Это был маленький выпад против моего Птенчика: «Завод "Кока-Кола" выпускает вредные продукты. Они сжигают все внутренности». Бутылочка шмякнулась о бетон и лопнула так же, как лопалась от невыносимых мыслей моя голова.
Все войны в мире не сравнятся с самой страшной войной — с самим собой, которую я вела изо дня в день, живя в чужом богатом городе, где я была никем, и звали меня никак. Кто здесь знал замдиректора «Luars»? Здесь я была «девочкой с Гражданки».
Я вошла в квартиру и в коридоре увидела себя в большом зеркале. Кожа лица пожелтела, но не от солярия, а от желчи и усталости, накопившихся за полгода жизни с «любимым». Мои длинные черные волосы вспоминали нежные руки парикмахера самого среднего салона города Москвы строго раз в полтора месяца. Ногти, привыкшие к тяжести геля или акрила, сейчас блестели цыганским лаком, нанесенным в дешевом салоне. За маникюром и педикюром я специально ездила в спальный район — там дешевле. Экономика должна быть экономной.
— Зачем ты выключила телефон?
— Я не выключала, он сломался.
— Ну и что теперь?
— Да, собственно, ничего... Надо новый покупать.
— Ты еще кредит за компьютер не отдала, а уже хочешь новый взять на телефон?!
Да, да! Я хочу новый телефон! Новый компьютер и гранатомет, или пулемет, или на худой конец «Макаров»!
Некоторое время назад у меня сломался ноутбук. Муженек широким жестом выдал мне «кредит» на покупку нового. Вследствие этого ежемесячно я получала не по 700, а по 500 долларов, остальное выплачивала ему по «кредиту».
— Купи себе какой-нибудь телефон тысячи за две. Перед кем тебе выкобениваться?
— Послушай, знаешь что! У меня всю жизнь, всегда, понял, всегда был самый крутой и навороченный телефон, а теперь ты мне предлагаешь модель «Убей соседа» за две тысячи?!
— А что таким тоном? — Он поднялся за столом, как на трибуне.
— А как ты со мной разговариваешь?!
И вообще, на какие деньги я живу? Да мне уже давно сдохнуть пора от твоего пособия для инвалидов. Да, кстати, а перед кем ты выкобениваешься своим «Vertu»?
— С чего ты вдруг взъерепенилась? Кажется, мы обговорили сумму твоего содержания! — рассвирепел он. Петрович никогда не кричал, но говорил таким тоном, что я представляла себя на скамье подсудимых, где равнодушный судья оглашает мне смертный приговор.
— Обговорили. Но не семьсот же долларов за вычетом кредита и процентов по кредиту!
— Какие проценты? Что ты несешь?
— А ты вовремя вычитаешь, поэтому нет процентов, — орала, словно обезумев из коридора я, не раздеваясь, с ужасом наблюдая, как этот жесткий холодный человек обходит свою трибуну (наш стол в гостиной).
— И вообще, за что тебе деньги платить? Семьсот — разве это мало? Ты говорить как следует хотя бы научилась!
Рыдая, я забилась на кухню, а он гордо удалился с видом победителя.
После этого разговора Петрович неделю хранил обет молчания — такую пытку он для меня специально придумал. Обычно через неделю
я становилась гладкой, как настоящий китай-
ский шелк.
Он знал, что кроме него поговорить мне не с кем, и этот садистский метод действовал безотказно. Правда, контроль на период вынужденного молчания не прекращался, и звонки с коротким вопросом «Ты где?» продолжались. Свой телефон я отремонтировала, с нетерпением ожидая того дня, когда заботливая Анька приедет в Москву на шоппинг в Третьяковский проезд и «Крокус» и, войдя в мое бедственное положение, подарит мне новую мобилу. Это будет второй телефон, который я получу из ее рук. Я заодно похожу с ней по магазинам. Теперь магазины для меня превратились в музеи с бесплатным входом.
В своей несчастной жизни я винила Тиму — ну надо же найти крайнего! Как правило, это всегда мужчина. Почему он не остановил меня, почему?
Мысли эти, мучительные, как зубная боль, разъедали мой мозг, как серная кислота.
Анька прибыла, и сегодня мы с ней сидели в «Третьяков Лонж» Это был для меня настоящий праздник, как новогодняя елка, которая бывает раз в году. В этот день обычно раздают подарки и случаются чудеса, а детям можно лечь спать на час позже и выпить глоток безалкогольного шампанского.
— Ань, а ты не можешь узнать у своего охранника, сколько стоит какое-нибудь огнестрельное и как его можно достать? — За соседним столиком с нами сидел Анькин охранник по кличке Мясо. Кресло под ним казалось детским горшком, а его лицо было размером с мою пятую точку. Он «в упор сек поляну».
— Ты что, хочешь сидеть из-за этого козла? Он, значит, коньки отбросит тихо и безболезненно, а ты потом всю жизнь будешь мучиться! — прочитала ход моих мыслей довольная жизнью Анька. Сейчас она занималась покупкой новой квартиры, подбирала мебель и прочую утварь. Анькин олигарх, благодаря ее стараниям, быстро стал просто преуспевающим бизнесменом, но он знал, что тратит деньги на благое дело. Его Анечка улыбалась и искренне могла радоваться первые пять минут после покупки недвижимости, автомобиля или поступления новой четырехзначной суммы на карту. Правда, если в течение недели новых сюрпризов не было, она сильно огорчалась, била посуду, устраивала истерику, и любимый осуществлял новые инвестиции по ее адресу.
А мимо меня проходили только трансфертные платежи, на то они и трансфертные, чтобы проходить мимо.
Но мне уже было не до зависти, меня переполняло столько негативных эмоций, что еще одна была бы просто убийственной.
— Да, мучиться неохота, а может есть еще какой-нибудь способ?
— Да ну, все мужики козлы!
— Велосипед придумала. Это практически бесполезная информация. А что мне с ним делать-то?
— Ну да, в реальности мы имеем мужиков-козлов, в виртуальности тоже козлов. А вот что с ними делать, не очень понятно. А тем более с этим. Алё! — и она прервалась на телефонный разговор. — Ты кем меня считаешь?.. Ты что о себе возомнил? Я что тебе, секретарша какая-то, чтобы на день рождения дарить мне духи, ты что?
На другом конце провода слышались оправдания.
— Ну и что, что двадцатка на счете, а духи-то за что? Чем я заслужила такие унижения, что я тебе плохого сделала? — ныла она в телефон.
Если у того, кто слышал речи Петровича, возникала ассоциация со смертельным приговором, то тот, кто слышал жалобные речи Ани, чувствовал себя как минимум последним подонком на этой земле — посмел обидеть беззащитную крошку.
— Ну, это же надо! — обратилась она ко мне. — С ума сойти! Прислал, блин, вчера водителя с духами и цветами. Ты представляешь, мне и духи? Ну, правда, на счет двадцать кусков перевел, но духи-то вонючие зачем дарить? Кольцо бы припер, как всегда. Не-е-е, ну это ж надо?!
Я слушала эти высказывания и понимала, что мои подруги сочувствуют мне, но не понимают, насколько ужасно мне живется — они просто это себе представить не могут. Бытие определяет сознание, а мое бытьё-житьё кардинально отличалось от моей прежней жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86