— Нельзя ли без грубостей?
— Ты сам начал. Я просто вернула подачу, как в теннисе.
— Ну хорошо, — сказал Дэвид. — Что она должна сказать мне?
— То, что хотела сказать я, но забыла. Ну, не злись, а то я тебя не отпущу. Ты необыкновенно хорош в гневе. Иди, пока она тоже не передумала.
— К черту тебя.
— Так-то лучше. Легкомысленным ты мне нравишься больше. Поцелуй меня на прощание. Тебе пора, а то она вправду все позабудет. Видишь, какая я рассудительная и добрая.
— Ты не добрая и не рассудительная.
— Но я тебе нравлюсь.
— Да.
— Хочешь, открою один секрет?
— Что-нибудь новенькое?
— Старенькое.
— Давай.
— Тебя ничего не стоит совратить, и смотреть на это ужасно забавно.
— Тебе виднее.
— Я пошутила. Никто никого не совращает. Мы просто развлекаемся. Иди, и пусть она скажет все, пока не забыла. Иди и будь умницей, Дэвид.
Лежа на постели в комнате Мариты, в дальнем конце гостиницы, Дэвид спросил:
— Что, собственно, она хочет?
— Только то, о чем говорила вчера вечером, — сказала девушка. — У нее просто навязчивая идея.
— Ты рассказала ей, что мы были вместе?
— Нет.
— Она все знает.
— На нее подействовало?
— Ей все равно.
— Выпей вина, Дэвид, и отдохни. Мне не все равно, сказала она. — Надеюсь, ты понимаешь.
— Мне тоже, — сказал Дэвид.
Их губы встретились, он ощутил прикосновение ее тела, груди, ее раскрытых губ, и дыхание стало частым…
Глава восемнадцатая
Они лежали на пляже, и Дэвид смотрел на плывущие по небу облака и старался ни о чем не думать. Размышления до добра не доводят, и если бы он поменьше рассуждал, то, возможно, все плохое ушло бы само собой. Девушки о чем-то болтали, но он не прислушивался. Он продолжал смотреть в сентябрьское небо, а когда девушки замолчали, не поворачиваясь к ним, спросил Мариту:
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем, — ответила она.
— Спроси меня, — сказала Кэтрин.
— Я догадываюсь, о чем ты думаешь.
— Нет, не догадываешься. Я думала о музее «Прадо».
— Ты была там? — спросил Дэвид Мариту.
— Нет еще.
— Сходим, — сказала Кэтрин. — Когда мы сможем выехать, Дэвид?
— Когда угодно, — сказал Дэвид. — Я только закончу рассказ.
— А ты бы приналег на работу.
— Я так и делаю. Скорее не получается.
— Я не имела в виду скорее.
— А я и не стану торопиться, — сказал он. — Если вам стало скучно, можете ехать вдвоем, а я присоединюсь к вам попозже.
— Я так не хочу, — сказала Марита.
— Не будь глупенькой, — сказала Кэтрин. — Он всего лишь играет в благородство.
— Нет. Вы можете ехать.
— Без тебя нам неинтересно, — сказала Кэтрин. — Сам знаешь. Мы вдвоем в Испании? Не смешно.
— Но ведь он работает, Кэтрин, — заметила Марита.
— Он может писать и в Испании, — ответила Кэтрин. — Мало ли испанских писателей работали в Испании. Будь я писателем, уверена, и мне бы писалось там легко.
— Я могу писать и в Испании, — сказал Дэвид. Когда ты хочешь ехать?
— Черт возьми, Кэтрин, — сказала Марита. — У него же работа в самом разгаре.
— Он уже пишет этот рассказ целых шесть недель, сказала Кэтрин. — Почему бы нам не переехать в Мадрид?
— Я же сказал, мы можем ехать.
— Не смей этого делать, — сказала Марита Кэтрин. — Даже не думай. У тебя совесть есть?
— Кто бы говорил о совести, — сказала Кэтрин.
— Иногда я поступаю по совести.
— Рада за тебя. А теперь постарайся быть вежливой и не вмешивайся, если кто-то хочет сделать лучше для всех.
— Я иду плавать, — сказал Дэвид.
Девушка поднялась и пошла за ним, и, когда они заплыли за камни, Марита сказала:
— Она не в себе.
— Значит, и винить ее не в чем.
— И что же ты собираешься делать? — спросила Марита.
— Закончу рассказ и начну новый.
— А что тогда делать нам?
— Только то, что можно.
Он закончил рассказ за четыре дня. Ему удалось передать то напряжение, которое он испытывал, пока писал, и тем не менее он, как всегда, сомневался: может быть, рассказ не так хорош, как ему кажется? Но холодный рассудок подсказывал, что рассказ получился.
— Как сегодня работалось? — спросила Марита.
— Я закончил.
— Можно прочитать?
— Если хочешь.
— Ты правда не против?
— Возьми две тетради в чемоданчике.
Он протянул ей ключ, а потом пошел в бар, выпил виски с содовой и просмотрел утреннюю газету. Она вернулась, села неподалеку на высокий стул и стала читать.
Дочитав до конца, она принялась читать снова, а он налил себе еще виски и наблюдал за ней. Когда она прочла рассказ второй раз, он спросил:
— Тебе понравилось?
— Это не может нравиться или не нравиться, — сказала она. — Ведь это о твоем отце.
— Да.
— Ты уже не любил его тогда?
— Нет. Я всегда любил его. Просто тогда я наконец узнал его.
— Страшный рассказ и прекрасный.
— Рад, что он тебе понравился, — сказал он.
— Я отнесу тетради, — предложила она. — Люблю ходить к тебе, когда дверь заперта.
— Она заперта.
Когда они вернулись с пляжа, Кэтрин была в саду.
— Итак, вы вернулись, — сказала она.
— Да, — ответил Дэвид, — мы отлично поплавали. Жаль, тебя не было.
— Жаль, если ты успел это заметить.
— Где ты была? — спросил Дэвид.
— Ездила в Канны по делу. Вы оба опоздали к обеду.
— Извини, — сказал Дэвид. — Хочешь что-нибудь выпить перед обедом?
— Извини, Кэтрин, — сказала Марита. — Я буду через минуту.
— Ты по-прежнему пьешь до обеда? — спросила Кэтрин Дэвида.
— Да, — ответил он. — Думаю, это не страшно, если много двигаешься.
— Когда я пошла, на стойке стоял пустой стакан из-под виски.
— Да, — сказал Дэвид. — По правде говоря, я выпил пару стаканчиков.
— «По правде говоря», — передразнила его Кэтрин. — Каков аристократ!
— Аристократ? Что-то я не ощущаю себя аристократом. Скорее, туземцем-простофилей.
— Меня раздражает твоя манера говорить, — сказала она. — Твои словечки.
— Понятно, — сказал он. — Не хочешь ли махнуть, пока не принесли жратву?
— Не паясничай.
— Лучшие из клоунов обходятся без слов, — сказал он.
— А кто сказал, что ты лучший? Да, я хотела бы выпить, если тебе не трудно поухаживать за мной.
Он приготовил три мартини, отмерив равные порции в кувшин со льдом.
— Кому третий мартини?
— Марите.
— Твоей потаскухе?
— Кому-кому?
— Потаскухе.
— Наконец-то, — сказал Дэвид. — Никогда не слышал этого слова и думал, так и умру, не узнав, что это такое. Ты великолепна.
— Самое заурядное слово.
— Так-то оно так, — сказал Дэвид. — Но какое же нужно мужество, чтобы произнести его так вот запросто. Ну, дьяволенок, будь умницей. Почему бы не сказать «твоей смуглолицей любовнице»?
Кэтрин взяла стакан и отвернулась.
— И этот шут мне когда-то нравился, — сказала она.
— Попробуем держаться в рамках? — спросил Дэвид. — И ты, и я.
— Нет, — ответила она. — Вот идет твоя — не знаю уж, как назвать, а на вид, как всегда, мила и невинна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49