Боас (1911) поспешил сделать выте-
кающие из этого утверждения выводы, отмечая, что,
<если мы отвлечемся от мышления индивида в нашем
обществе и обратим внимание только на ходячие пред-
ставления... мы придем к выводу, что у нас преобладают;
175
те же самые установки, которые характерны для перво-
бытного человека> (с. 128).
А. Ф. С. Уоллес (1962) выбрал иное направление кри-
тики. Он указал на то, что, если бы первобытные народы
думали по совершенно иным законам логики, челове-
чество, наверно, вымерло бы. Представьте себе, говорит
Уоллес, что случилось бы, если бы охотник-примитив
рассуждал следующим образом: у кролика четыре ноги;
у этого животного четыре ноги; следовательно, это жи-
вотное - кролик. В своих собственных исследованиях
Уоллес (1970) показал, что термины родства и другие
понятийные системы основаны на определенных логиче-
ских системах. В этой исследовательской работе его под-
держивают другие антропологи, представители новой
научной дисциплины - антропологии познания, которая
пытается выявить логическую структуру первобытных
классификационных систем. Это мероприятие является в
некотором смысле зеркальным отражением того, что пы-
тался сделать Леви-Брюль.
Вероятно, мало кто стал бы спорить с утверждением,
что многие представления первобытных людей резко от-
личаются от наших. Один пример такого различия -
вера в магию молнии среди кпелле - был приведен в
первой главе книги. Основная проблема заключается в
том, о чем свидетельствуют такого рода факты. Если нам
известно какое-то поверье, то что оно говорит нам о про-
цессах рассуждения, лежащих в его основе? Мы пола-
гаем, что нельзя сделать верных выводов о процессах
мышления - то есть о специ4)ических механизмах, по-
рождающих то или иное поведение или представления,-
только исходя из знания представлении тех или иных
культурных групп или индивидов. Если Леви-Брюль был
прав, мы все равно не можем быть в этом уверены, рас-
полагая лишь теми данными, которые он приводит; если
он не прав, мы не можем знать этого, пока нашим
источником служат лишь особенности систем представ-
лений и понятийных систем. Даже факты поведения, из-
вестные из обыденных наблюдений, не могут позволить
сделать какие-либо выводы. Рассмотрим следующий
пример, заимствованный из книги Моргана (1934). Че-
ловек видит на горизонте черные тучи и говорит:
<К дождю>. Сделал ли он вывод или просто вспомнил
ассоциацию <черные тучи - дождь>? Однако усложним
176
пример. Предположим, что человек пользуется прибора-
ми для измерения скорости ветра и атмосферного дав-
ления. Налицо определенное соотношение скорости вет-
ра и атмосферного давления, ион говорит, что скоро нач-
нется дождь. Сделал ли он вывод? Теперь это кажется
более вероятным, чем в предыдущем случае, но все же
возможно, что он просто помнит подобный случай из
прошлого опыта. НУЖНО признаться, что без предвари-
тельных знаний об этом человеке и об обстоятельствах
невозможно определить, является ли то или иное кон-
кретное заключение воспоминанием прошлого или при-
мером вывода, сделанного на основе данных обстоя-
тельств. Итак, из подобных историй невозможно черпать
достоверные сведения о логике вывода.
Леви-Брюль находится, конечно, в безвыходном поло-
жении, когда на основе поверий ему приходится судить
о процессах мышления, но в таком же точно положении
оказываются и его критики. Каждая сторона может
утверждать, что предложенное ею объяснение-правиль-
ное, но по отношению к любому конкретному факту ни
та, ни другая не могут на самом деле определить, какие
процессы в нем участвуют.
Получается так, что методологические трудности, воз-
никающие при изучении мышления, не являются чем-то
свойственным лишь межкультурным исследованиям. Они
присущи наиболее серьезным научным проблемам психо-
логии и часто служили пробным камнем при оценке на-
учных достоинств той или иной психологической школы.
Много лет назад сотрудники только что созданных пси-
хологических лабораторий занимались исследованием
процессов мышления, и они в значительной мере дове-
ряли методу интроспекции. От испытуемого получали от-
чет о том, что происходило у него в уме, когда он пы-
тался решить определенные задачи, предъявленные ему
экспериментатором. Некоторые недостатки этого метода
были очевидны с самого начала; например, как можно
исследовать мышление детей или животных? Вскоре ста-
ли очевидными и другие недостатки. Как можно решить
спор о том, существуют ли процессы мышления, не пред-
ставленные в уме занимающегося самонаблюдением че-
ловека ни словами, ни образами? Такого рода трудности
подкрепили уверенность воинствующих бихевиористов з
том, что мышление не может быть объектом пснхологн-
177
ческого исследования. В двадцатые, тридцатые и соро-
ковые годы из многих лабораторий исчезла не только
интроспекция, но и само мышление как предмет исследо-
вания. Представители гештальтпсихологии (Дункер,
1965; Кёлер, 1930; Wertheimer, 1959) сохраняли в этот
период интерес к проблеме мышления и провели много
ценных и оригинальных исследований, но только недав-
но мышление снова стало полноправной, с точки зрения
экспериментальных психологов различных теоретических
направлений, областью исследования.
Возврат к исследованию мышления сопровождался
появлением некоторых новых понятий и новых методов
исследования, которые успешно применяются в меж-
культурных исследованиях. Среди психологов сейчас су-
ществует общепринятая точка зрения но поводу того, что
считать мышлением, хотя нет согласия в понимании того,
как протекают процессы мышления. Несмотря на неко-
торые расхождения в расстановке акцентов, большин-
ство определений совпадает с утверждением Бартлетта
(1958) о том, что мышление-это распространение дан-
ного (в стимульном материале или в памяти) с целью
создать нечто новое: <Это применение информации о
чем-то наличном для получения чего-то нового>. Другим
общим выражением подобного взгляда на мышление
служат известные слова Брунера: <Выход за пределы
непосредственно данной информации>.
Центральная идея, лежащая в основе этих и многих
других современных определений мышления, заключа-
ется в том, что результатом мышления должно быть не-
которое переструктурнрование данных новым для мысля-
щего человека способом. (Другие люди могли раньше
найти это решение, но его нахождение данным челове-
ком все же представляет собой подлинный акг мышле-
ния.) Если человек решил задачу только при помощи
припоминания - повторения чего-либо заранее ему из-
вестного, - то мы не называем это мышлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
кающие из этого утверждения выводы, отмечая, что,
<если мы отвлечемся от мышления индивида в нашем
обществе и обратим внимание только на ходячие пред-
ставления... мы придем к выводу, что у нас преобладают;
175
те же самые установки, которые характерны для перво-
бытного человека> (с. 128).
А. Ф. С. Уоллес (1962) выбрал иное направление кри-
тики. Он указал на то, что, если бы первобытные народы
думали по совершенно иным законам логики, челове-
чество, наверно, вымерло бы. Представьте себе, говорит
Уоллес, что случилось бы, если бы охотник-примитив
рассуждал следующим образом: у кролика четыре ноги;
у этого животного четыре ноги; следовательно, это жи-
вотное - кролик. В своих собственных исследованиях
Уоллес (1970) показал, что термины родства и другие
понятийные системы основаны на определенных логиче-
ских системах. В этой исследовательской работе его под-
держивают другие антропологи, представители новой
научной дисциплины - антропологии познания, которая
пытается выявить логическую структуру первобытных
классификационных систем. Это мероприятие является в
некотором смысле зеркальным отражением того, что пы-
тался сделать Леви-Брюль.
Вероятно, мало кто стал бы спорить с утверждением,
что многие представления первобытных людей резко от-
личаются от наших. Один пример такого различия -
вера в магию молнии среди кпелле - был приведен в
первой главе книги. Основная проблема заключается в
том, о чем свидетельствуют такого рода факты. Если нам
известно какое-то поверье, то что оно говорит нам о про-
цессах рассуждения, лежащих в его основе? Мы пола-
гаем, что нельзя сделать верных выводов о процессах
мышления - то есть о специ4)ических механизмах, по-
рождающих то или иное поведение или представления,-
только исходя из знания представлении тех или иных
культурных групп или индивидов. Если Леви-Брюль был
прав, мы все равно не можем быть в этом уверены, рас-
полагая лишь теми данными, которые он приводит; если
он не прав, мы не можем знать этого, пока нашим
источником служат лишь особенности систем представ-
лений и понятийных систем. Даже факты поведения, из-
вестные из обыденных наблюдений, не могут позволить
сделать какие-либо выводы. Рассмотрим следующий
пример, заимствованный из книги Моргана (1934). Че-
ловек видит на горизонте черные тучи и говорит:
<К дождю>. Сделал ли он вывод или просто вспомнил
ассоциацию <черные тучи - дождь>? Однако усложним
176
пример. Предположим, что человек пользуется прибора-
ми для измерения скорости ветра и атмосферного дав-
ления. Налицо определенное соотношение скорости вет-
ра и атмосферного давления, ион говорит, что скоро нач-
нется дождь. Сделал ли он вывод? Теперь это кажется
более вероятным, чем в предыдущем случае, но все же
возможно, что он просто помнит подобный случай из
прошлого опыта. НУЖНО признаться, что без предвари-
тельных знаний об этом человеке и об обстоятельствах
невозможно определить, является ли то или иное кон-
кретное заключение воспоминанием прошлого или при-
мером вывода, сделанного на основе данных обстоя-
тельств. Итак, из подобных историй невозможно черпать
достоверные сведения о логике вывода.
Леви-Брюль находится, конечно, в безвыходном поло-
жении, когда на основе поверий ему приходится судить
о процессах мышления, но в таком же точно положении
оказываются и его критики. Каждая сторона может
утверждать, что предложенное ею объяснение-правиль-
ное, но по отношению к любому конкретному факту ни
та, ни другая не могут на самом деле определить, какие
процессы в нем участвуют.
Получается так, что методологические трудности, воз-
никающие при изучении мышления, не являются чем-то
свойственным лишь межкультурным исследованиям. Они
присущи наиболее серьезным научным проблемам психо-
логии и часто служили пробным камнем при оценке на-
учных достоинств той или иной психологической школы.
Много лет назад сотрудники только что созданных пси-
хологических лабораторий занимались исследованием
процессов мышления, и они в значительной мере дове-
ряли методу интроспекции. От испытуемого получали от-
чет о том, что происходило у него в уме, когда он пы-
тался решить определенные задачи, предъявленные ему
экспериментатором. Некоторые недостатки этого метода
были очевидны с самого начала; например, как можно
исследовать мышление детей или животных? Вскоре ста-
ли очевидными и другие недостатки. Как можно решить
спор о том, существуют ли процессы мышления, не пред-
ставленные в уме занимающегося самонаблюдением че-
ловека ни словами, ни образами? Такого рода трудности
подкрепили уверенность воинствующих бихевиористов з
том, что мышление не может быть объектом пснхологн-
177
ческого исследования. В двадцатые, тридцатые и соро-
ковые годы из многих лабораторий исчезла не только
интроспекция, но и само мышление как предмет исследо-
вания. Представители гештальтпсихологии (Дункер,
1965; Кёлер, 1930; Wertheimer, 1959) сохраняли в этот
период интерес к проблеме мышления и провели много
ценных и оригинальных исследований, но только недав-
но мышление снова стало полноправной, с точки зрения
экспериментальных психологов различных теоретических
направлений, областью исследования.
Возврат к исследованию мышления сопровождался
появлением некоторых новых понятий и новых методов
исследования, которые успешно применяются в меж-
культурных исследованиях. Среди психологов сейчас су-
ществует общепринятая точка зрения но поводу того, что
считать мышлением, хотя нет согласия в понимании того,
как протекают процессы мышления. Несмотря на неко-
торые расхождения в расстановке акцентов, большин-
ство определений совпадает с утверждением Бартлетта
(1958) о том, что мышление-это распространение дан-
ного (в стимульном материале или в памяти) с целью
создать нечто новое: <Это применение информации о
чем-то наличном для получения чего-то нового>. Другим
общим выражением подобного взгляда на мышление
служат известные слова Брунера: <Выход за пределы
непосредственно данной информации>.
Центральная идея, лежащая в основе этих и многих
других современных определений мышления, заключа-
ется в том, что результатом мышления должно быть не-
которое переструктурнрование данных новым для мысля-
щего человека способом. (Другие люди могли раньше
найти это решение, но его нахождение данным челове-
ком все же представляет собой подлинный акг мышле-
ния.) Если человек решил задачу только при помощи
припоминания - повторения чего-либо заранее ему из-
вестного, - то мы не называем это мышлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74