Доходила до того, что особо угодившим ей любовникам подсыпала зелья в вино, а после у спящих, убаюканных неистовыми ласками, бритвой отмахивала гениталии, обжаривала их на постном масле и с жадностью поедала, запивая кошмарный ужин бургундским. Большинство редакторов советовали убрать эти сцены, находя в них некоторое преувеличение, кроме одного, маленького чернявого господинчика с филологическим образованием по имени Невзлюбин. Как раз ему весь роман показался бредом, за исключением сцен, описывающих похождения сладострастницы. «Увы, – сказал он, возвращая рукопись, – женщины часто так поступают, только об этом не принято говорить. Мы с вами, Виктор Николаевич, живём в обществе, которое с наслаждением внимает самой подлой лжи, но фарисейски возмущается, услышав словечко правды».
Пассивное сопротивление мужчины обычно выводит таких дамочек из себя, как случилось и с Изаурой Петровной. Я не отвечал на её сумасбродные заигрывания, и это привело лишь к тому, что она удвоила усилия. Буквально не давала прохода, не считаясь с риском. Захотелось – значит, вынь и положь. Под столом прижимала свою ногу к моей или пинала носочком острой туфли, наставив изрядно синяков. Иногда попадала по косточке, и я невольно вскрикивал от боли. Лиза и Леонид Фомич поднимали на меня изумлённые взоры, и я, как попугай, бормотал одно и то же: «Прошу прощения, косточкой подавился». Леонид Фомич произносил укоризненно: «А ты не спеши, Витя, кушай спокойно. Никто у тебя не отымет…» Озорница заливалась дьявольским смехом.
Обычно хозяин привозил и увозил её с собой, но однажды оставил в поместье на ночь, а сам уехал. Эта ночь превратилась в сущий кошмар. Изаура Петровна навещала меня трижды. Сперва тихонько скреблась в дверь, потом начинала колотить в неё каким-то тяжёлым предметом, возможно, головой, вопя на весь дом, что, если я, гад, не открою, мне не поздоровится, а уж какими словами обзывалась, не всякая бумага стерпит. Конечно, её слышали все домочадцы и охрана. Изаура Петровна ничего не боялась. Но безумной не была, как не была и идиоткой. Напротив, она была здравомыслящей и, по всей видимости, достаточно (для нашего времени) образованной особой. Что и продемонстрировала наутро после ночной вакханалии. Ей удалось застукать меня в беседке, где я, вооружась письменными принадлежностями, пытался набросать план хотя бы первой части книги. Накануне вечером Леонид Фомич перед отъездом рассмотрел варианты названий будущей книги и, к моему удивлению, легко утвердил, на мой взгляд, самое неподходящее, вставленное для количества: «Через тернии – к звёздам». «Может, ещё подумать?» – смутился я. «Конечно, подумай, – согласился Оболдуев. – Но мне нравится. Есть в этом какая-то солидность, оптимизм. Сравни, к примеру, „Исповедь на заданную тему“, как у Борьки Ельцина. Тьфу! Какое-то школьное сочинение».
Изаура Петровна подкралась к беседке и уселась напротив меня. На ней было умопомрачительное бирюзовое платье с глубоким декольте, откуда свежо и сонно выглядывали изумительных очертаний груди. Лицо печальное и чуточку торжественное, словно она собиралась сообщить о задержке месячных.
– Витенька, друг мой, – робко заговорила Изаура Петровна, – объясни, пожалуйста, в чём дело? Неужто я тебе совсем не нравлюсь?
– Что вы, Изаура Петровна, вы роскошная женщина. О такой можно только мечтать. Но ведь вы замужем за Леонидом Фомичом. Я думать ни о чём таком не смею. Не понимаю, как вам-то не страшно.
– Мои страхи, Витенька, давно в прошлом. Относительно нашего брака я не строю иллюзий. Не я у него первая, не я последняя. Мы с тобой, голубчик, оба обречены. Ты сегодня ночью сделал большую ошибку. Было бы хоть что вспомнить.
– Почему вы считаете, что обречены?
– Господи, какой простак, а ещё писатель. Оболдуй есть Оболдуй, чудовище с гипертрофированным самомнением. Сейчас ты ему нужен, и мной он пока не натешился, но это всё вопрос времени. Для него люди, Витенька, всё равно что туфли. Только в отличие от других людей он старую обувь не выбрасывает, а сжигает. Чтобы никому уже не досталась.
– По-моему, вы преувеличиваете, Изаура Петровна. Что значит – сжигает? В крематории, что ли?
– Как придётся. – Красавица беззаботно улыбалась, глядя на меня с материнским превосходством. – Можно в крематории, можно в котельной. Можно растворить в кислоте. У Оболдуюшки много способов избавиться от старья.
– И зная всё это, вы согласились выйти за него замуж?
– Мы даже в церкви венчались, – с гордостью сообщила Изаура. – Как же, это модно. Некоторые из них крестятся по нескольку раз. Считается хорошей рекламой… Согласилась я, Витенька, потому же, почему и ты согласился. Дескать, вдруг пронесёт, а денежек подкалымлю. Теперь знаю: не пронесёт. И ты, Витенька, не надейся. Он следов не оставляет.
От её обычной игривости не осталось и следа, рассудительная речь текла грустно, как на похоронах. На наших поминках. Ну, меня она не напугала, нет, не хватало ещё верить на слово многоликой профессионалке. Правда, волчонок тоски заскрёбся под сердцем, но он и без того копошился там третью неделю.
– Сударыня, – начал я с унылой гримасой, – всё, что вы говорите, тем более наталкивает на мысль, что нам лучше поостеречься. В доме полно ушей и глаз, ну как донесут?
– Успокойся, он и так всё про меня знает. Только я ему не болонка ручная… Витенька, а может, у тебя другая ориентация? Вроде не похоже. Глазёнки-то масленые.
– Я нормальный… Всегда готов соответствовать, но…
– Витька, сволочь! – вспылила Изаура Петровна. – Не хватало ещё, чтобы я навязывалась. Кто ты такой? Я с клиентов по пятьсот баксов в час брала, и считалось дёшево. А ты тут будешь целку из себя строить.
– Никого я не строю, Изаура Петровна. Почитаю за честь, что обратили внимание… Только вы девушка отчаянная, беззаветная, а я мужичок трусоватый, привык жить с оглядкой. Но коли твёрдо решили, давайте устроимся где-нибудь в городе, подальше от соглядатаев.
– Ещё чего! – фыркнула Изаура. – По свиданиям мне бегать некогда, я мужняя жена.
Около беседки, словно ниоткуда, возникла сгорбленная фигура садовника Пал Палыча, разговор наш прервался. Но я понимал, что пока она не удовлетворит свой каприз, не оставит в покое. Что подтвердил свирепый, какой-то голодный взгляд, которым Изаура одарила меня, убегая.
Пал Палыч перегнулся через перегородку беседки и на английском языке попросил сигаретку. В который раз я ответил (по-русски, моих знаний английского не хватало, чтобы свободно болтать), что нахожусь в завязке, поэтому не ношу сигарет.
– Да, да, естественно, прошу прощения, – забормотал Пал Палыч, пугливо озираясь. Он явно хотел сказать ещё что-то важное, но не решился, заметив двух охранников с автоматами, совершающих обход территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109