Начался отлив. Он пожалел, что не захватил спиннинг и блесну, чтобы забросить приманку наперерез течению, за валуны у противоположного берега. Он забросил удочку с пробковым поплавком, и песчаный червяк свободно плавал на той глубине, где должна была клевать рыба.
Какое-то время ему не везло, и он удил, поглядывая на маневрировавшие в поисках макрели рыбачьи лодки и плывшие по воде тени от облаков. Но вот поплавок резко нырнул, леса сильно натянулась, и он потянул удочку на себя, ощутив отчаянное сопротивление рыбы, и леса напряженно зашипела в воде. Он старался держать удочку как можно свободнее, и длинное удилище согнулось так, что, казалось, вот-вот переломится, пока он вел рыбу, рвавшуюся в открытое море. Чтобы ослабить натяжение, молодой человек попытался идти по молу вслед за рыбой, но она продолжала рваться с такой силой, что удилище на четверть длины ушло под воду.
Подоспел официант из кафе. Он шел рядом и возбужденно приговаривал:
— Держи ее, держи. Веди осторожно. Она должна устать. Не дай ей сорваться. Веди нежно. Нежнее. Нежнее!
Нежнее не получалось. Оставалось разве что спрыгнуть в воду, но канал был слишком глубокий, и это не имело смысла. «Если бы можно было идти за ней вдоль берега», — подумал он. Но мол кончился, и удилище ушло под воду почти наполовину.
— Только не дергай, — умолял официант. — Удилище выдержит.
Рыба то резко уходила вглубь, то рвалась вперед, то металась из стороны в сторону, и длинный бамбуковый шест гнулся под тяжестью ее рывков. Время от времени рыба с всплеском показывалась на поверхности, потом снова скрывалась, и молодой человек чувствовал, что, хотя она еще сильна, ее трагически неистовый напор слабеет и теперь можно вести ее вокруг мола и вверх по каналу.
— Веди мягко, — говорил официант. — О, еще мягче. Нежнее, ради всего святого.
Дважды еще рыба пыталась уйти в море, и оба раза он возвращал ее, а потом повел вдоль мола в сторону кафе:
— Как она там? — спросил официант.
— Еще держится, но мы победили.
— Не говори так, — сказал официант. — Ничего не говори. Мы должны измотать ее. Пусть устанет. Устанет.
— Пока что устала моя рука, — сказал молодой человек.
— Хочешь, я поведу? — с надеждой спросил официант.
— Ну уж нет.
— Только не спеши, не спеши. Нежно, нежненько, нежненько, — повторял официант.
Молодой человек провел рыбу вдоль террасы кафе в устье канала. Рыба плыла почти по поверхности воды, но сил у нее было еще много, и он опасался, что им придется вести ее по каналу через весь город. На берегу уже собралась толпа, и, когда они шли вдоль гостиницы, жена, увидев их из окна, закричала:
— Ой, какая великолепная рыбина! Подождите меня! Подождите!
Сверху она отчетливо видела у самой поверхности воды длинную искрящуюся рыбу, мужа с согнутой почти пополам бамбуковой удочкой и толпу следовавших за ними людей. Пока она спустилась к каналу и догнала толпу, все уже остановились. Официант стоял в воде, а муж медленно подтягивал рыбу к берегу, туда, где темнели водоросли. Рыба скользила по поверхности, и официант, нагнувшись, обхватил ее с двух сторон руками, подцепил большими пальцами под жабры и вместе с ней медленно пошел к берегу. Рыба была тяжелая, и официант держал ее высоко на уровне груди, так что голова рыбы касалась его подбородка, а хвост хлестал по бедрам.
Несколько рыбаков похлопывали молодого человека по спине, обнимали, какая-то женщина с рыбного базара подошла и поцеловала его. Жена обняла его и тоже поцеловала, а он спросил:
— Ты видела, какая она?
Потом они подошли взглянуть на лежавшую у обочины дороги серебристую, похожую на лосося рыбину, и спина ее отливала темным блеском, как ружейный ствол. Это была красивая, крепкая рыба с большими, не погасшими еще глазами, и дышала она медленно и прерывисто.
— Что это за рыба? — спросила жена.
— Loup,2 — сказал он. — Морской окунь. Их еще называют bar. Отличная рыба. Такая крупная мне еще не попадалась.
Официант, которого звали Андре, подошел, обнял Дэвида и поцеловал его и жену.
— Вот так, мадам, — сказал он. — Поверьте, он заслужил. Никому еще не удавалось поймать такую рыбу простой удочкой.
— Давай ее взвесим, — сказал Дэвид.
Они вернулись в кафе. Рыбу взвесили, и молодой человек убрал снасти и умылся. Рыба лежала на глыбе льда, который привозили в грузовике из Нима для замораживания макрели. Она весила больше пятнадцати фунтов. На льду рыба выглядела по-прежнему серебристой и красивой, глаза ее еще не потухли, и только спина стала тускло-серого цвета. Рыбачьи суденышки возвращались в гавань, и женщины наваливали в корзины искрящуюся голубую, зеленую, серебристую макрель и несли тяжелые корзины на голове к зданию рыбзавода. Улов был очень хороший, и городок ожил и повеселел.
— Что будем делать с нашей рыбой? — спросила жена.
— Ее отвезут в город и продадут, — сказал молодой человек. — Она слишком большая, чтобы готовить ее на этой кухне, а рубить такую рыбину на куски жалко. Возможно, ее доставят прямо в Париж, и она закончит свой путь в роскошном ресторане. Или ее купит какой-нибудь богач.
— Она была такой красивой в воде. Особенно когда Андре поднял ее. Я не поверила своим глазам, когда увидела из окна ее, тебя и эту толпу.
— Мы поймаем себе на обед окунька поменьше. Они очень вкусные. Их запекают в масле с пряными травами. На вкус они напоминают наших полосатых окуней.
— Интересно, что с ней будет? Как хорошо и просто мы живем!
Они едва дождались обеда. Им принесли бутылку холодного белого вина, которым они запивали острый соус из сельдерея, мелкую редиску и маринованные по-домашнему грибы, поданные в большом стеклянном салатнике. Окуня зажарили на рашпере, и следы от металла краснели на серебристой кожице, а кусочки мяса таяли на горячей тарелке. К рыбе подали нарезанный лимон и свежий хлеб из пекарни, а вино холодило обожженные горячим картофелем кончики языков. Вино, неизвестной им марки, было отличное — легкое, сухое, бодрящее, и хозяева ресторанчика очень гордились им.
— Мы не слишком-то разговорчивы за едой, — сказала жена. — Тебе скучно со мной, милый?
Молодой человек рассмеялся.
— Не смейся надо мной, Дэвид.
— И не думал. Мне вовсе не скучно. Я буду счастлив с тобой, даже если ты не проронишь ни единого словечка.
Он налил ей еще вина и наполнил свой стакан.
— У меня для тебя есть сюрприз. Я тебе еще не рассказала? — спросила она.
— Сюрприз?
— Так, пустяк, но сразу не объяснишь.
— Скажи мне.
— Нет. А вдруг он тебе не понравится?
— Звучит угрожающе.
— Так и есть, — сказала она. — Только ни о чем не спрашивай. Я поднимусь к себе, если ты не против.
Молодой человек заплатил за обед, допил оставшееся вино и пошел наверх. Одежда жены лежала на одном из вангоговских стульев, а сама она ждала его в постели, накрывшись простыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Какое-то время ему не везло, и он удил, поглядывая на маневрировавшие в поисках макрели рыбачьи лодки и плывшие по воде тени от облаков. Но вот поплавок резко нырнул, леса сильно натянулась, и он потянул удочку на себя, ощутив отчаянное сопротивление рыбы, и леса напряженно зашипела в воде. Он старался держать удочку как можно свободнее, и длинное удилище согнулось так, что, казалось, вот-вот переломится, пока он вел рыбу, рвавшуюся в открытое море. Чтобы ослабить натяжение, молодой человек попытался идти по молу вслед за рыбой, но она продолжала рваться с такой силой, что удилище на четверть длины ушло под воду.
Подоспел официант из кафе. Он шел рядом и возбужденно приговаривал:
— Держи ее, держи. Веди осторожно. Она должна устать. Не дай ей сорваться. Веди нежно. Нежнее. Нежнее!
Нежнее не получалось. Оставалось разве что спрыгнуть в воду, но канал был слишком глубокий, и это не имело смысла. «Если бы можно было идти за ней вдоль берега», — подумал он. Но мол кончился, и удилище ушло под воду почти наполовину.
— Только не дергай, — умолял официант. — Удилище выдержит.
Рыба то резко уходила вглубь, то рвалась вперед, то металась из стороны в сторону, и длинный бамбуковый шест гнулся под тяжестью ее рывков. Время от времени рыба с всплеском показывалась на поверхности, потом снова скрывалась, и молодой человек чувствовал, что, хотя она еще сильна, ее трагически неистовый напор слабеет и теперь можно вести ее вокруг мола и вверх по каналу.
— Веди мягко, — говорил официант. — О, еще мягче. Нежнее, ради всего святого.
Дважды еще рыба пыталась уйти в море, и оба раза он возвращал ее, а потом повел вдоль мола в сторону кафе:
— Как она там? — спросил официант.
— Еще держится, но мы победили.
— Не говори так, — сказал официант. — Ничего не говори. Мы должны измотать ее. Пусть устанет. Устанет.
— Пока что устала моя рука, — сказал молодой человек.
— Хочешь, я поведу? — с надеждой спросил официант.
— Ну уж нет.
— Только не спеши, не спеши. Нежно, нежненько, нежненько, — повторял официант.
Молодой человек провел рыбу вдоль террасы кафе в устье канала. Рыба плыла почти по поверхности воды, но сил у нее было еще много, и он опасался, что им придется вести ее по каналу через весь город. На берегу уже собралась толпа, и, когда они шли вдоль гостиницы, жена, увидев их из окна, закричала:
— Ой, какая великолепная рыбина! Подождите меня! Подождите!
Сверху она отчетливо видела у самой поверхности воды длинную искрящуюся рыбу, мужа с согнутой почти пополам бамбуковой удочкой и толпу следовавших за ними людей. Пока она спустилась к каналу и догнала толпу, все уже остановились. Официант стоял в воде, а муж медленно подтягивал рыбу к берегу, туда, где темнели водоросли. Рыба скользила по поверхности, и официант, нагнувшись, обхватил ее с двух сторон руками, подцепил большими пальцами под жабры и вместе с ней медленно пошел к берегу. Рыба была тяжелая, и официант держал ее высоко на уровне груди, так что голова рыбы касалась его подбородка, а хвост хлестал по бедрам.
Несколько рыбаков похлопывали молодого человека по спине, обнимали, какая-то женщина с рыбного базара подошла и поцеловала его. Жена обняла его и тоже поцеловала, а он спросил:
— Ты видела, какая она?
Потом они подошли взглянуть на лежавшую у обочины дороги серебристую, похожую на лосося рыбину, и спина ее отливала темным блеском, как ружейный ствол. Это была красивая, крепкая рыба с большими, не погасшими еще глазами, и дышала она медленно и прерывисто.
— Что это за рыба? — спросила жена.
— Loup,2 — сказал он. — Морской окунь. Их еще называют bar. Отличная рыба. Такая крупная мне еще не попадалась.
Официант, которого звали Андре, подошел, обнял Дэвида и поцеловал его и жену.
— Вот так, мадам, — сказал он. — Поверьте, он заслужил. Никому еще не удавалось поймать такую рыбу простой удочкой.
— Давай ее взвесим, — сказал Дэвид.
Они вернулись в кафе. Рыбу взвесили, и молодой человек убрал снасти и умылся. Рыба лежала на глыбе льда, который привозили в грузовике из Нима для замораживания макрели. Она весила больше пятнадцати фунтов. На льду рыба выглядела по-прежнему серебристой и красивой, глаза ее еще не потухли, и только спина стала тускло-серого цвета. Рыбачьи суденышки возвращались в гавань, и женщины наваливали в корзины искрящуюся голубую, зеленую, серебристую макрель и несли тяжелые корзины на голове к зданию рыбзавода. Улов был очень хороший, и городок ожил и повеселел.
— Что будем делать с нашей рыбой? — спросила жена.
— Ее отвезут в город и продадут, — сказал молодой человек. — Она слишком большая, чтобы готовить ее на этой кухне, а рубить такую рыбину на куски жалко. Возможно, ее доставят прямо в Париж, и она закончит свой путь в роскошном ресторане. Или ее купит какой-нибудь богач.
— Она была такой красивой в воде. Особенно когда Андре поднял ее. Я не поверила своим глазам, когда увидела из окна ее, тебя и эту толпу.
— Мы поймаем себе на обед окунька поменьше. Они очень вкусные. Их запекают в масле с пряными травами. На вкус они напоминают наших полосатых окуней.
— Интересно, что с ней будет? Как хорошо и просто мы живем!
Они едва дождались обеда. Им принесли бутылку холодного белого вина, которым они запивали острый соус из сельдерея, мелкую редиску и маринованные по-домашнему грибы, поданные в большом стеклянном салатнике. Окуня зажарили на рашпере, и следы от металла краснели на серебристой кожице, а кусочки мяса таяли на горячей тарелке. К рыбе подали нарезанный лимон и свежий хлеб из пекарни, а вино холодило обожженные горячим картофелем кончики языков. Вино, неизвестной им марки, было отличное — легкое, сухое, бодрящее, и хозяева ресторанчика очень гордились им.
— Мы не слишком-то разговорчивы за едой, — сказала жена. — Тебе скучно со мной, милый?
Молодой человек рассмеялся.
— Не смейся надо мной, Дэвид.
— И не думал. Мне вовсе не скучно. Я буду счастлив с тобой, даже если ты не проронишь ни единого словечка.
Он налил ей еще вина и наполнил свой стакан.
— У меня для тебя есть сюрприз. Я тебе еще не рассказала? — спросила она.
— Сюрприз?
— Так, пустяк, но сразу не объяснишь.
— Скажи мне.
— Нет. А вдруг он тебе не понравится?
— Звучит угрожающе.
— Так и есть, — сказала она. — Только ни о чем не спрашивай. Я поднимусь к себе, если ты не против.
Молодой человек заплатил за обед, допил оставшееся вино и пошел наверх. Одежда жены лежала на одном из вангоговских стульев, а сама она ждала его в постели, накрывшись простыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49