– Скоро станешь как шёлковый.
– Я давно как шёлковый, – прошамкал я, блаженно щурясь. – Чего пришла, Иза? Потрахаться хочешь?
– Придурок, – бросила беззлобно. – Если даже так, грех, что ли?
– Не грех, что ты. Напротив. В нашем обществе б…ство – наипервейшая из добродетелей. Беда в том, Изочка, что не смогу тебя удовлетворить, хе-хе-хе.
– Почему, дурачок?
– Глюкозу принимаю, – ответил я многозначительно. – Научный опыт. Сил нет задницу почесать.
– Хватит кривляться. – Изаура нахмурила выщипанные бровки. – У меня серьёзное дело. Хочешь выбраться отсюда?
– Зачем, Иза? Везде одинаково.
– Скоро придёт Патиссон, делай всё как он скажет. Подпиши любую бумагу. Будешь дальше кочевряжиться, превратят в растение. Опустят так, что не вынырнешь.
– Тебе какая разница, что со мной будет?
– Значит, есть разница. Не надейся, долго с тобой нянчиться не будут. Здесь не хоспис.
Напрягшись, я задал вечный вопрос:
– Иза, душа моя, объясни дураку, зачем твоему мужу всё это понадобилось?
Изаура Петровна выпустила мне в нос сизую струю дыма, аппетитно припахивающего травкой.
– Не понимаешь, глупыш? Ах, да где тебе понять. Скучно папочке, ску-учно… Хочется чего-то новенького, горяченького. Ты и подвернулся под руку. Книжки пишешь? Романы сочиняешь? Миллионеров презираешь? А не угодно ли на карачках поползать? Не желательно говнецо пососать? Уловил, убогонький?
– Дай затянуться, – заныл я. – Дай хоть разочек.
Смилостивилась, сунула мне косячок в зубы. Ах как хорошо! Потом внезапно исчезла…
Герман Исакович явился не один, за ним Абдулла внёс в комнату телевизор с видеоприставкой. Абдуллу он тут же отправил восвояси, мне сказал:
– Кино сейчас посмотрим. Хочешь кино посмотреть, Виктор Николаевич?
– Ещё бы, – радостно отозвался я (час назад Светочка вкатила ещё глюкозы, мир в глазах радужно переливался).
– Триллер любительский, – предупредил Патиссон. – Съёмка некачественная, но сюжет вас заинтересует, надеюсь.
Сюжет был такой. Пожилая пара, мужчина и женщина, вышли из магазина. Прилично, но неброско одетые, на мужчине серый опрятный костюм старинного покроя, на женщине тёмное длинное платье. У мужчины в руке холщовая сумка с покупками. По виду – пенсионеры совкового поколения, но ещё не опустившиеся до помойки. Из тех, кто вечно всем недоволен, чересчур медленно вымирающий электорат. Чёрный камень на пути к рыночной благодати. Именно таких показывает телевидение, когда они по праздникам собираются на свои потешные маёвки и, сотрясая воздух худыми кулачками, требуют какой-то социальной справедливости. Реликты минувшей эпохи. Женщина взяла своего спутника под руку, и они, воркуя о чём-то, двинулись по тротуару. Фильм шёл без звука, съемка скрытой камерой. Навстречу пожилой паре выдвинулись трое молодых людей, которые шли как-то так, что занимали весь тротуар. У всех троих в руках, естественно, по бутылке пива, у одного мобильник. В зубах сигареты. Смеющиеся, приветливые лица уверенных в себе пацанов. Случайная встреча поколений, победителей и побеждённых. Разойтись по-доброму не сумели. Пенсионеры замешкались, не уступили сразу дорогу, и один из парней в праведном возмущении пихнул пожилого дядьку так, что тот вылетел на шоссе и едва не угодил под проносившийся мимо «мерс». Женщина беззвучно заголосила, беспомощно замахала руками, но куролесила недолго. Ближайший молодой человек, с отвращением кривясь, вырубил её двумя ударами, ногой в живот и кулаком по затылку. Женщина распласталась на асфальте, распушив реденькие прядки седых волос, и хотя звука не было, я словно услышал её тяжкий болезненный стон. Мужчина, подняв сумку, ринулся к ней на помощь, но его тоже быстро успокоили, осадили с двух сторон бутылками по черепу. Так он и улёгся рядом с подругой, неловко подломив руки под туловище. Камера проследила, как изо рта на асфальт вытекла чёрная струйка. Парни встряхнулись, как псы после купания, плюнули по разу на безмозглую парочку и не спеша удалились. На этом фильм закончился. Обычная уличная сценка, но я не сразу пришёл в себя. Даже глюкозная вялость чуть отступила. Дело в том, что нерасторопные пенсионеры были моими родителями, отцом с матушкой. Как я ни клонил голову набок, как ни щурился, всё равно получалось, что это они. Герман Исакович наблюдал за моей реакцией с любопытством, белая пенка выступила на губах, золотые очёчки сверкали.
– Что это значит? – спросил я наконец. – Зачем вы это показали?
– Скинхеды – бич нашего времени, – горестно ответствовал доктор. – У нашей Думы не хватает мозгов, чтобы поскорее принять надлежащий закон об экстремизме… Но вам нечего беспокоиться, голубчик мой. Наши люди позаботились о стариках, доставили в больницу. Сейчас оба в полном здравии.
– Каким же образом ваши люди там оказались, да ещё с видеокамерой?
– Благодарите господина Оболдуева. По его личному распоряжению к вашим родителям приставлена охрана. Иногда я сам поражаюсь его прозорливости. Кстати, это в его правилах.
– Что в его правилах? Калечить стариков?
Патиссон улыбнулся снисходительно.
– Понимаю ваши чувства, но зачем так грубо, батенька мой? Леонид Фомич всегда окружает отеческой заботой ценных сотрудников. Не жалеет затрат. Его забота распространяется и на их семьи. Разумеется, если вы вынудите его расторгнуть контракт…
– Что я должен делать?
– Да будет вам, Виктор, что вы как маленький! Напишите расписку, нотариус быстренько заверит, и дело с концом. Все, как говорится, свободны. Думаете, мне приятно с вами возиться? Думаете, у меня других дел нет? Открою вам по секрету: час назад я имел аудиенцию у Леонида Фомича. Он расспрашивал о вас. Я доложил, что, по моему мнению, разумнее перевести вас в стационар, чтобы в более подходящих условиях провести кардинальное обследование психики. Это не моя блажь. У вас, сударь мой, действительно неадекватное восприятие реальности. Грозный, скажу вам, признак… К сожалению, Леонид Фомич отказал. Я не сумел его убедить. Он всё ещё надеется на здравый смысл. Но, конечно, его терпение не беспредельно.
– Герман Исакович, вам не снятся кровавые мальчики по ночам?
Доктор снял очки, протёр стёклышки алым шёлковым платком. Без очков его круглое лицо с наивными голубыми глазками, с беспомощным выражением вселенской доброты стало удивительно похожим на широкую Масленицу с её блинами и икрой.
– Сударь мой, вы даже отдалённо не представляете себе, с какой проблемой столкнулись, – произнёс он проникновенно. – Вам ли, обыкновенному руссиянскому интеллигенту, хвост задирать?.. Себя не жалеете, пожалейте папу с мамой. Вы же видели, каково им приходится без моральной поддержки сына-писателя. И ведь это только начало.
Глюкоза снова подействовала, и я увидел, как на его светлом костюме проступили бурые пятна в виде неких рунических знаков, то тут, то там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Я давно как шёлковый, – прошамкал я, блаженно щурясь. – Чего пришла, Иза? Потрахаться хочешь?
– Придурок, – бросила беззлобно. – Если даже так, грех, что ли?
– Не грех, что ты. Напротив. В нашем обществе б…ство – наипервейшая из добродетелей. Беда в том, Изочка, что не смогу тебя удовлетворить, хе-хе-хе.
– Почему, дурачок?
– Глюкозу принимаю, – ответил я многозначительно. – Научный опыт. Сил нет задницу почесать.
– Хватит кривляться. – Изаура нахмурила выщипанные бровки. – У меня серьёзное дело. Хочешь выбраться отсюда?
– Зачем, Иза? Везде одинаково.
– Скоро придёт Патиссон, делай всё как он скажет. Подпиши любую бумагу. Будешь дальше кочевряжиться, превратят в растение. Опустят так, что не вынырнешь.
– Тебе какая разница, что со мной будет?
– Значит, есть разница. Не надейся, долго с тобой нянчиться не будут. Здесь не хоспис.
Напрягшись, я задал вечный вопрос:
– Иза, душа моя, объясни дураку, зачем твоему мужу всё это понадобилось?
Изаура Петровна выпустила мне в нос сизую струю дыма, аппетитно припахивающего травкой.
– Не понимаешь, глупыш? Ах, да где тебе понять. Скучно папочке, ску-учно… Хочется чего-то новенького, горяченького. Ты и подвернулся под руку. Книжки пишешь? Романы сочиняешь? Миллионеров презираешь? А не угодно ли на карачках поползать? Не желательно говнецо пососать? Уловил, убогонький?
– Дай затянуться, – заныл я. – Дай хоть разочек.
Смилостивилась, сунула мне косячок в зубы. Ах как хорошо! Потом внезапно исчезла…
Герман Исакович явился не один, за ним Абдулла внёс в комнату телевизор с видеоприставкой. Абдуллу он тут же отправил восвояси, мне сказал:
– Кино сейчас посмотрим. Хочешь кино посмотреть, Виктор Николаевич?
– Ещё бы, – радостно отозвался я (час назад Светочка вкатила ещё глюкозы, мир в глазах радужно переливался).
– Триллер любительский, – предупредил Патиссон. – Съёмка некачественная, но сюжет вас заинтересует, надеюсь.
Сюжет был такой. Пожилая пара, мужчина и женщина, вышли из магазина. Прилично, но неброско одетые, на мужчине серый опрятный костюм старинного покроя, на женщине тёмное длинное платье. У мужчины в руке холщовая сумка с покупками. По виду – пенсионеры совкового поколения, но ещё не опустившиеся до помойки. Из тех, кто вечно всем недоволен, чересчур медленно вымирающий электорат. Чёрный камень на пути к рыночной благодати. Именно таких показывает телевидение, когда они по праздникам собираются на свои потешные маёвки и, сотрясая воздух худыми кулачками, требуют какой-то социальной справедливости. Реликты минувшей эпохи. Женщина взяла своего спутника под руку, и они, воркуя о чём-то, двинулись по тротуару. Фильм шёл без звука, съемка скрытой камерой. Навстречу пожилой паре выдвинулись трое молодых людей, которые шли как-то так, что занимали весь тротуар. У всех троих в руках, естественно, по бутылке пива, у одного мобильник. В зубах сигареты. Смеющиеся, приветливые лица уверенных в себе пацанов. Случайная встреча поколений, победителей и побеждённых. Разойтись по-доброму не сумели. Пенсионеры замешкались, не уступили сразу дорогу, и один из парней в праведном возмущении пихнул пожилого дядьку так, что тот вылетел на шоссе и едва не угодил под проносившийся мимо «мерс». Женщина беззвучно заголосила, беспомощно замахала руками, но куролесила недолго. Ближайший молодой человек, с отвращением кривясь, вырубил её двумя ударами, ногой в живот и кулаком по затылку. Женщина распласталась на асфальте, распушив реденькие прядки седых волос, и хотя звука не было, я словно услышал её тяжкий болезненный стон. Мужчина, подняв сумку, ринулся к ней на помощь, но его тоже быстро успокоили, осадили с двух сторон бутылками по черепу. Так он и улёгся рядом с подругой, неловко подломив руки под туловище. Камера проследила, как изо рта на асфальт вытекла чёрная струйка. Парни встряхнулись, как псы после купания, плюнули по разу на безмозглую парочку и не спеша удалились. На этом фильм закончился. Обычная уличная сценка, но я не сразу пришёл в себя. Даже глюкозная вялость чуть отступила. Дело в том, что нерасторопные пенсионеры были моими родителями, отцом с матушкой. Как я ни клонил голову набок, как ни щурился, всё равно получалось, что это они. Герман Исакович наблюдал за моей реакцией с любопытством, белая пенка выступила на губах, золотые очёчки сверкали.
– Что это значит? – спросил я наконец. – Зачем вы это показали?
– Скинхеды – бич нашего времени, – горестно ответствовал доктор. – У нашей Думы не хватает мозгов, чтобы поскорее принять надлежащий закон об экстремизме… Но вам нечего беспокоиться, голубчик мой. Наши люди позаботились о стариках, доставили в больницу. Сейчас оба в полном здравии.
– Каким же образом ваши люди там оказались, да ещё с видеокамерой?
– Благодарите господина Оболдуева. По его личному распоряжению к вашим родителям приставлена охрана. Иногда я сам поражаюсь его прозорливости. Кстати, это в его правилах.
– Что в его правилах? Калечить стариков?
Патиссон улыбнулся снисходительно.
– Понимаю ваши чувства, но зачем так грубо, батенька мой? Леонид Фомич всегда окружает отеческой заботой ценных сотрудников. Не жалеет затрат. Его забота распространяется и на их семьи. Разумеется, если вы вынудите его расторгнуть контракт…
– Что я должен делать?
– Да будет вам, Виктор, что вы как маленький! Напишите расписку, нотариус быстренько заверит, и дело с концом. Все, как говорится, свободны. Думаете, мне приятно с вами возиться? Думаете, у меня других дел нет? Открою вам по секрету: час назад я имел аудиенцию у Леонида Фомича. Он расспрашивал о вас. Я доложил, что, по моему мнению, разумнее перевести вас в стационар, чтобы в более подходящих условиях провести кардинальное обследование психики. Это не моя блажь. У вас, сударь мой, действительно неадекватное восприятие реальности. Грозный, скажу вам, признак… К сожалению, Леонид Фомич отказал. Я не сумел его убедить. Он всё ещё надеется на здравый смысл. Но, конечно, его терпение не беспредельно.
– Герман Исакович, вам не снятся кровавые мальчики по ночам?
Доктор снял очки, протёр стёклышки алым шёлковым платком. Без очков его круглое лицо с наивными голубыми глазками, с беспомощным выражением вселенской доброты стало удивительно похожим на широкую Масленицу с её блинами и икрой.
– Сударь мой, вы даже отдалённо не представляете себе, с какой проблемой столкнулись, – произнёс он проникновенно. – Вам ли, обыкновенному руссиянскому интеллигенту, хвост задирать?.. Себя не жалеете, пожалейте папу с мамой. Вы же видели, каково им приходится без моральной поддержки сына-писателя. И ведь это только начало.
Глюкоза снова подействовала, и я увидел, как на его светлом костюме проступили бурые пятна в виде неких рунических знаков, то тут, то там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109