Кедровики и другие родственницы синиц принялись обсуждать, куда лететь.
И только синица, предводительница всей стаи, хохотала, кувыркаясь на
сучке, как на трапеции.
- Отправляться в такую даль? - пищала она. - Вот еще! Нам и здесь
хорошо. Враки, не будет ни снега, ни холода, ни голода! Никогда во всю
свою жизнь ничего подобного я не видала и не слыхала даже от стариков.
Но кедровики и корольки так волновались и трусили, что в конце концов
их волнение передалось и многим синицам. Они даже оставили на время свои
забавы и принялись допытываться у родственников, в чем, собственно, дело.
Те разъяснили им как могли, что надвигается опасность и надо немедленно
улетать в теплые страны.
Выслушав своих умных родственников, синицы опять только расхохотались,
снова принялись беззаботно распевать и летать наперегонки.
Между тем корольки и другие птички стали готовиться к длинному
путешествию и разузнавать дорогу на юг. Большая, широкая река, текущая к
югу, луна в небе и дикие гуси, также переселявшиеся в теплые страны,
должны были служить им путеводителями.
Чтобы их не заметили коршуны, решено было отправиться в путь ночью.
Начиналась буря, но и на это переселенцы решили не обращать внимания.
Вечером отлетающие птички расселись на деревьях и стали ждать восхода
луны. Синицы собрались провожать своих "сумасшедших" родственников и
продолжали насмехаться над ними.
Как только холодная луна поднялась над горизонтом, вся огромная стая
пернатых переселенцев сразу вспорхнула и, попрощавшись с синицами, плавно
понеслась к югу.
Пожелав им вместо счастливого пути скорейшего возвращения, беспечные
синицы, перелетая друг через друга и кувыркаясь в воздухе, шумно помчались
к опустевшему лесу.
- Нам будет гораздо лучше без этих чудаков! - щебетали они. -
Просторнее, да и весь корм достанется нам.
И они веселее прежнего стали играть и баловаться.
Между тем после сильной бури действительно пошел снег и наступили
холода. Непривычные синицы совсем растерялись. Куда девалась их былая
веселость! Им стало страшно, холодно, голодно. Беспомощно носились они по
лесу, ища, у кого бы спросить совета, у кого бы узнать, как найти путь на
юг. Но - увы! - кроме них, во всем громадном лесу не оказалось ни одной
певчей птички. Они припомнили, что переселенцы полетели над рекой, но
как-теперь узнать эту реку, когда все вокруг занесено снегом?
Как-то раз с юга пахнул теплый ветерок и поведал легкомысленным
певуньям, что их родственники, послушные указаниям мудрой матери-природы,
отлично устроились на теплом, благодатном юге, но что та же мать-природа,
разгневанная непослушными синицами, приказывает им оставить всякую надежду
на переселение в теплые страны и приспособляться, как сами знают, к
изменившемуся климату на их родине. Не хотели слушаться вовремя - теперь
пусть пеняют на себя.
Мало было утешительного в этой вести, но она подействовала на синиц
самым отрезвляющим образом: заставила их призадуматься и примириться с
новыми условиями жизни.
Синицы приободрились и развеселились. Решив, что можно жить и среди
снега, они снова стали весело чирикать, гоняться друг за дружкой, прыгать
по заиндевевшим веткам деревьев. Они чувствовали себя по-прежнему вполне
счастливо. Во время метелей и морозов они спокойно сидели в теплых
гнездышках, устроенных в дуплах старых деревьев. И как только после
суровой зимы пахнет теплым, предвесенним ветерком, одна из них радостно
запевает "весна идет!", а хор весело подхватывает песню.
Люди слушают, как звенят радостные голоса птиц в занесенном снегом
лесу, и тоже начинают радоваться скорой весне. Они знают, что предсказание
этих маленьких предвестниц всегда верно.
Но раз в году, глубокой осенью, когда по опустевшему лесному царству
зашумит, загудит и завоет холодный ветер, со всеми синицами творится
что-то странное: они на несколько дней теряют рассудок и начинают, точно
угорелые, метаться между деревьями и забираться куда попало, даже в самые
опасные места. Их тогда можно видеть и в лугах, и в степях, и в городах, в
подвалах, амбарах, сараях, - словом, всюду, где не следует быть маленькой
лесной птичке.
И если вам случится в это время года встретить в подобных местах синиц,
то так и знайте, что они временно сошли с ума. Это помешательство связано
у них с воспоминанием о том времени, когда они, по легкомыслию, отказались
переселиться вместе с перелетными птицами в теплые страны благодатного
юга.


МЕДВЕЖОНОК ДЖОННИ

1
Джонни был забавный маленький медвежонок, живший со своей матерью в
Йеллоустонском парке. Мать его звали Грэмпи (Злюка). Вместе с другими
медведями они жили в лесу возле гостиницы.
По распоряжению управляющего гостиницей все отбросы из кухни сносили на
открытую поляну в окрестном лесу, где медведи могли пировать ежедневно в
течение всего лета.
С тех пор как Йеллоустонский парк был объявлен заповедником для диких
животных, где они пользовались полной неприкосновенностью, количество
медведей там из года в год возрастало. Мирные шаги со стороны человека не
остались без ответа, и многие из медведей настолько хорошо освоились с
прислугой гостиницы, что даже получили прозвища, соответствующие их
внешнему виду и поведению. Один очень длинноногий и худой черный медведь
назывался Тощим Джимом. Другой черный медведь звался Снаффи (фыркающий);
он был так черен, будто его закоптили. Фэтти (толстяк) был очень жирный,
ленивый медведь, вечно занятый едой. Два лохматых подростка, которые
всегда приходили и уходили вместе, назывались Близнецами. Но наибольшей
известностью пользовались Грэмпи и маленький Джонни.
Грэмпи была самой большой и свирепой из черных медведиц, а Джонни, ее
единственный сын, был надоедлив и несносен, так как никогда не переставал
ворчать и скулить. Вероятно, это объяснялось какой-нибудь болезнью, потому
что ни один здоровый медвежонок, как и всякое здоровое дитя, не станет
беспричинно скулить все время. В самом деле, Джонни был похож на больного.
У него, по-видимому, постоянно болел живот, и это показалось мне вполне
естественным, когда я увидел, какую ужасающую мешанину пожирал он на
свалке. Он пробовал решительно все, что видел. А мать, вместо того чтобы
запретить ему, смотрела на такое обжорство с полным равнодушием.
У Джонни были только три здоровые лапы, блеклый скверный мех и
несоразмерно большие уши и брюхо. Однако мать обожала его;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112