Подбросить мне еще одного! Знай, не бывать этому, пока я жива!
- Именно, пока жива, - попытался сострить ученый, но жена не оценила его остроту.
- Если хочешь, сам рожай, сам и воспитывай!
- Вот именно это я и хочу, - оживился Геннадий Онуфриевич. - Я сам буду его воспитывать. И пеленки менять, и горшки выносить.
Никто не придал этим важным, как оказалось впоследствии, словам никакого значения.
- Мы поможем, - сказал Онуфрий Степанович. - Вы только нам мальца давайте.
- У меня бабка-ворожейка знакомая есть, - сказала Варвара Игнатьевна. - Травами регулировать может. Ежели одну траву пить будешь - то девка, а другую - так парень. Я завтра же к ней в деревню за травой съезжу, вы покуда меня обождите.
- Нет! Нет! И нет! Опять на десять лет кабала! Или я брошу тебя, или утоплюсь!
- Лучше бросить, чем топиться, - раздался звонкий жизнерадостный голос. - Это же гораздо интересней!
Все невольно вздрогнули. В дверях «девичьего терема» стояли Вера и Катя. В пылу спора все забыли, что сегодня воскресенье и дети дома. Девчонки стояли непричесанные, в пижамах и с интересом слушали дискуссию.
- Если вопрос ставится на голосование, то я активно за, - продолжала Вера. - Хоть жизнь в этом доме станет веселей. - Девушка ушла в ванну и оттуда крикнула: - Такую скуку развели! Сил никаких нету! Все такие умные, ученые, все всё знают. Прямо не квартира, а Дом политпросвещения! Хоть суматоха начнется, приключения какие-нибудь появятся. (Ох, какими пророческими оказались эти слова!) Екатерина Геннадиевна тоже за. Как Екатерина, а?
- А мне до фени, - лениво ответила «баламутка Катька» и запустила пятерню в курчавую шевелюру.
- Иди причешись, бесстыдница, - проворчала бабушка. - Спят до одиннадцати. Где это видано, чтобы взрослые девки спали до полудня? Полон дом народу, а за хлебом некого послать.
- Ну и что?
- Иди прибери за собой кровать.
- А зачем?
- С утра начала?
- Как вы все мне надоели! - пробурчала «баламутка» и зевнула. - Еще с младенцем этим затеялись. Появится какой-нибудь зануда… Будет тут права качать… Господи, скорей бы вырасти, избавиться от вас всех…
«Баламутка» поплелась убирать постель.
- Вот что, - сказал Геннадий Онуфриевич жене. - Пойдем продолжим разговор в спальню… Неудобно при детях…
- Так я поехала за травкой, - засобиралась Варвара Игнатьевна. - Старый, когда электричка-то?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
которой, в сущности, надо было быть первой, ибо она дает ключ ко всему повествованию
Незадолго до этих семейных событий на кафедре иностранных языков, где работал Геннадий Онуфриевич, произошло одно событие, само по себе незначительное, можно сказать, яйца выеденного не стоящее, но имевшее для нашей истории большие последствия.
Событие было такое. Заведующий кафедрой Олег Борисович Нуклиев пришел на работу с подбитым правым глазом. Олег Борисович был закоренелый холостяк, умеренно пьющий и не любитель сомнительных знакомств, и появление огромного лилового синяка на его лице было для всех полнейшей неожиданностью.
Естественно, идти читать лекцию с таким синяком была неприлично. Попытались было забинтовать правый глаз, но получилось еще хуже. Забинтованный завкафедрой походил на пирата с корабля капитана Флинта.
Лекцию пришлось перенести. Расстроенный Олег Борисович пригласил всех, кто был свободен, - Геннадия Онуфриевича и младшего лаборанта Сенечку - в кафе. Взяли такси и уехали за город, ибо пить в городе в рабочее время было как-то неловко.
По дороге купили бутылку красного и пива. Устроились в забегаловке «Ветерок» среди чахлых, затоптанных сосен, и Олег Борисович начал рассказывать свою печальную историю.
- Понимаете, братцы, приехал ко мне вчера брат с племянником. Племяннику шесть лет. Мы с ним в хороших отношениях…
Пусть читателя не смущает слово «братцы» в устах завкафедрой. Надо сказать, что кафедра, которую возглавлял Олег Борисович, была маленьким, дружным коллективом, и немалая заслуга в сплачивании кафедры принадлежала самому Олегу Борисовичу. Пожалуй, здесь стоит упомянуть о каждом сидящем в «Ветерке» несколько слов.
Олег Борисович Нуклиев, 43 года. Строен, симпатичен (до получения синяка), общителен. Убежденный холостяк, так как считает женщин ловушками природы, расставленными на пути мыслящего человечества. Под «мыслящим человечеством» Олег Борисович подразумевает и себя. Имеет «Жигули», лето проводит в путешествиях. Работу свою любит, должностью гордится, но считает, что мог бы достигнуть большего при наличии хорошей идеи и благоприятного стечения обстоятельств.
На лекции принципиально надевает спортивный костюм, в перерывах играет со студентами в пинг-понг. Студенты его любят. Имеет много тайных завистников, один из них - заместитель директора по научной части Федор Иванович Курдюков, по кличке Полушеф.
Сенечка Расторгуев, 25 лет. Аспирант. Тощий, лохматый, но привлекателен, особенно для таких же тощих и лохматых. На кафедру попал случайно, к работе относится спустя рукава, и, по всей видимости, не видать ему кандидатской как своих ушей. Однако в институте Сенечку любят. Во-первых, потому, что никто не видит в Сенечке соперника, во-вторых, за услужливость: сбегать за сигаретами, колбасой - всегда пожалуйста.
Федор Иванович Курдюков в «Ветерке» не присутствует, но имеет к дальнейшим событиям самое непосредственное отношение.
Заместитель директора института и куратор кафедры. 61 год. По специальности археолог-неудачник. Всю жизнь копает какую-то стоянку древнего человека под деревней Синюшино, но нашел лишь один глиняный кувшин с загадочными письменами. Письмена настолько загадочные, что до сих пор не удалось расшифровать ни единого знака. Федор Иванович утверждает, что знаки имеют что-то общее с клинописью, а если это так, то находка кувшина - целая революция в археологии. Значит, скифы торговали с египтянами? Или это какая-то иная, неизвестная науке цивилизация?
В глиняный кувшин никто не верит, и Курдюков раскапывает стоянку вдвоем с сыном. Вернее, раскапывал вдвоем, ибо сын работал из-под палки и, достигнув совершеннолетня, сбежал в грузчики мебельного магазина, так как там работа полегче и знаки (имеются в виду дензнаки) более понятные, чем клинописные и, главное, попадаются чаще, нежели кувшины в земле.
Однако Федор Иванович не теряет надежды завербовать добровольцев на раскопку стоянки древнесинюшинского человека. Он пропагандирует свою теорию на лекциях, пишет популярные статьи в газеты и журналы. Но, увы, охотников копаться под деревней Синюшино нет, и каждое лето одинокая фигура Федора Ивановича в старой фетровой шляпе, длинных черных трусах и выгоревшей на солнце майке изумляет случайных прохожих. Уж не кладокопатель ли это, вынырнувший из тьмы веков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Именно, пока жива, - попытался сострить ученый, но жена не оценила его остроту.
- Если хочешь, сам рожай, сам и воспитывай!
- Вот именно это я и хочу, - оживился Геннадий Онуфриевич. - Я сам буду его воспитывать. И пеленки менять, и горшки выносить.
Никто не придал этим важным, как оказалось впоследствии, словам никакого значения.
- Мы поможем, - сказал Онуфрий Степанович. - Вы только нам мальца давайте.
- У меня бабка-ворожейка знакомая есть, - сказала Варвара Игнатьевна. - Травами регулировать может. Ежели одну траву пить будешь - то девка, а другую - так парень. Я завтра же к ней в деревню за травой съезжу, вы покуда меня обождите.
- Нет! Нет! И нет! Опять на десять лет кабала! Или я брошу тебя, или утоплюсь!
- Лучше бросить, чем топиться, - раздался звонкий жизнерадостный голос. - Это же гораздо интересней!
Все невольно вздрогнули. В дверях «девичьего терема» стояли Вера и Катя. В пылу спора все забыли, что сегодня воскресенье и дети дома. Девчонки стояли непричесанные, в пижамах и с интересом слушали дискуссию.
- Если вопрос ставится на голосование, то я активно за, - продолжала Вера. - Хоть жизнь в этом доме станет веселей. - Девушка ушла в ванну и оттуда крикнула: - Такую скуку развели! Сил никаких нету! Все такие умные, ученые, все всё знают. Прямо не квартира, а Дом политпросвещения! Хоть суматоха начнется, приключения какие-нибудь появятся. (Ох, какими пророческими оказались эти слова!) Екатерина Геннадиевна тоже за. Как Екатерина, а?
- А мне до фени, - лениво ответила «баламутка Катька» и запустила пятерню в курчавую шевелюру.
- Иди причешись, бесстыдница, - проворчала бабушка. - Спят до одиннадцати. Где это видано, чтобы взрослые девки спали до полудня? Полон дом народу, а за хлебом некого послать.
- Ну и что?
- Иди прибери за собой кровать.
- А зачем?
- С утра начала?
- Как вы все мне надоели! - пробурчала «баламутка» и зевнула. - Еще с младенцем этим затеялись. Появится какой-нибудь зануда… Будет тут права качать… Господи, скорей бы вырасти, избавиться от вас всех…
«Баламутка» поплелась убирать постель.
- Вот что, - сказал Геннадий Онуфриевич жене. - Пойдем продолжим разговор в спальню… Неудобно при детях…
- Так я поехала за травкой, - засобиралась Варвара Игнатьевна. - Старый, когда электричка-то?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
которой, в сущности, надо было быть первой, ибо она дает ключ ко всему повествованию
Незадолго до этих семейных событий на кафедре иностранных языков, где работал Геннадий Онуфриевич, произошло одно событие, само по себе незначительное, можно сказать, яйца выеденного не стоящее, но имевшее для нашей истории большие последствия.
Событие было такое. Заведующий кафедрой Олег Борисович Нуклиев пришел на работу с подбитым правым глазом. Олег Борисович был закоренелый холостяк, умеренно пьющий и не любитель сомнительных знакомств, и появление огромного лилового синяка на его лице было для всех полнейшей неожиданностью.
Естественно, идти читать лекцию с таким синяком была неприлично. Попытались было забинтовать правый глаз, но получилось еще хуже. Забинтованный завкафедрой походил на пирата с корабля капитана Флинта.
Лекцию пришлось перенести. Расстроенный Олег Борисович пригласил всех, кто был свободен, - Геннадия Онуфриевича и младшего лаборанта Сенечку - в кафе. Взяли такси и уехали за город, ибо пить в городе в рабочее время было как-то неловко.
По дороге купили бутылку красного и пива. Устроились в забегаловке «Ветерок» среди чахлых, затоптанных сосен, и Олег Борисович начал рассказывать свою печальную историю.
- Понимаете, братцы, приехал ко мне вчера брат с племянником. Племяннику шесть лет. Мы с ним в хороших отношениях…
Пусть читателя не смущает слово «братцы» в устах завкафедрой. Надо сказать, что кафедра, которую возглавлял Олег Борисович, была маленьким, дружным коллективом, и немалая заслуга в сплачивании кафедры принадлежала самому Олегу Борисовичу. Пожалуй, здесь стоит упомянуть о каждом сидящем в «Ветерке» несколько слов.
Олег Борисович Нуклиев, 43 года. Строен, симпатичен (до получения синяка), общителен. Убежденный холостяк, так как считает женщин ловушками природы, расставленными на пути мыслящего человечества. Под «мыслящим человечеством» Олег Борисович подразумевает и себя. Имеет «Жигули», лето проводит в путешествиях. Работу свою любит, должностью гордится, но считает, что мог бы достигнуть большего при наличии хорошей идеи и благоприятного стечения обстоятельств.
На лекции принципиально надевает спортивный костюм, в перерывах играет со студентами в пинг-понг. Студенты его любят. Имеет много тайных завистников, один из них - заместитель директора по научной части Федор Иванович Курдюков, по кличке Полушеф.
Сенечка Расторгуев, 25 лет. Аспирант. Тощий, лохматый, но привлекателен, особенно для таких же тощих и лохматых. На кафедру попал случайно, к работе относится спустя рукава, и, по всей видимости, не видать ему кандидатской как своих ушей. Однако в институте Сенечку любят. Во-первых, потому, что никто не видит в Сенечке соперника, во-вторых, за услужливость: сбегать за сигаретами, колбасой - всегда пожалуйста.
Федор Иванович Курдюков в «Ветерке» не присутствует, но имеет к дальнейшим событиям самое непосредственное отношение.
Заместитель директора института и куратор кафедры. 61 год. По специальности археолог-неудачник. Всю жизнь копает какую-то стоянку древнего человека под деревней Синюшино, но нашел лишь один глиняный кувшин с загадочными письменами. Письмена настолько загадочные, что до сих пор не удалось расшифровать ни единого знака. Федор Иванович утверждает, что знаки имеют что-то общее с клинописью, а если это так, то находка кувшина - целая революция в археологии. Значит, скифы торговали с египтянами? Или это какая-то иная, неизвестная науке цивилизация?
В глиняный кувшин никто не верит, и Курдюков раскапывает стоянку вдвоем с сыном. Вернее, раскапывал вдвоем, ибо сын работал из-под палки и, достигнув совершеннолетня, сбежал в грузчики мебельного магазина, так как там работа полегче и знаки (имеются в виду дензнаки) более понятные, чем клинописные и, главное, попадаются чаще, нежели кувшины в земле.
Однако Федор Иванович не теряет надежды завербовать добровольцев на раскопку стоянки древнесинюшинского человека. Он пропагандирует свою теорию на лекциях, пишет популярные статьи в газеты и журналы. Но, увы, охотников копаться под деревней Синюшино нет, и каждое лето одинокая фигура Федора Ивановича в старой фетровой шляпе, длинных черных трусах и выгоревшей на солнце майке изумляет случайных прохожих. Уж не кладокопатель ли это, вынырнувший из тьмы веков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40