У нее свои тараканы в голове, а откуда уж они берутся, кто их знает.
Освальд явно сник, и Адамберг решил не настаивать.
– Неважно, Освальд. Расскажи мне про тень.
– Ее видел только Грасьен, мой племянник.
– Давно?
– Месяца полтора назад, во вторник вечером.
– А где?
– На кладбище, где же еще.
– А что твой племянник там делал?
– Ничего, он просто шел по тропинке, которая круто поднимается над кладбищем. То есть поднимается и спускается, смотря куда идешь. По вторникам и пятницам он встречает там в полночь свою подружку, которая возвращается с работы. Вся деревня в курсе, кроме его матери.
– Ему сколько лет?
– Семнадцать. Поскольку Эрманс засыпает, как только пробьет десять, ему ничего не стоит сбежать из дому. Смотри не продай его.
– Давай дальше, Освальд.
Освальд разлил кальвадос и, вздохнув, сел на место. Поднял на Адамберга прозрачные глаза и одним махом осушил рюмку:
– Твое здоровье.
– Спасибо.
– Знаешь что?
Сейчас узнаю, подумал Адамберг.
– Впервые в жизни чужак увезет трофеи из наших краев. Всякое я повидал за свою жизнь, но такое…
«Всякое – это перебор», – подумал Адамберг. С другой стороны, история с рогами – серьезное событие. «Вы получили их, немногое содеяв». Комиссар с удивлением и досадой понял, что запомнил стихи Вейренка.
– Тебе не хочется, чтобы я их увозил? – спросил он.
Столкнувшись со столь интимным и к тому же заданным в лоб вопросом, Освальд ушел от прямого ответа.
– Робер, наверно, здорово тебя ценит, раз решил тебе их подарить. Будем надеяться, он знает, что делает. Робер, как правило, не ошибается.
– Тогда все не так страшно, – улыбнулся Адамберг.
– В общем-то нет.
– И что дальше, Освальд?
– Я же сказал. Дальше он увидел Тень.
– Расскажи.
– Такая длинная тетка, если вообще можно назвать теткой что-то серое, укутанное, без лица. Короче, смерть, Беарнец. При сестре я бы так не говорил, но как мужчина мужчине могу сказать тебе прямо. Нет?
– Можешь.
– Так вот. Это была смерть. Она шла как-то не по-людски. Словно плыла по кладбищу, неторопливо, прямая как жердь. Никуда не спешила.
– Твой племянник выпивает?
– Нет пока. Он, может, и спит со своей девицей, но это еще не значит, что он мужик. Что там делала эта Тень, я не могу тебе сказать. За кем она приходила. Мы потом ждали, вдруг кто помрет в деревне. Но нет, обошлось.
– Он больше ничего не заметил?
– Он, сам понимаешь, дунул домой, только его и видели. Поставь себя на его место. Зачем она явилась, Беарнец? Почему именно к нам?
– Понятия не имею, Освальд.
– Кюре говорит, такое уже было в 1809-м, и в тот год не уродились яблоки. Ветки были голые, как моя рука.
– Никаких других последствий не было отмечено? Кроме яблок?
Освальд снова взглянул на Адамберга:
– Робер сказал, ты тоже видел Тень.
– Я ее не видел, я только думал о ней. Мне чудится какая-то дымка, темная взвесь, особенно когда я в Конторе. Врачи сказали бы, что у меня навязчивая идея. Или что я погружаюсь в дурные воспоминания.
– Доктора не нанимались в этом разбираться.
– Может, они и правы. Может, это просто черные мысли. Которые засели в голове и никак не выйдут.
– Как рога оленя, пока они не выросли.
– Точно, – вдруг улыбнулся Адамберг.
Это сравнение очень ему понравилось, оно практически разрешало загадку его Тени. Груз тягостных раздумий уже сформировался у него в голове, но пока не вылупился наружу. Родовые схватки в каком-то смысле.
– И эта идея возникает у тебя только на работе, – задумчиво произнес Освальд. – Тут, например, ее у тебя нет.
– Нет.
– Нечто, наверное, вошло к тебе в Контору, – предположил Освальд, сопровождая свой рассказ жестами. – А потом оно влезло тебе в башку, потому что ты у них начальник. В общем, все логично.
Освальд допил остатки кальвадоса.
– Или потому, что ты – это ты, – добавил он. – Я привел тебе мальчишку. Он ждет снаружи.
Выхода не было. Адамберг последовал за Освальдом в ночь.
– Ты не обулся, – заметил Освальд.
– Ничего, обойдусь. Идеи могут пройти и через ступни.
– Будь это так, – усмехнулся Освальд, – у моей сестры от идей бы отбоя не было.
– А разве это не так?
– Знаешь ли, она страшно душевная – быка растрогает, но тут у нее пусто. Хоть она и моя сестра.
– А Грасьен?
– Он – другое дело, в отца пошел, тот-то был хитрая бестия.
– А где он?
Освальд замкнулся, втянул усики в раковину.
– Амедей бросил твою сестру? – не отставал Адамберг.
– Откуда ты знаешь, как его зовут?
– На фотографии в кухне написано.
– Амедей умер. Давно уже. Тут о нем не говорят.
– Почему? – спросил Адамберг, проигнорировав предупреждение.
– Зачем тебе?
– Мало ли что. Из-за Тени, понимаешь? Надо быть начеку.
– Ну ладно, – уступил Освальд.
– Мой сосед говорит, что покойники не уйдут, пока не закончат свою жизнь. Они вызывают у живых зуд, который не проходит веками.
– Ты хочешь сказать, что Амедей еще не закончил свою жизнь?
– Тебе виднее.
– Как-то ночью он возвращался от женщины, – сдержанно начал Освальд. – Принял ванну, чтобы сестра ничего не учуяла. И утонул.
– В ванне?
– Я ж говорю. Ему стало плохо. А в ванне-то вода, правда же? И когда у тебя башка под водой, ты тонешь в ванне так же хорошо, как в пруду. Ну вот, это и свело на нет остатки мыслей у Эрманс.
– Следствие было?
– Разумеется. Они тут как навозные мухи гудели три недели. Легавые, сам знаешь.
– Они подозревали твою сестру?
– Да они чуть с ума ее не свели. Бедняжка. Она даже корзину с яблоками не в силах поднять. А уж утопить в ванне такого битюга, как Амедей, и подавно. Но главное, она влюблена была по уши в этого придурка.
– Ты ж говорил, он был хитрая бестия.
– А тебе, Беарнец, палец в рот не клади.
– Объясни.
– Амедей не был отцом мальчишки. Грасьен родился раньше, он от первого мужа. Который тоже умер, к твоему сведению. Через два года после свадьбы.
– Как его звали?
– Лотарингец. Он был не местный. Он себе косой по ногам заехал.
– Не везет твоей сестре.
– Да уж. Поэтому тут над ее закидонами не издеваются. Если ей так легче, то пусть.
– Конечно, Освальд.
Нормандец кивнул, испытывая явное облегчение оттого, что они закрыли тему.
– Ты не обязан трубить об этом на весь мир со своей горы. Ее история не должна выходить за пределы деревни. Наплевать и забыть.
– Я никогда ничего не рассказываю.
– А у тебя нет историй, которые не должны выходить за пределы твоей горы?
– Одна есть. Но сейчас она как раз выходит.
– Плохо, – сказал Освальд, покачав головой. – Начинается с малого, а потом дракон вылетает из пещеры.
Племянник Освальда, у которого, как и у дяди, щек было не видно под веснушками, сгорбившись стоял перед Адамбергом. Он побоялся отказаться от встречи с комиссаром из Парижа, но это было для него настоящим испытанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Освальд явно сник, и Адамберг решил не настаивать.
– Неважно, Освальд. Расскажи мне про тень.
– Ее видел только Грасьен, мой племянник.
– Давно?
– Месяца полтора назад, во вторник вечером.
– А где?
– На кладбище, где же еще.
– А что твой племянник там делал?
– Ничего, он просто шел по тропинке, которая круто поднимается над кладбищем. То есть поднимается и спускается, смотря куда идешь. По вторникам и пятницам он встречает там в полночь свою подружку, которая возвращается с работы. Вся деревня в курсе, кроме его матери.
– Ему сколько лет?
– Семнадцать. Поскольку Эрманс засыпает, как только пробьет десять, ему ничего не стоит сбежать из дому. Смотри не продай его.
– Давай дальше, Освальд.
Освальд разлил кальвадос и, вздохнув, сел на место. Поднял на Адамберга прозрачные глаза и одним махом осушил рюмку:
– Твое здоровье.
– Спасибо.
– Знаешь что?
Сейчас узнаю, подумал Адамберг.
– Впервые в жизни чужак увезет трофеи из наших краев. Всякое я повидал за свою жизнь, но такое…
«Всякое – это перебор», – подумал Адамберг. С другой стороны, история с рогами – серьезное событие. «Вы получили их, немногое содеяв». Комиссар с удивлением и досадой понял, что запомнил стихи Вейренка.
– Тебе не хочется, чтобы я их увозил? – спросил он.
Столкнувшись со столь интимным и к тому же заданным в лоб вопросом, Освальд ушел от прямого ответа.
– Робер, наверно, здорово тебя ценит, раз решил тебе их подарить. Будем надеяться, он знает, что делает. Робер, как правило, не ошибается.
– Тогда все не так страшно, – улыбнулся Адамберг.
– В общем-то нет.
– И что дальше, Освальд?
– Я же сказал. Дальше он увидел Тень.
– Расскажи.
– Такая длинная тетка, если вообще можно назвать теткой что-то серое, укутанное, без лица. Короче, смерть, Беарнец. При сестре я бы так не говорил, но как мужчина мужчине могу сказать тебе прямо. Нет?
– Можешь.
– Так вот. Это была смерть. Она шла как-то не по-людски. Словно плыла по кладбищу, неторопливо, прямая как жердь. Никуда не спешила.
– Твой племянник выпивает?
– Нет пока. Он, может, и спит со своей девицей, но это еще не значит, что он мужик. Что там делала эта Тень, я не могу тебе сказать. За кем она приходила. Мы потом ждали, вдруг кто помрет в деревне. Но нет, обошлось.
– Он больше ничего не заметил?
– Он, сам понимаешь, дунул домой, только его и видели. Поставь себя на его место. Зачем она явилась, Беарнец? Почему именно к нам?
– Понятия не имею, Освальд.
– Кюре говорит, такое уже было в 1809-м, и в тот год не уродились яблоки. Ветки были голые, как моя рука.
– Никаких других последствий не было отмечено? Кроме яблок?
Освальд снова взглянул на Адамберга:
– Робер сказал, ты тоже видел Тень.
– Я ее не видел, я только думал о ней. Мне чудится какая-то дымка, темная взвесь, особенно когда я в Конторе. Врачи сказали бы, что у меня навязчивая идея. Или что я погружаюсь в дурные воспоминания.
– Доктора не нанимались в этом разбираться.
– Может, они и правы. Может, это просто черные мысли. Которые засели в голове и никак не выйдут.
– Как рога оленя, пока они не выросли.
– Точно, – вдруг улыбнулся Адамберг.
Это сравнение очень ему понравилось, оно практически разрешало загадку его Тени. Груз тягостных раздумий уже сформировался у него в голове, но пока не вылупился наружу. Родовые схватки в каком-то смысле.
– И эта идея возникает у тебя только на работе, – задумчиво произнес Освальд. – Тут, например, ее у тебя нет.
– Нет.
– Нечто, наверное, вошло к тебе в Контору, – предположил Освальд, сопровождая свой рассказ жестами. – А потом оно влезло тебе в башку, потому что ты у них начальник. В общем, все логично.
Освальд допил остатки кальвадоса.
– Или потому, что ты – это ты, – добавил он. – Я привел тебе мальчишку. Он ждет снаружи.
Выхода не было. Адамберг последовал за Освальдом в ночь.
– Ты не обулся, – заметил Освальд.
– Ничего, обойдусь. Идеи могут пройти и через ступни.
– Будь это так, – усмехнулся Освальд, – у моей сестры от идей бы отбоя не было.
– А разве это не так?
– Знаешь ли, она страшно душевная – быка растрогает, но тут у нее пусто. Хоть она и моя сестра.
– А Грасьен?
– Он – другое дело, в отца пошел, тот-то был хитрая бестия.
– А где он?
Освальд замкнулся, втянул усики в раковину.
– Амедей бросил твою сестру? – не отставал Адамберг.
– Откуда ты знаешь, как его зовут?
– На фотографии в кухне написано.
– Амедей умер. Давно уже. Тут о нем не говорят.
– Почему? – спросил Адамберг, проигнорировав предупреждение.
– Зачем тебе?
– Мало ли что. Из-за Тени, понимаешь? Надо быть начеку.
– Ну ладно, – уступил Освальд.
– Мой сосед говорит, что покойники не уйдут, пока не закончат свою жизнь. Они вызывают у живых зуд, который не проходит веками.
– Ты хочешь сказать, что Амедей еще не закончил свою жизнь?
– Тебе виднее.
– Как-то ночью он возвращался от женщины, – сдержанно начал Освальд. – Принял ванну, чтобы сестра ничего не учуяла. И утонул.
– В ванне?
– Я ж говорю. Ему стало плохо. А в ванне-то вода, правда же? И когда у тебя башка под водой, ты тонешь в ванне так же хорошо, как в пруду. Ну вот, это и свело на нет остатки мыслей у Эрманс.
– Следствие было?
– Разумеется. Они тут как навозные мухи гудели три недели. Легавые, сам знаешь.
– Они подозревали твою сестру?
– Да они чуть с ума ее не свели. Бедняжка. Она даже корзину с яблоками не в силах поднять. А уж утопить в ванне такого битюга, как Амедей, и подавно. Но главное, она влюблена была по уши в этого придурка.
– Ты ж говорил, он был хитрая бестия.
– А тебе, Беарнец, палец в рот не клади.
– Объясни.
– Амедей не был отцом мальчишки. Грасьен родился раньше, он от первого мужа. Который тоже умер, к твоему сведению. Через два года после свадьбы.
– Как его звали?
– Лотарингец. Он был не местный. Он себе косой по ногам заехал.
– Не везет твоей сестре.
– Да уж. Поэтому тут над ее закидонами не издеваются. Если ей так легче, то пусть.
– Конечно, Освальд.
Нормандец кивнул, испытывая явное облегчение оттого, что они закрыли тему.
– Ты не обязан трубить об этом на весь мир со своей горы. Ее история не должна выходить за пределы деревни. Наплевать и забыть.
– Я никогда ничего не рассказываю.
– А у тебя нет историй, которые не должны выходить за пределы твоей горы?
– Одна есть. Но сейчас она как раз выходит.
– Плохо, – сказал Освальд, покачав головой. – Начинается с малого, а потом дракон вылетает из пещеры.
Племянник Освальда, у которого, как и у дяди, щек было не видно под веснушками, сгорбившись стоял перед Адамбергом. Он побоялся отказаться от встречи с комиссаром из Парижа, но это было для него настоящим испытанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83