Рыщет по округе и выискивает, кого бы сожрать. Что ж, значит, дядюшке Уоткину прибавится работы. - О чем вы? - Он будет рассматривать иск против меня. - Он что же, продолжает работать, хоть и ушел в отставку? - спросил я, вспомнив с легким беспокойством разговор, который состоялся между экс-судьей и Родериком Сподом в гостиной, где была выставлена коллекция старинного серебра. - Он ушел в отставку только с Бошер-стрит. Если человек родился на свет с судейской жилкой, ее ничем не вытравишь. Сейчас он у нас добровольный мировой судья. Проводит в библиотеке что-то вроде заседаний Звездной палаты. Туда-то меня и вызывают. Чем бы я ни занималась-гуляю ли, ухаживаю за цветами, сижу у себя в комнате и с увлечением читаю книгу, - дворецкий меня всюду отыщет и сообщит, что я приглашаюсь в библиотеку. А там восседает за столом с важным видом дядюшка Уоткин, и Оутс тут как тут готовится давать показания. Я представил себе картину. Н-да, приятного мало. Не позавидуешь девушке, у которой в доме такое творится. - И каждый раз одно и то же. Он надевает свою черную судейскую шапочку и объявляет, что на меня налагается штраф. Говори я, не говори - он никогда не слушает. По-моему, он не знает самых азов судопроизводства. - К такому же выводу пришел и я, когда он меня судил. - И ведь что самое гнусное: ему в точности известно, сколько я получаю на карманные расходы, и он всегда может высчитать, на какую именно сумму ограбить меня. В этом году два раза оставлял меня без гроша, и все по наущению этого подонка Оутса: за превышение скорости в населенном пункте и за то, что Бартоломью слегка, ну просто почти совсем незаметно куснул его за ногу. Я повздыхал сочувственно, однако мне не терпелось вернуть разговор к блокноту. Увы, барышни не в состоянии долго удерживать внимание на действительно важных предметах. - Оутс так бесновался, можно было подумать, Бартоломью выгрыз у него фунт мяса. Сейчас он тоже рвет и мечет. Я больше не в силах терпеть это полицейское преследование. Можно подумать, мы живем в России. Берти, надеюсь, вы тоже ненавидите полицейских? Я не готов идти столь далеко в своем отношении к этой превосходной в целом категории людей. - Пожалуй, но, так сказать, не en masse1, надеюсь, вы меня понимаете. Они все разные, как и представители других слоев общества. Есть спокойные и добродушные индивиды, у кого-то этих качеств не хватает. Я знаю очень достойных полицейских. С тем, что дежурит возле "Трутней", мы просто приятели. Что касается этого Оутса, мне трудно судить, я ведь его почти не знаю. - Можете поверить мне на слово: редкостный негодяй. И этот негодяй будет жестоко наказан. Помните, я не так давно обедала у вас? Вы еще рассказывали о том, как пытались сорвать каску с полицейского на Лестер-сквер. - Да, тогда-то я и познакомился с вашим дядюшкой. Именно этот инцидент свел нас. - В тот день ваш рассказ не произвел на меня особого впечатления, но на днях он мне вдруг вспомнился, и я подумала: "Поистине из уст младенцев и грудных детей!" Я так давно искала способ отомстить Оутсу, и вот пожалуйста - вы мне его подсказали. Я вздрогнул. В значении ее слов нельзя было ошибиться. - Неужели вы решились украсть его каску? - Ну что вы, конечно нет. - Очень мудро с вашей стороны. - Я отлично понимаю: это должен сделать мужчина. И потому попросила Гарольда. Он, святая душа, постоянно твердит, что готов ради меня на все. Обычно на лице у Стиффи задумчивое, мечтательное выражение, кажется, что мысли ее витают в высоких и прекрасных далях. Упаси вас Боже поверить этому лицедейству. Она не узнает прекрасную, возвышенную мысль, даже если ей подать ее на вертеле под соусом "тартар". Как и Дживс, она редко улыбается, но сейчас на ее лице сияла экстатическая - проверю потом это слово у Дживса - улыбка, а глаза ярко горели. - Ах, он такой необыкновенный, удивительный, - пропела она. - Знаете, мы с ним помолвлены. - В самом деле? - Да, только никому ни слова. Это великая тайна. Дядя Уоткин ничего не должен знать, пока мы его не умаслим. - А кто такой этот ваш Гарольд? - Наш деревенский священник. - И она обратилась к Бартоломью: - Правда ведь, наш прекрасный, добрый священник украдет для твоей мамочки каску у этого противного, злого полицейского и твоя ненаглядная мамочка станет самой счастливой женщиной на свете? И так далее в том же духе, но меня от сюсюканья тошнит. А вот представления этой юной преступницы о нравственности - если только слово "нравственность" здесь вообще уместно - привели меня в полное смятение. Знаете, чем больше я провожу времени с женщинами, тем крепче убеждаюсь: необходим закон. Нужно что-то делать с иначе здание общества рухнет до основания, а мы будем только хлопать ушами, как ослы. - Священник? - повторил я. - Господь с вами, Стиффи, не станете же вы просить священника похитить у полицейского каску. - Не стану? А почему? - Очень странная просьба. Из-за вас беднягу могут лишить сана. - Что, лишить сана? - Так наказывают духовных лиц, которые совершают неподобающие поступки. И, несомненно, именно так закончится для праведного Гарольда позорная авантюра, на которую вы его подбиваете. - Не вижу в ней ничего позорного. - Вы считаете, подобные эскапады для священника в порядке вещей? - Да, считаю. Во всяком случае, у Гарольда они получаются виртуозно. Когда он учился в колледже Магдалины, он невесть что вытворял, пока на него не снизошло духовное прозрение. А так он просто удержу не знал. В колледже Магдалины? Интересно. Я и сам в нем учился. - Стало быть, выпускник Магдалины? А в каком году он ее кончил? Может быть, я его знаю. - Еще бы не знать! Он часто вас вспоминает. А когда я ему сказала, что вы едете к нам, страшно обрадовался. Это Гарольд Пинкер. Я чуть дар речи не потерял. - Гарольд Пинкер! Растяпа Пинкер, старый дружище! С ума сойти! Один из моих лучших друзей. Я часто думал, куда он подевался? А он, оказывается, втихаря заделался священником. Лишний раз подтверждает истину, что половина людей не знает, как живут остальные три четверти. Это надо же Растяпа Пинкер! И он сейчас спасает души, вы меня не разыгрываете? - Спасает, да еще как. Начальство о нем самого высокого мнения. Не сегодня-завтра он получит приход, и тогда уж за ним никто не угонится. Он непременно станет епископом, вот увидите. Радость от того, что нашелся потерянный друг, начала гаснуть. Мысли обратились к делам практическим. Под ложечкой тоскливо засосало. Сейчас объясню почему. Стиффи может сколько угодно восхищаться, какой виртуоз наш Гарольд по части разных каверз и проделок, но она-то его не знает, а я знаю. Я был рядом с Гарольдом Пинкером в те годы, когда формируется характер человека, и мне отлично известно, что он собой представляет - эдакий здоровенный увалень, напоминает щенка ньюфаундленда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61