В голове у меня мелькнула мысль, что если нас отслеживают, то мне каюк (как будто до этого не был каюк), но мелькнула как-то необременительно, не страшно. Пожалуй, впервые за последние дни я чувствовал себя вопреки обстоятельствам сносно; больше того, рядом с этой необыкновенной девушкой испытывал приливы душевной размягчённости, свидетельствовавшей разве что о сумеречном состоянии рассудка. Не удивляло меня и то, что сначала мы сидели далеко друг от друга, но как-то незаметно, дюйм за дюймом сближались и сближались, словно под воздействием загадочной вибрации, и наконец её мягкая ладошка, как тёплый воробышек, затихла в моей руке.
– Конечно, Лизетта, – говорил я при этом со строгим выражением лица и занудным голосом, – твой поступок нельзя назвать адекватным. Ни в коем случае не следовало сюда являться, да ещё среди ночи. Что подумает папочка, когда ему доложат? Я тебе скажу – он безусловно решит, что я негодяй, воспользовался твоей юной доверчивостью, чтобы, чтобы…
– Что же вы, договаривайте, раз уж начали.
– Заманил, чтобы соблазнить, что ещё?
– Но ведь у вас и в мыслях этого нет, не правда ли? Чего же бояться?
– Конечно, нет, – сказал я, крепче стиснув её ладошку, будто в забытьи. – Но это ничего не значит. Если мы не хотим дать пищу кривотолкам, следует соблюдать предельную осторожность.
– Признайтесь, Виктор, вы считаете меня молоденькой дурочкой, да?
– Не совсем понимаю… – В это мгновение – о боже! – нас прижало боками, как если бы топчан провалился посередине.
– Виктор, чего вы боитесь?
– В каком смысле?
– Вы робеете, как первоклассник на свидании с девочкой из детского сада. И вообще, мне кажется, ведёте не совсем честную игру.
– Лиза, ты хоть вдумываешься в то, что говоришь?
В её глазах шалый блеск.
– Да, вдумываюсь. Почему не сказать, что у вас есть женщина, которую вы любите?
– Лиза!
– Хотите, чтобы я первая призналась? Да?
Разговор превратился в издёвку над здравым смыслом, но в действительности не это меня смущало, а то, что каким-то загадочным образом нас опять притиснуло друг к другу и её губы… Будучи человеком, склонным действовать по наитию, я поцеловал её. Лиза пылко ответила. После чего некоторое время мы молча с энтузиазмом предавались взаимным ласкам, и дело зашло довольно далеко, при этом я пыхтел, как паровоз, голова кружилась и в брюхе опять позорно заурчало. Лиза вдруг вырвалась из моих объятий и гибко переместилась на табурет. Растрёпанная и раскрасневшаяся, торжествующе изрекла:
– Вот видите, видите!.. Вы любите меня, любите, да?
– Возможно, – сказал я. – Но что из этого следует? Об этом и думать смешно.
– Почему? Не подхожу вам по возрасту?
– Лиза, давай успокоимся и поговорим здраво.
– Давайте.
– Меня втянули в какую-то нелепую зловещую историю, и я ума не приложу, кому и зачем это понадобилось.
– Но если вы не убивали…
– Подожди, Лиза, послушай меня…
Я рассказал всё как на духу. Может быть, с излишне живописными подробностями. Утаил лишь то, как её папа велел переспать с Ариной Буркиной, и, разумеется, про отношения с Изаурой Петровной. Но и того, что рассказал, оказалось достаточно, чтобы она притихла. Часики на её руке показывали половину четвёртого утра. Я надеялся, если её до сих пор не хватились, то не хватятся вовсе.
– Трудно во всё это поверить, – заговорила она в присущей ей книжной манере, – но раз вы говорите, значит, так и есть. Ряд ужасных недоразумений. Могу только догадываться, кто плетёт эту чудовищную интригу, но уверяю вас, всё не так плохо, как кажется. Я встречусь с отцом, и всё встанет на свои места.
Бедняжка все сознательные годы провела в воображаемом мире, куда не проникали потоки подлой жизни. Крепость не только вокруг неё, но и в ней самой. Когда оба эти замка рухнут, ей придётся несладко. В романтическом мире, созданном её детским воображением, отец был рыцарем без страха и упрёка, этаким наивным мечтателем-миллионером, которого легко обводят вокруг пальца фурии с пылающими очами и алчные мерзавцы вроде покойного (?) Гария Наумовича.
– Думаешь, мачеха мутит воду?
– Конечно, кто же ещё? – воскликнула она с жаром. – Это страшная женщина, она околдовала отца. Вы художник, сами всё видите.
– Наверное, ты права, – согласился я. – Непонятно другое. Какая ей выгода от того, что из меня сделают убийцу и казнокрада?
Лиза посмотрела покровительственно.
– Всё просто, Виктор. Ей вовсе не нужно, чтобы вы написали книгу. Она боится.
– Чего?
– Вдруг вы опишете её такой, какая она есть. Папа прочитает и наконец-то прозреет. Как же не бояться? Конец брачной афере.
В голосе абсолютная уверенность в своей правоте. Мне ли её разубеждать? Я лишь пробурчал:
– Мог бы сам сообразить… Лизонька, а ты знакома с доктором Патиссоном?
– С Германом Исаковичем? Конечно… Почему ты спросил?
Дрогнуло сердце от милого внезапного «ты».
– Да так… Познакомились недавно… Он кто такой?
– Гений… Нет, нет, не преувеличиваю. В медицине он гений. Папа помог ему, у него собственная клиника под Москвой. Папа говорит, когда Герман Исакович обнародует результаты своих исследований, ему наверняка дадут Нобелевскую премию.
– В какой же области?
– Кажется, в психиатрии. Или в нейрохирургии. Точно не знаю. Во всём, что касается работы, доктор очень скрытный человек. Суеверный, как моряк. У него принцип. Как-то сказал: если ты, Лизок, хочешь чего-то добиться в жизни, никого заранее не посвящай в свои планы. Он немного чудаковатый, как все гении. Похож на добрую фею из сказки.
– Эта добрая фея сегодня навестила меня.
– Да? И что ему нужно?
– Пообещал вставить в научное исследование отдельной главкой. В раздел, посвященный маньякам.
– Ха-ха-ха… А если серьёзно?
– По поручению Леонида Фомича уговаривал поскорее написать расписку на полтора миллиона. Я ведь из-за них укокошил Гарика.
Лиза размышляла не дольше секунды.
– Значит, и его ввели в заблуждение. Коварная тварь.
Она смущённо покосилась: не слишком ли крепко выразилась?
– Гении всегда доверчивы, как младенцы. Тем более есть свидетельница убийства.
– Откуда вы знаете?
– Гений привёл с собой. Забавная такая девчушка, студентка. Принесла на ужин тарелку помоев.
Лиза пересела на лежак, взяла меня за руку. Глаза в пол-лица. Лицо худенькое, нежно-прозрачное. Я думал, опять будем целоваться, оказалось, нет.
– Неужели всё так плохо?
– Лиза, мы с тобой оба чужие в этом доме.
Целая гамма чувств отразилась на её лице, и главным среди них было отчаяние. Я здорово ошибся в ней. Лиза знала больше, чем высказывала, и ещё о многом догадывалась. Её прозрение, вероятно, началось задолго до моего появления, но душа отказывалась принимать правду в её ужасающей наготе. Ой, как ей было трудно, бедняжке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109