Убойные факты – видеоматериалы и записи телефонных разговоров – тем не менее не убедили Оболдуева, и он, прежде чем решить судьбу друга, потребовал провести дополнительное, контрольное расследование.
Я выслушал всё это с интересом, но заметил, что не понимаю, почему я должен принимать участие в чисто семейной разборке. Гарий Наумович, рискованно огибая пробку по встречной полосе (с включённой мигалкой), снисходительно улыбнулся.
– Виктор Николаевич, я вам просто удивляюсь. Неприлично в вашем возрасте задавать такие наивные вопросы.
– Извините, Гарий Наумович, но я работаю над книгой, а это…
– Именно книга… Разве не важно своими глазами увидеть, с какими ничтожествами иногда приходится иметь дело великому человеку? По моему слабому разумению, как раз в таких нештатных ситуациях как нельзя ярче проявляется благородство господина Оболдуева и величие его души. Или вы не согласны?
Думаю, моё согласие интересовало его примерно так же, как меня цвет его нижнего белья. Общаясь с Верещагиным, я пришёл к выводу, что он не видит во мне равноценного собеседника и, обращаясь ко мне, разговаривает как бы сам с собой, разыгрывая короткие интермедии для собственного развлечения. Для него, как и для Оболдуева, я был всего лишь забавным человеческим экземпляром, страдающим повышенной, ни на чём не основанной амбициозностью. Суть в том, что российское общество уже лет пятнадцать как разделилось внутри себя на тех, кто грабит, и на быдло, чернь, которая по старинке пытается заработать деньги трудом. Это разные миры, и между ними неодолимая пропасть, которая день за днём углубляется. Грабители, расписавшие страну в пулечку и рассовавшие выигрыш по бездонным карманам, естественно, не считают остальных за полноценных людей, что и понятно, но и быдло инстинктивно отвечает им взаимностью. Я сам не раз ловил себя на том, что, увидев на экране какую-нибудь до боли знакомую сытую, самодовольную рожу, вещающую о святой частной собственности, о правах человека и т. д., испытываю желание перекреститься и в испуге бормочу: «Чур меня! Чур меня!»
Приехали на «Динамо», долго петляли переулками и очутились возле каких-то складских помещений, огороженных железным забором, с каменными воротами. Гарий Наумович сказал охраннику несколько слов через спущенное стекло, и тот опрометью бросился открывать. Подрулили к кирпичному домику с металлической входной дверью с электронной защитой. Гарий Наумович позвонил – её тут же открыли.
Комната, где проводилось дознание, была большая с обитыми пластиком стенами, с необычным чёрным (резиновым?) покрытием на полу. Посередине длинный, наподобие операционного, стол, вокруг разная аппаратура, по всей видимости, особого назначения. Одна стена сплошь заставлена стеллажами, тоже с разными инструментами и приборами, у другой стены медицинский шкаф со стеклянными дверцами. В комнате, когда мы вошли, находились трое мужчин, все примерно одинакового возраста, за пятьдесят. Один белом халате. Четвёртый мужчина, обнажённый до пояса, с унылым лицом, испачканным кровью, сидел кресле в характерной позе пытаемого бизнесмена, руки пристёгнуты к подлокотникам изящными браслетами. Наверное, это и был не кто иной, как коммерческий директор «Голиафа» господин Пенкин.
Гарий Наумович представил меня присутствующим – генералу Жучихину и двум его ассистентам – как референта по конфликтным проблемам. Вряд ли он сам мог объяснить, что это означает, но генерал почему-то сразу проникся ко мне доверием. Пожаловался:
– Чёрт знает что такое. Пятый час бьёмся, а воз, как говорится, и ныне там. Упёртый, сучонок.
– Сыворотку вводили? – спросил Гарий Наумович.
– А как же. Прекрасный французский препарат нового поколения… И током пробовали растормошить – никакого толку. Я уж думаю дедовский метод применить: подвесить на растяжку да яйца оторвать.
Вид у генерала был внушительный: короткий ёжик над низким лбом, светлые глаза, подёрнутые звериным холодком. Так как он продолжал смотреть на меня, поинтересовался:
– А что вы, собственно, хотите от него узнать?
– Да в общем ничего, нам и так всё известно. Мокрушник хренов. Но хозяин настаивает на чистосердечном признании. Чтобы всё, как говорится, по закону.
Генерал повернулся к креслу и в сердцах замахнулся кулаком.
– У-у, подлюка! Будешь признаваться или нет?
Коммерческий директор, внимательно прислушивающийся, испуганно вжал голову в плечи и захныкал:
– Не в чем признаваться, Иван Иванович. Навет все это. Вам самому потом стыдно будет. Невинного человека терзаете.
– Вот, извольте. – Генерал в отчаянии развёл руками. – И так всё время одно и то же. Навет, завистники… Кончать с ним надо. Что нам тут, до ночи маяться? Гарик, позвони хозяину, пусть даёт добро.
– Бесполезно, Иван Иваныч. Вы же знаете, какой он щепетильный в этих вопросах.
Ассистент в белом халате (Юрий Карлович, кажется) несмело предложил:
– Иван Иванович, может быть, по маленькой, для променаду?
– И то правда, господа, – оживился генерал. – Прошу следовать за мной.
Следовать пришлось недалеко – в угол комнаты, за пластиковую ширму, разрисованную алыми гвоздиками. Там обнаружился стол с водкой и закусками. Мы все пятеро удобно расположились на низких железных табуретках. Второй ассистент, богатырь с шеей, равной моему туловищу, – его звали без имени и отчества, просто Купоном, – разлил водку по серебряным стопарикам. Когда все выпили, генерал поделился своими соображениями. По его мнению, допрос продвигался туго по той причине, что негодяй боялся своих сообщников из «Пересвета» больше, чем Оболдуева. Для этого у него были веские основания. Киллеры-охранники из «Пересвета» славились своей неумолимостью и любое нарушение контракта воспринимали как личное оскорбление.
– Похоже, Абрамычу так и так хана, – заметил генерал. – Доигрался, подлец. Но уж лучше принять смерть от руки хозяина, чем стать подопытным кроликом на старости лет. У них в «Пересвете» полный беспредел. Эксперименты по многоступенчатому умерщвлению. Жуткая штука, господа. Говорят, у них договор с Аль-Кайедой и с военной базой в Гуантанамо. Ничего не скажешь, широко развернулись.
– Всё же, Иван Иванович, – Верещагин закусил маринованным огурчиком, сладко почмокал, – босс вряд ли удовлетворится вашими объяснениями. Ему нужен результат.
– Понимаю… Но вот же вы привезли специалиста. А, Виктор? Может, попробуете с ним потолковать тет-а-тет? Может, перед вами откроется, облегчит душу?
– Да, Виктор Николаевич, – поддержал юрист. – Попробуйте, покажите, на что способны инженеры душ.
– Иначе Купон им займётся. – Генерал скабрезно ухмыльнулся. – Нет смысла дальше тянуть.
Делать нечего, я наспех хлопнул стопку и вышел из-за ширмочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Я выслушал всё это с интересом, но заметил, что не понимаю, почему я должен принимать участие в чисто семейной разборке. Гарий Наумович, рискованно огибая пробку по встречной полосе (с включённой мигалкой), снисходительно улыбнулся.
– Виктор Николаевич, я вам просто удивляюсь. Неприлично в вашем возрасте задавать такие наивные вопросы.
– Извините, Гарий Наумович, но я работаю над книгой, а это…
– Именно книга… Разве не важно своими глазами увидеть, с какими ничтожествами иногда приходится иметь дело великому человеку? По моему слабому разумению, как раз в таких нештатных ситуациях как нельзя ярче проявляется благородство господина Оболдуева и величие его души. Или вы не согласны?
Думаю, моё согласие интересовало его примерно так же, как меня цвет его нижнего белья. Общаясь с Верещагиным, я пришёл к выводу, что он не видит во мне равноценного собеседника и, обращаясь ко мне, разговаривает как бы сам с собой, разыгрывая короткие интермедии для собственного развлечения. Для него, как и для Оболдуева, я был всего лишь забавным человеческим экземпляром, страдающим повышенной, ни на чём не основанной амбициозностью. Суть в том, что российское общество уже лет пятнадцать как разделилось внутри себя на тех, кто грабит, и на быдло, чернь, которая по старинке пытается заработать деньги трудом. Это разные миры, и между ними неодолимая пропасть, которая день за днём углубляется. Грабители, расписавшие страну в пулечку и рассовавшие выигрыш по бездонным карманам, естественно, не считают остальных за полноценных людей, что и понятно, но и быдло инстинктивно отвечает им взаимностью. Я сам не раз ловил себя на том, что, увидев на экране какую-нибудь до боли знакомую сытую, самодовольную рожу, вещающую о святой частной собственности, о правах человека и т. д., испытываю желание перекреститься и в испуге бормочу: «Чур меня! Чур меня!»
Приехали на «Динамо», долго петляли переулками и очутились возле каких-то складских помещений, огороженных железным забором, с каменными воротами. Гарий Наумович сказал охраннику несколько слов через спущенное стекло, и тот опрометью бросился открывать. Подрулили к кирпичному домику с металлической входной дверью с электронной защитой. Гарий Наумович позвонил – её тут же открыли.
Комната, где проводилось дознание, была большая с обитыми пластиком стенами, с необычным чёрным (резиновым?) покрытием на полу. Посередине длинный, наподобие операционного, стол, вокруг разная аппаратура, по всей видимости, особого назначения. Одна стена сплошь заставлена стеллажами, тоже с разными инструментами и приборами, у другой стены медицинский шкаф со стеклянными дверцами. В комнате, когда мы вошли, находились трое мужчин, все примерно одинакового возраста, за пятьдесят. Один белом халате. Четвёртый мужчина, обнажённый до пояса, с унылым лицом, испачканным кровью, сидел кресле в характерной позе пытаемого бизнесмена, руки пристёгнуты к подлокотникам изящными браслетами. Наверное, это и был не кто иной, как коммерческий директор «Голиафа» господин Пенкин.
Гарий Наумович представил меня присутствующим – генералу Жучихину и двум его ассистентам – как референта по конфликтным проблемам. Вряд ли он сам мог объяснить, что это означает, но генерал почему-то сразу проникся ко мне доверием. Пожаловался:
– Чёрт знает что такое. Пятый час бьёмся, а воз, как говорится, и ныне там. Упёртый, сучонок.
– Сыворотку вводили? – спросил Гарий Наумович.
– А как же. Прекрасный французский препарат нового поколения… И током пробовали растормошить – никакого толку. Я уж думаю дедовский метод применить: подвесить на растяжку да яйца оторвать.
Вид у генерала был внушительный: короткий ёжик над низким лбом, светлые глаза, подёрнутые звериным холодком. Так как он продолжал смотреть на меня, поинтересовался:
– А что вы, собственно, хотите от него узнать?
– Да в общем ничего, нам и так всё известно. Мокрушник хренов. Но хозяин настаивает на чистосердечном признании. Чтобы всё, как говорится, по закону.
Генерал повернулся к креслу и в сердцах замахнулся кулаком.
– У-у, подлюка! Будешь признаваться или нет?
Коммерческий директор, внимательно прислушивающийся, испуганно вжал голову в плечи и захныкал:
– Не в чем признаваться, Иван Иванович. Навет все это. Вам самому потом стыдно будет. Невинного человека терзаете.
– Вот, извольте. – Генерал в отчаянии развёл руками. – И так всё время одно и то же. Навет, завистники… Кончать с ним надо. Что нам тут, до ночи маяться? Гарик, позвони хозяину, пусть даёт добро.
– Бесполезно, Иван Иваныч. Вы же знаете, какой он щепетильный в этих вопросах.
Ассистент в белом халате (Юрий Карлович, кажется) несмело предложил:
– Иван Иванович, может быть, по маленькой, для променаду?
– И то правда, господа, – оживился генерал. – Прошу следовать за мной.
Следовать пришлось недалеко – в угол комнаты, за пластиковую ширму, разрисованную алыми гвоздиками. Там обнаружился стол с водкой и закусками. Мы все пятеро удобно расположились на низких железных табуретках. Второй ассистент, богатырь с шеей, равной моему туловищу, – его звали без имени и отчества, просто Купоном, – разлил водку по серебряным стопарикам. Когда все выпили, генерал поделился своими соображениями. По его мнению, допрос продвигался туго по той причине, что негодяй боялся своих сообщников из «Пересвета» больше, чем Оболдуева. Для этого у него были веские основания. Киллеры-охранники из «Пересвета» славились своей неумолимостью и любое нарушение контракта воспринимали как личное оскорбление.
– Похоже, Абрамычу так и так хана, – заметил генерал. – Доигрался, подлец. Но уж лучше принять смерть от руки хозяина, чем стать подопытным кроликом на старости лет. У них в «Пересвете» полный беспредел. Эксперименты по многоступенчатому умерщвлению. Жуткая штука, господа. Говорят, у них договор с Аль-Кайедой и с военной базой в Гуантанамо. Ничего не скажешь, широко развернулись.
– Всё же, Иван Иванович, – Верещагин закусил маринованным огурчиком, сладко почмокал, – босс вряд ли удовлетворится вашими объяснениями. Ему нужен результат.
– Понимаю… Но вот же вы привезли специалиста. А, Виктор? Может, попробуете с ним потолковать тет-а-тет? Может, перед вами откроется, облегчит душу?
– Да, Виктор Николаевич, – поддержал юрист. – Попробуйте, покажите, на что способны инженеры душ.
– Иначе Купон им займётся. – Генерал скабрезно ухмыльнулся. – Нет смысла дальше тянуть.
Делать нечего, я наспех хлопнул стопку и вышел из-за ширмочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109