Пока они сидели и пили пиво, кто-то ударил в большой барабан и начался нгома40.
Он вышел из комнаты, чувствуя себя счастливым, голодным и гордым. Марита ждала его на террасе, греясь под ярким солнцем раннего осеннего утра, о наступлении которого он и не подозревал. Утро было прекрасное, тихое и прохладное. Море внизу было зеркально-гладким, и по ту сторону залива белым изгибом вытянулся город Канны, за которым темнели горы.
— Я очень люблю тебя, — сказал он смуглой девушке, когда она поднялась ему навстречу. Он обнял ее и поцеловал, и она спросила:
— Ты закончил рассказ?
— Конечно, — сказал он. — Почему бы нет?
— Я люблю тебя и страшно горжусь тобой, — сказала она. Обнявшись, они прошли по террасе, глядя на море.
— Как ты? — спросил он.
— Мне очень хорошо, и я счастлива, — сказала Марита. — Ты действительно любишь меня или это просто утро такое хорошее?
— Должно быть, утро, — сказал Дэвид и поцеловал ее еще раз.
— Можно прочесть рассказ?
— Не стоит портить такой день.
— Разреши я прочту, чтобы чувствовать то же, что и ты, а не просто радоваться за тебя, точно я — твоя собачонка.
Он дал ей ключи, и она принесла тетради и прочла рассказ в баре. Дэвид, сидя рядом, перечитывал его вместе с ней. Он понимал, что это плохо и глупо. Раньше он никогда не поступал так, это было против его правил. Но он забыл об этом, как только обнял Мариту и увидел строчки на разлинованной бумаге. Он не мог удержаться, чтобы не прочесть рассказ вместе с ней и не поделиться тем, чем, как ему прежде казалось, нельзя и не следует делиться.
Закончив читать, Марита обняла Дэвида и так крепко поцеловала его, что он почувствовал кровь на губе. Он посмотрел на нее, рассеянно слизнул кровь и улыбнулся.
— Прости, Дэвид, — сказала она. — Пожалуйста, прости. Я так счастлива и так горжусь тобой.
— Тебе понравилось? — спросил Дэвид. — Ты почувствовала аромат шамба, и как пахнет чистотой в хижине, как стерты до блеска стулья старейшин? Знаешь, в хижине очень чисто, земляной пол постоянно подметают.
— Конечно. Ты писал об этом в другом рассказе. Я даже вижу, как держал голову Кибо, твой героический пес. Ты мне тоже понравился. Скажи, у тебя в кармане остались следы крови?
— Да, комочки размякли от пота.
— Пойдем в город и отметим этот день, — сказала Марита. — Сегодня нам все позволено.
Дэвид зашел в бар, налил виски с содовой и взял стакан к себе в комнату, где отпил половину виски и принял холодный душ. Потом он надел брюки, рубашку и alpargatas41, чтобы ехать в город. Рассказ ему нравился, но еще больше нравилась Марита. И хотя теперь его восприятие снова обострилось, ни рассказ, ни Марита не казались от этого хуже, ясность мысли вернулась без обычной печали.
Кэтрин делает что хочет, и хорошо. Он давно не ощущал себя счастливым и беззаботным. В такой день хорошо летать… Жаль, здесь нет аэродрома, он бы взял напрокат самолет и поднял Мариту в небо и показал ей, как можно радоваться такому дню. Ей бы понравилось. Но аэродрома здесь нет, нечего и мечтать об этом. А было бы здорово. Еще хорошо бы прокатиться на лыжах. Впрочем, это можно осуществить через пару месяцев, если захочется. Как хорошо, что рассказ закончен сегодня и что рядом она, Марита, и нет проклятой ревности к работе, и она понимает, что ты хочешь сказать и что тебе удалось. Она действительно понимает, а не притворяется. «Я люблю ее и призываю в свидетели тебя, виски, и тебя „Перье“, старина, — думал он, — ведь я оставался верен тебе, слышишь? Хорошо, когда на душе легко. Дурацкое ощущение, но вполне соответствует настроению дня».
— Пошли, девочка, — сказал он Марите, остановившись у дверей в ее комнату. — Что тебя задерживает, кроме твоих прелестных ножек?
— Я готова, Дэвид, — сказала она.
На ней были облегающий свитер и брюки, и лицо ее светилось радостью. Она причесала свои темные волосы и посмотрела на Дэвида.
— Как хорошо, когда ты такой веселый.
— Прекрасный день, — сказал он. — И мы с тобой счастливчики.
— Ты так думаешь? — спросила она по дороге к машине. — Ты правда думаешь, что мы будем счастливы?
— Да, — ответил он. — Все изменилось сегодня утром, а может быть, еще ночью.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава двадцать пятая
Когда они вернулись, машина Кэтрин стояла на подъездной аллее, с правой стороны посыпанной гравием дороги. Дэвид поставил «изотту» рядом. Они вышли и молча прошли мимо маленького голубого авто, а потом по выложенной каменными плитами дорожке подошли к гостинице.
Дверь в комнату Дэвида была заперта, а окна открыты. Около своей двери Марита остановилась и сказала:
— До свидания.
— Что будешь делать после обеда? — спросил он.
— Не знаю, — сказала она. — Буду у себя.
Дэвид вернулся назад через внутренний дворик гостиницы и вошел в дом через главный вход. Кэтрин сидела в баре и читала «Геральд». Перед ней на стойке стояли стакан и наполовину пустая бутылка вина. Она подняла на него глаза.
— Изволили вернуться? — спросила она.
— Мы пообедали в городе, — сказал Дэвид.
— Как поживает твоя шлюха?
— Еще не обзавелся.
— Ну как же, а эта, для кого ты пишешь свои рассказики?
— Ах, рассказы.
— Да, рассказики. Жалобные рассказики о твоей юности и папаше, — пьянице и мошеннике.
— Ну, уж мошенником-то он не был.
— А разве он не надул жену и друзей?
— Нет. Только себя самого.
— Какой-то он жалкий в этих твоих зарисовках, на бросках, или, лучше сказать, бессмысленных анекдотах!
— Ты хочешь сказать, в рассказах.
— Ты называешь это рассказами? — спросила Кэтрин.
— Да, — сказал Дэвид и налил себе стакан дивного холодного вина. День стоял ясный и солнечный, и в симпатичной гостинице было чисто, уютно и светло, но все равно вино не смогло отогреть его сердце.
— Хочешь, я позову наследницу? — спросила Кэтрин. — А то она еще решит, что мы забыли, чей сегодня день, или, чего доброго, снова стали пить только вдвоем.
— Незачем звать ее, раз тебе не хочется.
— Нет, позову. Сегодня она заботилась о тебе, а не я. Поверь, Дэвид, я не такая уж дрянь, какой кажусь.
В ожидании возвращения Кэтрин Дэвид выпил еще шампанского и прочел парижское издание «Нью-Йорк геральд», оставленное Кэтрин на стойке бара. В одиночку вино казалось совершенно непонятным на вкус, и он нашел на кухне пробку, чтобы закупорить бутылку и положить ее в ледник. Но бутылка почему-то была очень легкой, и, посмотрев ее на свет, проникавший через окно, он решил допить остаток вина, а пустую бутылку поставить на плиточный пол. Последний стакан он выпил залпом, но и на этот раз ничего не почувствовал.
Слава Богу, теперь рассказы у него получались. Книга получилась, потому что ему хорошо удались люди, о которых он писал, и еще детали, делавшие книгу правдоподобной. На самом деле ему нужно было только постараться вспомнить всё точно, как было, и решить, что следует опустить, тогда оставшееся обретало форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Он вышел из комнаты, чувствуя себя счастливым, голодным и гордым. Марита ждала его на террасе, греясь под ярким солнцем раннего осеннего утра, о наступлении которого он и не подозревал. Утро было прекрасное, тихое и прохладное. Море внизу было зеркально-гладким, и по ту сторону залива белым изгибом вытянулся город Канны, за которым темнели горы.
— Я очень люблю тебя, — сказал он смуглой девушке, когда она поднялась ему навстречу. Он обнял ее и поцеловал, и она спросила:
— Ты закончил рассказ?
— Конечно, — сказал он. — Почему бы нет?
— Я люблю тебя и страшно горжусь тобой, — сказала она. Обнявшись, они прошли по террасе, глядя на море.
— Как ты? — спросил он.
— Мне очень хорошо, и я счастлива, — сказала Марита. — Ты действительно любишь меня или это просто утро такое хорошее?
— Должно быть, утро, — сказал Дэвид и поцеловал ее еще раз.
— Можно прочесть рассказ?
— Не стоит портить такой день.
— Разреши я прочту, чтобы чувствовать то же, что и ты, а не просто радоваться за тебя, точно я — твоя собачонка.
Он дал ей ключи, и она принесла тетради и прочла рассказ в баре. Дэвид, сидя рядом, перечитывал его вместе с ней. Он понимал, что это плохо и глупо. Раньше он никогда не поступал так, это было против его правил. Но он забыл об этом, как только обнял Мариту и увидел строчки на разлинованной бумаге. Он не мог удержаться, чтобы не прочесть рассказ вместе с ней и не поделиться тем, чем, как ему прежде казалось, нельзя и не следует делиться.
Закончив читать, Марита обняла Дэвида и так крепко поцеловала его, что он почувствовал кровь на губе. Он посмотрел на нее, рассеянно слизнул кровь и улыбнулся.
— Прости, Дэвид, — сказала она. — Пожалуйста, прости. Я так счастлива и так горжусь тобой.
— Тебе понравилось? — спросил Дэвид. — Ты почувствовала аромат шамба, и как пахнет чистотой в хижине, как стерты до блеска стулья старейшин? Знаешь, в хижине очень чисто, земляной пол постоянно подметают.
— Конечно. Ты писал об этом в другом рассказе. Я даже вижу, как держал голову Кибо, твой героический пес. Ты мне тоже понравился. Скажи, у тебя в кармане остались следы крови?
— Да, комочки размякли от пота.
— Пойдем в город и отметим этот день, — сказала Марита. — Сегодня нам все позволено.
Дэвид зашел в бар, налил виски с содовой и взял стакан к себе в комнату, где отпил половину виски и принял холодный душ. Потом он надел брюки, рубашку и alpargatas41, чтобы ехать в город. Рассказ ему нравился, но еще больше нравилась Марита. И хотя теперь его восприятие снова обострилось, ни рассказ, ни Марита не казались от этого хуже, ясность мысли вернулась без обычной печали.
Кэтрин делает что хочет, и хорошо. Он давно не ощущал себя счастливым и беззаботным. В такой день хорошо летать… Жаль, здесь нет аэродрома, он бы взял напрокат самолет и поднял Мариту в небо и показал ей, как можно радоваться такому дню. Ей бы понравилось. Но аэродрома здесь нет, нечего и мечтать об этом. А было бы здорово. Еще хорошо бы прокатиться на лыжах. Впрочем, это можно осуществить через пару месяцев, если захочется. Как хорошо, что рассказ закончен сегодня и что рядом она, Марита, и нет проклятой ревности к работе, и она понимает, что ты хочешь сказать и что тебе удалось. Она действительно понимает, а не притворяется. «Я люблю ее и призываю в свидетели тебя, виски, и тебя „Перье“, старина, — думал он, — ведь я оставался верен тебе, слышишь? Хорошо, когда на душе легко. Дурацкое ощущение, но вполне соответствует настроению дня».
— Пошли, девочка, — сказал он Марите, остановившись у дверей в ее комнату. — Что тебя задерживает, кроме твоих прелестных ножек?
— Я готова, Дэвид, — сказала она.
На ней были облегающий свитер и брюки, и лицо ее светилось радостью. Она причесала свои темные волосы и посмотрела на Дэвида.
— Как хорошо, когда ты такой веселый.
— Прекрасный день, — сказал он. — И мы с тобой счастливчики.
— Ты так думаешь? — спросила она по дороге к машине. — Ты правда думаешь, что мы будем счастливы?
— Да, — ответил он. — Все изменилось сегодня утром, а может быть, еще ночью.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава двадцать пятая
Когда они вернулись, машина Кэтрин стояла на подъездной аллее, с правой стороны посыпанной гравием дороги. Дэвид поставил «изотту» рядом. Они вышли и молча прошли мимо маленького голубого авто, а потом по выложенной каменными плитами дорожке подошли к гостинице.
Дверь в комнату Дэвида была заперта, а окна открыты. Около своей двери Марита остановилась и сказала:
— До свидания.
— Что будешь делать после обеда? — спросил он.
— Не знаю, — сказала она. — Буду у себя.
Дэвид вернулся назад через внутренний дворик гостиницы и вошел в дом через главный вход. Кэтрин сидела в баре и читала «Геральд». Перед ней на стойке стояли стакан и наполовину пустая бутылка вина. Она подняла на него глаза.
— Изволили вернуться? — спросила она.
— Мы пообедали в городе, — сказал Дэвид.
— Как поживает твоя шлюха?
— Еще не обзавелся.
— Ну как же, а эта, для кого ты пишешь свои рассказики?
— Ах, рассказы.
— Да, рассказики. Жалобные рассказики о твоей юности и папаше, — пьянице и мошеннике.
— Ну, уж мошенником-то он не был.
— А разве он не надул жену и друзей?
— Нет. Только себя самого.
— Какой-то он жалкий в этих твоих зарисовках, на бросках, или, лучше сказать, бессмысленных анекдотах!
— Ты хочешь сказать, в рассказах.
— Ты называешь это рассказами? — спросила Кэтрин.
— Да, — сказал Дэвид и налил себе стакан дивного холодного вина. День стоял ясный и солнечный, и в симпатичной гостинице было чисто, уютно и светло, но все равно вино не смогло отогреть его сердце.
— Хочешь, я позову наследницу? — спросила Кэтрин. — А то она еще решит, что мы забыли, чей сегодня день, или, чего доброго, снова стали пить только вдвоем.
— Незачем звать ее, раз тебе не хочется.
— Нет, позову. Сегодня она заботилась о тебе, а не я. Поверь, Дэвид, я не такая уж дрянь, какой кажусь.
В ожидании возвращения Кэтрин Дэвид выпил еще шампанского и прочел парижское издание «Нью-Йорк геральд», оставленное Кэтрин на стойке бара. В одиночку вино казалось совершенно непонятным на вкус, и он нашел на кухне пробку, чтобы закупорить бутылку и положить ее в ледник. Но бутылка почему-то была очень легкой, и, посмотрев ее на свет, проникавший через окно, он решил допить остаток вина, а пустую бутылку поставить на плиточный пол. Последний стакан он выпил залпом, но и на этот раз ничего не почувствовал.
Слава Богу, теперь рассказы у него получались. Книга получилась, потому что ему хорошо удались люди, о которых он писал, и еще детали, делавшие книгу правдоподобной. На самом деле ему нужно было только постараться вспомнить всё точно, как было, и решить, что следует опустить, тогда оставшееся обретало форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49