– Не мешало бы, чтобы кто-нибудь посоветовал ей не пересыпать речь французскими словечками. Это ужасный моветон.
– А «моветон» разве не французское слово?
Но Жаки Ван Клив осталась полностью глуха к легкой насмешке.
– Нет. Мы заимствовали его из французского давным-давно. И сейчас это такое же американское слово, как «саботаж». Простите?! Готова поклясться, что на ней фамильные рубины Хэлси, а ведь Клаудиа поклялась, что они никогда не прикоснутся к ее шее! Если эти двое наконец-то поладили после многолетней вражды, то это настоящая сенсация. – И она поспешно удалилась.
Ее турнюр подрагивал, словно хвост гончей, идущей по следу.
Чуть заметно улыбаясь, Флейм повернулась к Ченсу.
– Вы, видимо, заметили, что единственным знаком отличия Жаки от обычных охотников за новостями является ее ожерелье из искусственных бриллиантов. Чужие секреты, даже те, что не предназначаются для печати, – ее ремесло.
– Несомненно, многие предпочли бы, чтобы она знала меньше.
– Мягко говоря, – отозвалась Флейм. «Интересно, – подумала она, – что Жаки знает – или думает, что знает – о ней?»
Этот вопрос встал перед ней еще острее, когда она заметила неспешно приближавшегося к ним Малькома Пауэлла. Она не виделась и не говорила с ним с того самого вторника, когда выскочила из его кабинета. Она встретилась с ним глазами, внезапно ощутив исходящую от него силу. Он не привык получать отказ.
Мальком бегло посмотрел на Ченса, затем снова перевел взгляд на Флейм – в его глазах читалось нечто среднее между требованием и упреком.
– Привет, Мальком. – Она поприветствовала его первой, с холодной учтивостью в голосе.
– Флейм… – Он коротко кивнул, при этом яркий свет люстры упал на его седые пряди, и они блеснули серебристым отливом.
– Полагаю, вы уже познакомились с Ченсом Стюартом на прошлой неделе… – начала она.
– Да, у Деборгов, – подтвердил Мальком и протянул руку. – Я как раз думал: интересно, вернетесь ли вы на спектакль к мисс Колтон?
Когда они обменивались рукопожатием, Флейм почувствовала в воздухе электрический разряд – словно два противника, впервые встретившись, молча оценивали друг друга.
– Спектакль – одна из причин, – ответил Ченс. – И я не назвал бы ее главной.
– Вот как? – в короткой фразе Малькома прозвучал вызов, но Флейм его не заметила – ее вновь охватило странное ощущение, будто за ней наблюдают.
– Где Дьедр? Разве она не с вами? – спросила Флейм и, воспользовавшись этим предлогом, принялась оглядывать публику в поисках следившего за ней человека.
– Ветер испортил ей прическу. Она восстанавливает ее в дамской комнате.
Однако Флейм расслышала только первую часть объяснения Малькома, так как ее взгляд сначала бегло скользнул по мужчине в темно-синем костюме, а затем был притянут обратно неотрывно смотревшими на нее глазами.
В его лице, в этих крупных заостренных чертах, было что-то знакомое, однако она не могла припомнить, кто он такой и где она видела его прежде.
Он резко, почти виновато отвернулся и пошел прочь. Его наряд был отнюдь не вечерним, что навело ее на мысль, не состоит ли он в охране здания. Но представители службы безопасности обычно носили черные костюмы.
Ну и что? Она давно привыкла к тому, что незнакомые мужчины заглядывались на нее всю ее сознательную жизнь. Она заставила себя повернуться к Малькому, когда тот сказал:
– Вот и Дьедр. Если позволите…
– Разумеется! – Флейм улыбнулась, все еще занятая своими размышлениями. Она позволила себе проводить Малькома мимолетным взглядом.
– Ваше агентство рекламирует его магазины, не так ли? – осведомился Ченс.
– Да, – подтвердила Флейм, ей было любопытно, дошли ли до него слухи об ее мнимом романе с Малькомом. Но весь его вид указывал на то, что это был лишь праздный вопрос. – Например, в прошлом месяце мы работали над праздничной рекламой и коммерческими роликами для его главного универмага. Для нас Рождество начинается еще летом, задолго до Дня Благодарения.
– Другими словами, вы заранее погружаетесь в рождественскую атмосферу?
Она насмешливо уточнила:
– Только мы имеем дело с коммерческой точкой зрения на Рождество, подтверждающей старую истину: давать всегда лучше, чем получать. Тем более что она поощряется звоном монет, звучащих не хуже звона серебряных колокольчиков. Нашим рекламодателям каждая округлая буква в слове «Рождество» сулит кругленькую сумму.
– Дядюшка Скрудж гордился бы ими, – широко улыбнулся Ченс.
Она рассмеялась и добавила:
– К счастью, ворчуны и нытики на этот спектакль не допускаются. Хотя он бы идеально сюда вписался.
– А вы? Вы не нытик? – спросил Ченс, глядя на нее с любопытством.
– Да вообще-то нет. – Она слегка помрачнела. – Но, откровенно говоря, со смертью всех моих близких Рождество утратило для меня свою прелесть.
– У вас не осталось родных?
Она отрицательно покачала головой.
– Несколько лет назад я потеряла обоих родителей. А поскольку я была единственным ребенком… – Она пожала плечами в довершение фразы, отогнав от себя нахлынувшее чувство одиночества. – А у вас, наверно, большая семья?
Ни в одной из статей не упоминалось о его семье. Да и вообще Флейм не могла припомнить каких-либо ссылок на его прошлое, кроме как исполнение гражданского долга во Вьетнаме.
– Нет. Так же, как и вы, я – единственный ребенок, лишившийся обоих родителей. И праздники меня тоже не слишком-то радуют. – Его рот изогнулся в улыбке, но Флейм тронуло то понимание, которое она прочла в его глазах.
Сид Баркер стоял напротив телефона-автомата и нетерпеливо попыхивал сигаретой, его правое плечо нервно подергивалось. С беспокойством оглядывая каждого, кто проходил мимо, он не сводил взгляда с богатой публики.
Чувствуя себя не в своей тарелке в этой разодетой, надменной толпе, он непроизвольно потер ботинком по синей брючине, чтобы зачистить оцарапанный носок. Докурив сигарету до самого фильтра, он выпустил – после последней затяжки – дым через нос, напоминавший длинный клюв.
Как раз в тот момент, когда он сунул окурок в пепельницу с песком, зазвонил телефон. После первого же звонка он схватил трубку.
– Да, это я. – Его интонации были грубоватыми, как у не слишком образованного человека. – Почему так долго?!. Да, я видел их вместе меньше пяти минут назад. И, по-моему, она просекла… Как скажете, – он несогласно помотал головой. – Хотя не думаю, что от этого будет много толку… Если хотите, я так и сделаю. Деньги-то ваши.
Он повесил трубку, быстро огляделся вокруг, повернулся и провел рукой по редеющим волосам. Его плечо снова начало дергаться. Ввинчиваясь глазами в толпу, он пошел обратно – ему надо было отыскать эту рыжеволосую и во что бы ло ни стало остаться с ней наедине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– А «моветон» разве не французское слово?
Но Жаки Ван Клив осталась полностью глуха к легкой насмешке.
– Нет. Мы заимствовали его из французского давным-давно. И сейчас это такое же американское слово, как «саботаж». Простите?! Готова поклясться, что на ней фамильные рубины Хэлси, а ведь Клаудиа поклялась, что они никогда не прикоснутся к ее шее! Если эти двое наконец-то поладили после многолетней вражды, то это настоящая сенсация. – И она поспешно удалилась.
Ее турнюр подрагивал, словно хвост гончей, идущей по следу.
Чуть заметно улыбаясь, Флейм повернулась к Ченсу.
– Вы, видимо, заметили, что единственным знаком отличия Жаки от обычных охотников за новостями является ее ожерелье из искусственных бриллиантов. Чужие секреты, даже те, что не предназначаются для печати, – ее ремесло.
– Несомненно, многие предпочли бы, чтобы она знала меньше.
– Мягко говоря, – отозвалась Флейм. «Интересно, – подумала она, – что Жаки знает – или думает, что знает – о ней?»
Этот вопрос встал перед ней еще острее, когда она заметила неспешно приближавшегося к ним Малькома Пауэлла. Она не виделась и не говорила с ним с того самого вторника, когда выскочила из его кабинета. Она встретилась с ним глазами, внезапно ощутив исходящую от него силу. Он не привык получать отказ.
Мальком бегло посмотрел на Ченса, затем снова перевел взгляд на Флейм – в его глазах читалось нечто среднее между требованием и упреком.
– Привет, Мальком. – Она поприветствовала его первой, с холодной учтивостью в голосе.
– Флейм… – Он коротко кивнул, при этом яркий свет люстры упал на его седые пряди, и они блеснули серебристым отливом.
– Полагаю, вы уже познакомились с Ченсом Стюартом на прошлой неделе… – начала она.
– Да, у Деборгов, – подтвердил Мальком и протянул руку. – Я как раз думал: интересно, вернетесь ли вы на спектакль к мисс Колтон?
Когда они обменивались рукопожатием, Флейм почувствовала в воздухе электрический разряд – словно два противника, впервые встретившись, молча оценивали друг друга.
– Спектакль – одна из причин, – ответил Ченс. – И я не назвал бы ее главной.
– Вот как? – в короткой фразе Малькома прозвучал вызов, но Флейм его не заметила – ее вновь охватило странное ощущение, будто за ней наблюдают.
– Где Дьедр? Разве она не с вами? – спросила Флейм и, воспользовавшись этим предлогом, принялась оглядывать публику в поисках следившего за ней человека.
– Ветер испортил ей прическу. Она восстанавливает ее в дамской комнате.
Однако Флейм расслышала только первую часть объяснения Малькома, так как ее взгляд сначала бегло скользнул по мужчине в темно-синем костюме, а затем был притянут обратно неотрывно смотревшими на нее глазами.
В его лице, в этих крупных заостренных чертах, было что-то знакомое, однако она не могла припомнить, кто он такой и где она видела его прежде.
Он резко, почти виновато отвернулся и пошел прочь. Его наряд был отнюдь не вечерним, что навело ее на мысль, не состоит ли он в охране здания. Но представители службы безопасности обычно носили черные костюмы.
Ну и что? Она давно привыкла к тому, что незнакомые мужчины заглядывались на нее всю ее сознательную жизнь. Она заставила себя повернуться к Малькому, когда тот сказал:
– Вот и Дьедр. Если позволите…
– Разумеется! – Флейм улыбнулась, все еще занятая своими размышлениями. Она позволила себе проводить Малькома мимолетным взглядом.
– Ваше агентство рекламирует его магазины, не так ли? – осведомился Ченс.
– Да, – подтвердила Флейм, ей было любопытно, дошли ли до него слухи об ее мнимом романе с Малькомом. Но весь его вид указывал на то, что это был лишь праздный вопрос. – Например, в прошлом месяце мы работали над праздничной рекламой и коммерческими роликами для его главного универмага. Для нас Рождество начинается еще летом, задолго до Дня Благодарения.
– Другими словами, вы заранее погружаетесь в рождественскую атмосферу?
Она насмешливо уточнила:
– Только мы имеем дело с коммерческой точкой зрения на Рождество, подтверждающей старую истину: давать всегда лучше, чем получать. Тем более что она поощряется звоном монет, звучащих не хуже звона серебряных колокольчиков. Нашим рекламодателям каждая округлая буква в слове «Рождество» сулит кругленькую сумму.
– Дядюшка Скрудж гордился бы ими, – широко улыбнулся Ченс.
Она рассмеялась и добавила:
– К счастью, ворчуны и нытики на этот спектакль не допускаются. Хотя он бы идеально сюда вписался.
– А вы? Вы не нытик? – спросил Ченс, глядя на нее с любопытством.
– Да вообще-то нет. – Она слегка помрачнела. – Но, откровенно говоря, со смертью всех моих близких Рождество утратило для меня свою прелесть.
– У вас не осталось родных?
Она отрицательно покачала головой.
– Несколько лет назад я потеряла обоих родителей. А поскольку я была единственным ребенком… – Она пожала плечами в довершение фразы, отогнав от себя нахлынувшее чувство одиночества. – А у вас, наверно, большая семья?
Ни в одной из статей не упоминалось о его семье. Да и вообще Флейм не могла припомнить каких-либо ссылок на его прошлое, кроме как исполнение гражданского долга во Вьетнаме.
– Нет. Так же, как и вы, я – единственный ребенок, лишившийся обоих родителей. И праздники меня тоже не слишком-то радуют. – Его рот изогнулся в улыбке, но Флейм тронуло то понимание, которое она прочла в его глазах.
Сид Баркер стоял напротив телефона-автомата и нетерпеливо попыхивал сигаретой, его правое плечо нервно подергивалось. С беспокойством оглядывая каждого, кто проходил мимо, он не сводил взгляда с богатой публики.
Чувствуя себя не в своей тарелке в этой разодетой, надменной толпе, он непроизвольно потер ботинком по синей брючине, чтобы зачистить оцарапанный носок. Докурив сигарету до самого фильтра, он выпустил – после последней затяжки – дым через нос, напоминавший длинный клюв.
Как раз в тот момент, когда он сунул окурок в пепельницу с песком, зазвонил телефон. После первого же звонка он схватил трубку.
– Да, это я. – Его интонации были грубоватыми, как у не слишком образованного человека. – Почему так долго?!. Да, я видел их вместе меньше пяти минут назад. И, по-моему, она просекла… Как скажете, – он несогласно помотал головой. – Хотя не думаю, что от этого будет много толку… Если хотите, я так и сделаю. Деньги-то ваши.
Он повесил трубку, быстро огляделся вокруг, повернулся и провел рукой по редеющим волосам. Его плечо снова начало дергаться. Ввинчиваясь глазами в толпу, он пошел обратно – ему надо было отыскать эту рыжеволосую и во что бы ло ни стало остаться с ней наедине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117