Он пригнулся вперед, перенес нагрузку на руки и наконец вошел в ритм, который поначалу был неровным, но постепенно установился, когда он миновал стометровые каменные отметки, а потом и первый и второй километровые столбики с красной макушкой. На мысу дорога пошла под уклон вдоль берега моря, и он притормозил, слез с велосипеда, вскинул его на плечо и стал спускаться по тропинке к пляжу. Прислонив велосипед к сосне, от которой в жаркий день пахло смолой, он спустился на прибрежные камни, разделся, положил эспадрильи на шорты, рубашку и кепи и нырнул с камней в глубокое, прозрачное, холодное море. Вода понемногу светлела, когда он плыл к поверхности, и, вынырнув, он тряхнул головой, чтобы вода не попала в уши, и поплыл от берега. Он лежал на спине и, покачиваясь на волнах, смотрел на небо и принесенные бризом первые белые облака.
Потом он поплыл назад к бухте и, выбравшись на бурые камни, уселся на солнце, вглядываясь в море. Хорошо было одному, особенно когда удавалось сделать все намеченное на день. Потом, как всегда после работы, подступило чувство одиночества, он стал думать о девушках и затосковал сразу по обеим. Он думал о них, но не о том, что такое любовь — увлечение или долг или что произошло и что ждет их впереди, а просто о том, что ему их недостает. Он скучал по обеим. По каждой в отдельности и обеим вместе.
Греясь на солнце на камнях и глядя на море, он понимал, что это скверно. «Ни с одной из них ничего хорошего не получится, да и от себя хорошего не жди, — подумал он. — Только не пытайся обвинять тех, кого любишь, или распределять вину между всеми тремя. Не ты, а время назовет виноватых».
Он смотрел на воду и пытался осмыслить случившееся, но ничего не получалось. Хуже всего то, что произошло с Кэтрин. Скверно и то, что ему понравилась другая. Незачем было копаться в собственном сознании, чтобы понять, что он любит Кэтрин, что любить двух женщин плохо и ни к чему хорошему это не приведет. Он еще не понимал, насколько все скверно, но ничего хорошего уже не ждал. «Мы и так связаны, точно три шестерни, вращающие одно колесо, — подумал он, — но на одной из шестерен уже сорвана резьба, и она никуда не годится». Он глубоко нырнул в прозрачную холодную воду, в которой тонула его тоска по кому бы то ни было, и, вынырнув, тряхнул головой, поплыл далеко в море, а потом вернулся к берегу.
Он оделся, не обсыхая, сунул кепи в карман, выбрался на дорогу, сел на велосипед и поехал вверх на невысокий холм. Мышцы бедер ныли без тренировки, но он налег на педали, постепенно набирая темп, точно гонщик и его велосипед слились воедино, превратились в некий живой механизм. Потом он покатил по крутому спуску вниз свободным колесом, едва касаясь тормозов и не замедляя на поворотах, пронесся по черной, бегущей меж сосен дороге и свернул по тропинке на задний двор гостиницы, откуда было видно поблескивающее из-за деревьев по-летнему синее море.
Девушки еще не вернулись. Он прошел к себе, принял душ, надел свежую рубашку и шорты и вышел в бар, где уже красовалось новое зеркало. Он позвал официанта, попросил принести лимон, нож и лед и показал ему, как делается коктейль «Том Коллинз». Потом сел на табурет у стойки и, глядя на себя в зеркало, поднял высокий стакан. «Не знаю, стал бы я пить с тобой месяца четыре назад», — подумал он. Официант принес «Эклерёр де Нис», и Дэвид стал читать, чтобы скоротать время. Он расстроился, не застав девушек по возвращении, без них было тоскливо, и он начал волноваться.
Когда они наконец вернулись, Кэтрин была очень возбуждена и весела, а Марита подавлена и молчалива.
— Привет, милый, — сказала Кэтрин Дэвиду. — Ты посмотри на зеркало! Они все-таки его повесили. И какое красивое! Только слишком уж правдивое. Пойду приму душ перед обедом. Извини за опоздание.
— Мы заехали в город и зашли выпить, — сказала девушка Дэвиду. — Прости, что заставили тебя ждать.
— Выпить? — переспросил Дэвид.
Она потянулась к нему, поцеловала и убежала. Дэвид снова принялся за газету.
Когда Кэтрин вернулась, на ней были темно-синяя льняная рубашка, которая так нравилась Дэвиду, и брюки. Она сказала:
— Я надеюсь, дорогой, ты не сердишься. Мы тут ни при чем. А я встретила Жана и пригласила его выпить с нами, он согласился и был очень мил.
— Парикмахер?
— Жан? Разумеется. Какой еще Жан мог встретиться мне в Каннах? Он был просто очарователен и даже спрашивал о тебе. Можно мне мартини, дорогой? Я выпила только один.
— Сейчас уже будем обедать.
— Ну хотя бы один, дорогой. Мы только и делаем, что едим.
Дэвид не торопясь готовил два мартини, когда вошла девушка. На ней было белое платье из плотной ткани, и выглядела она свежей и бодрой.
— Можно и мне мартини, Дэвид? Ужасно жаркий был день. А как ты здесь?
— Оставалась бы дома и ухаживала за ним, — сказала Кэтрин.
— Я сам управился, — сказал Дэвид. — Море было хорошим.
— Какое яркое прилагательное, — сказала Кэтрин. Так и представляешь себе все в красках.
— Извини, — сказал Дэвид.
— Вот еще классное словечко, — сказала Кэтрин. — Объясни своей новой подружке, что такое класс, дендикласс, Дэвид. Это американизм.
— По-моему, я знаю, — сказала девушка. — Это третье слово из «Янки Дудл Денди». Не заводись, Кэтрин.
— Я не завожусь, — сказала Кэтрин. — Но еще пару дней назад, когда ты заигрывала со мной, это считалось просто денди-класс, а сегодня, если мне хочется пококетничать с тобой, ты делаешь вид, будто я бог знает кто.
— Прости, Кэтрин, — сказала девушка.
— Опять прости-извини, — буркнула Кэтрин.
— Может быть, пообедаем? — сказал Дэвид. — День был жарким, и ты устала:
— Я устала от всех, — сказала Кэтрин. — Пожалуйста, не обращайте внимания.
— Не за что извиняться, — сказала девушка. — Я не хотела бы быть занудой. Я не для того здесь осталась.
Она подошла к Кэтрин и поцеловала ее нежно и легко.
— Ну, будь умницей, — сказала она. — Пойдем к столу?
— Разве мы еще не обедали? — спросила Кэтрин.
— Нет, дьяволенок, — сказал Дэвид. — Только собираемся.
Когда обед подходил к концу, Кэтрин, которая, несмотря на некоторую рассеянность, держалась хорошо, сказала:
— Пожалуйста, извините меня, но я должна прилечь.
— Можно мне помочь тебе? — спросила девушка.
— Действительно, я выпила лишнее, — сказала Кэтрин.
— Я тоже вздремну, — сказал Дэвид.
— Нет, пожалуйста, Дэвид. Приходи, когда я засну, если хочешь, — сказала Кэтрин.
Примерно через полчаса девушка вернулась.
— С ней все в порядке, — сказала она. — Но нам нужно быть повнимательнее к ней.
Когда Дэвид вошел в комнату, Кэтрин еще не спала, и он присел на кровать рядом с ней.
— Не думай, я не развалина, просто я выпила лишнее, — сказала она. — Я знаю, я виновата. Я солгала тебе. Как я могла, Дэвид?
— Ты сама не знаешь, что делаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Потом он поплыл назад к бухте и, выбравшись на бурые камни, уселся на солнце, вглядываясь в море. Хорошо было одному, особенно когда удавалось сделать все намеченное на день. Потом, как всегда после работы, подступило чувство одиночества, он стал думать о девушках и затосковал сразу по обеим. Он думал о них, но не о том, что такое любовь — увлечение или долг или что произошло и что ждет их впереди, а просто о том, что ему их недостает. Он скучал по обеим. По каждой в отдельности и обеим вместе.
Греясь на солнце на камнях и глядя на море, он понимал, что это скверно. «Ни с одной из них ничего хорошего не получится, да и от себя хорошего не жди, — подумал он. — Только не пытайся обвинять тех, кого любишь, или распределять вину между всеми тремя. Не ты, а время назовет виноватых».
Он смотрел на воду и пытался осмыслить случившееся, но ничего не получалось. Хуже всего то, что произошло с Кэтрин. Скверно и то, что ему понравилась другая. Незачем было копаться в собственном сознании, чтобы понять, что он любит Кэтрин, что любить двух женщин плохо и ни к чему хорошему это не приведет. Он еще не понимал, насколько все скверно, но ничего хорошего уже не ждал. «Мы и так связаны, точно три шестерни, вращающие одно колесо, — подумал он, — но на одной из шестерен уже сорвана резьба, и она никуда не годится». Он глубоко нырнул в прозрачную холодную воду, в которой тонула его тоска по кому бы то ни было, и, вынырнув, тряхнул головой, поплыл далеко в море, а потом вернулся к берегу.
Он оделся, не обсыхая, сунул кепи в карман, выбрался на дорогу, сел на велосипед и поехал вверх на невысокий холм. Мышцы бедер ныли без тренировки, но он налег на педали, постепенно набирая темп, точно гонщик и его велосипед слились воедино, превратились в некий живой механизм. Потом он покатил по крутому спуску вниз свободным колесом, едва касаясь тормозов и не замедляя на поворотах, пронесся по черной, бегущей меж сосен дороге и свернул по тропинке на задний двор гостиницы, откуда было видно поблескивающее из-за деревьев по-летнему синее море.
Девушки еще не вернулись. Он прошел к себе, принял душ, надел свежую рубашку и шорты и вышел в бар, где уже красовалось новое зеркало. Он позвал официанта, попросил принести лимон, нож и лед и показал ему, как делается коктейль «Том Коллинз». Потом сел на табурет у стойки и, глядя на себя в зеркало, поднял высокий стакан. «Не знаю, стал бы я пить с тобой месяца четыре назад», — подумал он. Официант принес «Эклерёр де Нис», и Дэвид стал читать, чтобы скоротать время. Он расстроился, не застав девушек по возвращении, без них было тоскливо, и он начал волноваться.
Когда они наконец вернулись, Кэтрин была очень возбуждена и весела, а Марита подавлена и молчалива.
— Привет, милый, — сказала Кэтрин Дэвиду. — Ты посмотри на зеркало! Они все-таки его повесили. И какое красивое! Только слишком уж правдивое. Пойду приму душ перед обедом. Извини за опоздание.
— Мы заехали в город и зашли выпить, — сказала девушка Дэвиду. — Прости, что заставили тебя ждать.
— Выпить? — переспросил Дэвид.
Она потянулась к нему, поцеловала и убежала. Дэвид снова принялся за газету.
Когда Кэтрин вернулась, на ней были темно-синяя льняная рубашка, которая так нравилась Дэвиду, и брюки. Она сказала:
— Я надеюсь, дорогой, ты не сердишься. Мы тут ни при чем. А я встретила Жана и пригласила его выпить с нами, он согласился и был очень мил.
— Парикмахер?
— Жан? Разумеется. Какой еще Жан мог встретиться мне в Каннах? Он был просто очарователен и даже спрашивал о тебе. Можно мне мартини, дорогой? Я выпила только один.
— Сейчас уже будем обедать.
— Ну хотя бы один, дорогой. Мы только и делаем, что едим.
Дэвид не торопясь готовил два мартини, когда вошла девушка. На ней было белое платье из плотной ткани, и выглядела она свежей и бодрой.
— Можно и мне мартини, Дэвид? Ужасно жаркий был день. А как ты здесь?
— Оставалась бы дома и ухаживала за ним, — сказала Кэтрин.
— Я сам управился, — сказал Дэвид. — Море было хорошим.
— Какое яркое прилагательное, — сказала Кэтрин. Так и представляешь себе все в красках.
— Извини, — сказал Дэвид.
— Вот еще классное словечко, — сказала Кэтрин. — Объясни своей новой подружке, что такое класс, дендикласс, Дэвид. Это американизм.
— По-моему, я знаю, — сказала девушка. — Это третье слово из «Янки Дудл Денди». Не заводись, Кэтрин.
— Я не завожусь, — сказала Кэтрин. — Но еще пару дней назад, когда ты заигрывала со мной, это считалось просто денди-класс, а сегодня, если мне хочется пококетничать с тобой, ты делаешь вид, будто я бог знает кто.
— Прости, Кэтрин, — сказала девушка.
— Опять прости-извини, — буркнула Кэтрин.
— Может быть, пообедаем? — сказал Дэвид. — День был жарким, и ты устала:
— Я устала от всех, — сказала Кэтрин. — Пожалуйста, не обращайте внимания.
— Не за что извиняться, — сказала девушка. — Я не хотела бы быть занудой. Я не для того здесь осталась.
Она подошла к Кэтрин и поцеловала ее нежно и легко.
— Ну, будь умницей, — сказала она. — Пойдем к столу?
— Разве мы еще не обедали? — спросила Кэтрин.
— Нет, дьяволенок, — сказал Дэвид. — Только собираемся.
Когда обед подходил к концу, Кэтрин, которая, несмотря на некоторую рассеянность, держалась хорошо, сказала:
— Пожалуйста, извините меня, но я должна прилечь.
— Можно мне помочь тебе? — спросила девушка.
— Действительно, я выпила лишнее, — сказала Кэтрин.
— Я тоже вздремну, — сказал Дэвид.
— Нет, пожалуйста, Дэвид. Приходи, когда я засну, если хочешь, — сказала Кэтрин.
Примерно через полчаса девушка вернулась.
— С ней все в порядке, — сказала она. — Но нам нужно быть повнимательнее к ней.
Когда Дэвид вошел в комнату, Кэтрин еще не спала, и он присел на кровать рядом с ней.
— Не думай, я не развалина, просто я выпила лишнее, — сказала она. — Я знаю, я виновата. Я солгала тебе. Как я могла, Дэвид?
— Ты сама не знаешь, что делаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49