- Одиннадцатого, во Пскове.
Чистильщик помолчал и задал совершенно непростительный вопрос:
- Кто?
Ответом ему был хриплый смех.
- Дурацкий вопрос, - отозвался связник. - Все материалы - в папке, как всегда.
Чистильщик пожал плечами и нажал клавишу «отбой». Но за долю секунды, прежде чем связь разъединилась, он услышал хриплое: «Удачи!»
«Удача! - саркастически усмехнулся Чистильщик. - При чем здесь удача?!»
Он подмигнул Бесу и тихо шепнул:
- Что, дружище, опять начинается сезон дерьма, а?
Пес длинно зевнул, показав внушительные клыки, неторопливо встал, подошел к сидящему на диване Чистильщику и положил свою лохматую голову ему на колени. Чистильщик рассеянно почесал Беса за ушами.
- Начинается, брат, начинается.
Октябрьский проспект, Псков. Четверг, 9.04. 13:30
Николай Сергеевич Морачковский с утра был в несколько паршивом настроении - слегка помят во вчерашней пьяной потасовке, похмелен. К счастью, фингалов не наставили, лишь ныли ребра, да саднила царапина на шее. Сегодня он был совершенно свободен - за товаром предстояло ехать только завтра, чтобы к субботней толкучке на рынке быть во всеоружии.
Собственно, Сергеевичем его никто не звал, да и Николаем - тоже. Для всех он был Коля-Бешеный, а для матери и для сестры - Колькой. За свои двадцать семь лет он успел последовательно побыть студентом пединститута; солдатом внутренних войск; снова студентом; подозреваемым в совершении разбойного нападения (с содержанием в СИЗО) и, наконец, безработным. Последние полтора года Николай зарабатывал на жизнь перепродажей турецкого, болгарского и прочего барахла, привезенного «челноками», на рынке родного города Пскова. Денег хватало на то, чтобы содержать мать и младшую сестру - довольно нищенски, правда, - и на попойки. Так что финансы обычно кончались вечером в четверг, в лучшем случае - в пятницу утром. А суббота и воскресенье - базарный день.
Сегодняшний день Николай твердо решил провести с Любкой - штатной своей женщиной. Или «дырой», или «телкой», «теткой», «лярвой», «мандой»… Короче, - как ее ни называй, - она была особью женского пола, в которую Коля-Бешеный разряжал свою сексуальную энергию. Ни для кого - даже для Николая - не было секретом, что Любка зарабатывает на жизнь продажей своего - весьма стройного и ухоженного - тела. Проституцией, грубо говоря. Но Николая это не смущало, ибо ее сутенером был именно он.
Все «бандиты», пообщавшись с ним, почти хором заявили, что дешевле его смерти будет всего лишь не иметь с ним дела и оставить в покое, ибо в армии, в N-ском стройбате Коле-Бешеному отбили не только почки, но и мозги. А мокруха - она же денег стоит. Так его и оставили в покое - и торговую точку, и Любку-давалку.
Но сегодня с утра Любка была не в настроении давать на халяву - ее подцепил, купившись на невинное личико и стройную фигурку, какой-то приезжий кадр. Так, по крайней мере, сказали Любкины соседи. «Ну-ну, - подумал Николай, - будет чем поживиться». В свои двадцать два Любка выглядела едва ли на восемнадцать, и Морачковский этим частенько пользовался, представляясь братом и стрясывая с приезжих лохов дополнительную денежку за совращение несовершеннолетней. Статью, конечно, давно отменили, но кто же в точности знает нынешний УК, кроме прожженных зэков-законникоа и прокуроров с адвокатами?
К трем часам, щедро залив похмелье на остатки денег пивом Коля-Бешеный свернул в переулок у одного из зданий пединститута, где сам некогда учился, поднялся на второй этаж и своим ключом открыл дверь Любкиной квартиры.
А зря. Ибо не знал он, при всем своем незаконченном высшем педагогическом, книги, зовущейся «Некрогнозис». Кто и когда ее написал - черт его знает, но на странице за номером сто двадцать два в лионской ее копии от тысяча сто восьмого года начертано небрежной рукой переписчика: «…и если он, насытившись внутренней плотью женщины, вкусит кровь мужчины, бывшего с ней прежде ночью, то обретет жизнь долгую». Странная книга и темны слова, в ней сказанные, но не знал их Николай Сергеевич Морачковский, Коля-Бешеный. И славен он был тем, что не могли его сразу вырубить ни удары ногой в голову, ни штакетиной по той же самой репе, ни мощные «крюки» под ребра.
Поэтому Николай вошел в квартиру без колебаний, прошел в единственную комнату, служившую и будуаром, и гостиной, и сразу же увидел обнаженную Любку, воздетую на фаллос стоящего посреди комнаты мужчины, снявшего с себя все, кроме белой рубашки и галстука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109