..
Я стояла на балконе своей новой квартиры на Садово-Сухаревской и хлюпала носом. По щекам катились слезинки, и я пальцем вытирала мокрые дорожки. Внизу мигал огнями ресторан «Сыр», маня меня воспоминаниями о светской жизни. По Садовому кольцу несся нескончаемый поток машин, сигналя и торопясь. Все вокруг словно сошли с ума — вечный бег по замкнутому кругу и нет времени остановиться, подумать, отдохнуть... Жизнь неслась какими-то толчками и рывками, и нужно было держаться изо всех сил, чтобы не вылететь из таратайки.
Я вспоминала наш прощальный вечер с Тимой. Мы пошли в «Хали-Гали», и я напилась в драбадан. Почему-то, после звездного шоу Трахтенберга, мы поехали в молодежный клуб «Порт», где я, помню, целовалась с Тиминым другом, а Тима обиделся на меня и спросил: «Зачем ты это сделала?» Мне нечего было ответить — я сама не знала зачем, но терять было абсолютно нечего.
С нами в тот вечер тусовалась девчонка, из разряда тех, которых привозят на мальчишеские посиделки за пятьсот долларов за партию — оптом дешевле. И мы отправились все вместе к Тиме домой. Его друг отлучился с ней на «разгрузку со склада», а я с Тимой осталась наедине.
— Ты хорошо подумала? — в который раз спрашивал он, наклоняясь ко мне и заглядывая в глаза.
— Да, я точно решила, — отвечала я пьяно, вновь и вновь прикладываясь к стакану с виски, которого, я кажется сильно перебрала...
— Мне тебя будет не хватать. Очень.
Тима был единственным человеком на свете, который мог меня остановить, но он не сделал этого.
Все мужчины до него и после него мне казались потом «жалким подобием левой руки». И я бежала от неразделенного чувства навстречу, как мне тогда казалось, к звездам. Я сдалась, я сбежала, я испугалась, осознав, что он не будет со мной, я могу ждать его вечно, всю жизнь терпеть его похождения, но никогда он не будет любить меня, и никогда не позволит любить себя. Ему это не нужно...
— Ты что тут стоишь? Замерзнешь!
— Мне не холодно, — стараясь скрыть следы слез, ответила я.
— Давай читать будем.
— Сейчас приду.
— Не сейчас, а давай иди. — Он вышел с балкона.
Я молча показала его спине вытянутый средний палец левой руки и покорно направилась в комнату.
После моего окончательного переезда в Москву все мосты, соединяющие меня с прошлой жизнью были сожжены умелыми руками Петровича.
Он ухитрился поссорить меня даже с мамой. И получив полную власть, как в финансовом, так и в моральном плане, пользовался мной, как хотел. Утверждал, что я некрасиво разговариваю, и отправил меня на курсы риторики. По вечерам я читала вслух «Войну и мир», а он поправлял меня, обучая, в каких местах и как нужно делать ударения, паузы. Наш Дятел из университета казался мне теперь райской птичкой, честное слово.
Методы моего воспитания были унизительны. Сначала я доверяла ему и думала, что, наверное, по-другому он не умеет.
Петрович деловито хозяйничал в моих мозгах, как в рабочем ПК: устанавливал программы, удалял неактуальные файлы, ставил пароли на доступы, менял заставки.
Но этим дело не ограничилось.
Уважаемый Аркадий Петрович был человеком разносторонних интересов, человеком, жаждущим новых открытий. Довольно быстро в фокус его внимания попала экономическая сторона моего существования. Любознательный экспериментатор-гуманист с задором искал финансовый порог моей выживаемости. Мои финансовые траты были сведены к минимуму, составлявшему семьсот долларов США — прощай дорогостоящие салоны и фитнес-центры, гламурные рестораны, любимые марки одежды! Теперь я по-настоящему прочувствовала смысл фразы: «Лучше не иметь, чем потерять».
Однако результат эксперимента превзошел самые смелые ожидания. Я выжила.
В руке завибрировал телефон, и каждый его звонок сейчас был очень важен для меня. В первое время, когда я переехала в Москву, мне все звонили, скучали. Поддерживалось искреннее дружеское общение и неподдельный интерес к моей персоне. Но потом звонки стали все реже и реже. Ведь они были «там», а я «здесь». Сейчас высветился родной Иркин номер, и я, заплаканная, сказала «Алло» заикавшейся от плача Ирке.
— Ты представляешь, я приезжаю домой с Лизкой. Все ноги до жопы стерла, покупала шмотки в Милане этому Пончику с хреновой начинкой. Вхожу в квартиру — а там срач! На полочке в ванной стоит чья-то помада «Givenchy». Я спрашиваю у Лизки, она говорит, не ее, и не моя тоже... Он дома тусовки устраивал, девок таскал и даже домработнице позвонить не соизволил!
— Вот Пончик, вот дерьмо! — всхлипнула я.
— Я из-за него Рональда послала, готовить научилась, тусоваться бросила, а он... А он...
А он... — и Ирка взахлеб зарыдала в трубку. Мне хотелось завыть с ней хором. Ох, две дуры, надо ж было так влипнуть, и нас теперь таких вот «нарядных» юзают, как хотят.
— Да пошли ты его в сад, — побоялась выматериться я. — За это из моего скромного жизненного пособия вычиталось десять долларов.
— Да люблю я это дерьмовое пирожное. Не могу я без него!
— Да, он же, сама знаешь, где плавает, тебя окунает, и я еще до кучи в дерьме бултыхаюсь, — в свою очередь пожаловалась я. Свой дефолт я ощутила, когда спустилась в московское метро. Андеграунд — это погребение заживо «на скорую руку», без формальных почестей, быстро и надежно. Я бы предпочла крематорий...
— Хватит болтать! Только и делаешь, что по телефону треплешься, надо делом заниматься. Дела вести — не мудями трясти! Я тут что, нанимался тебя ждать?
И где это тут наш литературный язык?
— Слушай, Ирк, шиза косит наши ряды.
Я пошла, пока меня не скосило!
— Подожди, последнее сейчас быстро расскажу. Я с Лизкой сегодня с горя нюхнула и в столб впилилась. Машину, в общем, разбила.
— А страховка?
— Я долго буду повторять! — не унимался голос из-за двери.
— Как я могла вызвать ментов с такими зрачками? Проще машину отремонтировать, чем с ними разбираться.
— Ладно, у меня тут космические бои в разгаре, надо идти, пока жива.
— Ну да, удачи!
Я прочла несколько глав из «Войны и мира». Мой «Птенец ангельский» остался доволен — для меня сегодняшний день прошел не зря, и он попрессовал меня перед сном. Далее по семейному расписанию, составленному и утвержденному без моего участия, следовала программа «Время». Я устроилась рядом, уставившись в экран ставшего ненавистным мне телевизора. Теперь я с гордостью могла сидеть на скамейке с бабульками и принимать живое участие в обсуждении сериалов, необдуманных действий правительства, засилия рекламы и прочих новостей народной жизни. Я была отлично осведомлена обо всем, что творится в стране и мире, а также о том, что показывают по каналам НТВ+ на английском языке. Английский язык стал одним из моих «увлечений». До занятий я добиралась исключительно на метро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Я стояла на балконе своей новой квартиры на Садово-Сухаревской и хлюпала носом. По щекам катились слезинки, и я пальцем вытирала мокрые дорожки. Внизу мигал огнями ресторан «Сыр», маня меня воспоминаниями о светской жизни. По Садовому кольцу несся нескончаемый поток машин, сигналя и торопясь. Все вокруг словно сошли с ума — вечный бег по замкнутому кругу и нет времени остановиться, подумать, отдохнуть... Жизнь неслась какими-то толчками и рывками, и нужно было держаться изо всех сил, чтобы не вылететь из таратайки.
Я вспоминала наш прощальный вечер с Тимой. Мы пошли в «Хали-Гали», и я напилась в драбадан. Почему-то, после звездного шоу Трахтенберга, мы поехали в молодежный клуб «Порт», где я, помню, целовалась с Тиминым другом, а Тима обиделся на меня и спросил: «Зачем ты это сделала?» Мне нечего было ответить — я сама не знала зачем, но терять было абсолютно нечего.
С нами в тот вечер тусовалась девчонка, из разряда тех, которых привозят на мальчишеские посиделки за пятьсот долларов за партию — оптом дешевле. И мы отправились все вместе к Тиме домой. Его друг отлучился с ней на «разгрузку со склада», а я с Тимой осталась наедине.
— Ты хорошо подумала? — в который раз спрашивал он, наклоняясь ко мне и заглядывая в глаза.
— Да, я точно решила, — отвечала я пьяно, вновь и вновь прикладываясь к стакану с виски, которого, я кажется сильно перебрала...
— Мне тебя будет не хватать. Очень.
Тима был единственным человеком на свете, который мог меня остановить, но он не сделал этого.
Все мужчины до него и после него мне казались потом «жалким подобием левой руки». И я бежала от неразделенного чувства навстречу, как мне тогда казалось, к звездам. Я сдалась, я сбежала, я испугалась, осознав, что он не будет со мной, я могу ждать его вечно, всю жизнь терпеть его похождения, но никогда он не будет любить меня, и никогда не позволит любить себя. Ему это не нужно...
— Ты что тут стоишь? Замерзнешь!
— Мне не холодно, — стараясь скрыть следы слез, ответила я.
— Давай читать будем.
— Сейчас приду.
— Не сейчас, а давай иди. — Он вышел с балкона.
Я молча показала его спине вытянутый средний палец левой руки и покорно направилась в комнату.
После моего окончательного переезда в Москву все мосты, соединяющие меня с прошлой жизнью были сожжены умелыми руками Петровича.
Он ухитрился поссорить меня даже с мамой. И получив полную власть, как в финансовом, так и в моральном плане, пользовался мной, как хотел. Утверждал, что я некрасиво разговариваю, и отправил меня на курсы риторики. По вечерам я читала вслух «Войну и мир», а он поправлял меня, обучая, в каких местах и как нужно делать ударения, паузы. Наш Дятел из университета казался мне теперь райской птичкой, честное слово.
Методы моего воспитания были унизительны. Сначала я доверяла ему и думала, что, наверное, по-другому он не умеет.
Петрович деловито хозяйничал в моих мозгах, как в рабочем ПК: устанавливал программы, удалял неактуальные файлы, ставил пароли на доступы, менял заставки.
Но этим дело не ограничилось.
Уважаемый Аркадий Петрович был человеком разносторонних интересов, человеком, жаждущим новых открытий. Довольно быстро в фокус его внимания попала экономическая сторона моего существования. Любознательный экспериментатор-гуманист с задором искал финансовый порог моей выживаемости. Мои финансовые траты были сведены к минимуму, составлявшему семьсот долларов США — прощай дорогостоящие салоны и фитнес-центры, гламурные рестораны, любимые марки одежды! Теперь я по-настоящему прочувствовала смысл фразы: «Лучше не иметь, чем потерять».
Однако результат эксперимента превзошел самые смелые ожидания. Я выжила.
В руке завибрировал телефон, и каждый его звонок сейчас был очень важен для меня. В первое время, когда я переехала в Москву, мне все звонили, скучали. Поддерживалось искреннее дружеское общение и неподдельный интерес к моей персоне. Но потом звонки стали все реже и реже. Ведь они были «там», а я «здесь». Сейчас высветился родной Иркин номер, и я, заплаканная, сказала «Алло» заикавшейся от плача Ирке.
— Ты представляешь, я приезжаю домой с Лизкой. Все ноги до жопы стерла, покупала шмотки в Милане этому Пончику с хреновой начинкой. Вхожу в квартиру — а там срач! На полочке в ванной стоит чья-то помада «Givenchy». Я спрашиваю у Лизки, она говорит, не ее, и не моя тоже... Он дома тусовки устраивал, девок таскал и даже домработнице позвонить не соизволил!
— Вот Пончик, вот дерьмо! — всхлипнула я.
— Я из-за него Рональда послала, готовить научилась, тусоваться бросила, а он... А он...
А он... — и Ирка взахлеб зарыдала в трубку. Мне хотелось завыть с ней хором. Ох, две дуры, надо ж было так влипнуть, и нас теперь таких вот «нарядных» юзают, как хотят.
— Да пошли ты его в сад, — побоялась выматериться я. — За это из моего скромного жизненного пособия вычиталось десять долларов.
— Да люблю я это дерьмовое пирожное. Не могу я без него!
— Да, он же, сама знаешь, где плавает, тебя окунает, и я еще до кучи в дерьме бултыхаюсь, — в свою очередь пожаловалась я. Свой дефолт я ощутила, когда спустилась в московское метро. Андеграунд — это погребение заживо «на скорую руку», без формальных почестей, быстро и надежно. Я бы предпочла крематорий...
— Хватит болтать! Только и делаешь, что по телефону треплешься, надо делом заниматься. Дела вести — не мудями трясти! Я тут что, нанимался тебя ждать?
И где это тут наш литературный язык?
— Слушай, Ирк, шиза косит наши ряды.
Я пошла, пока меня не скосило!
— Подожди, последнее сейчас быстро расскажу. Я с Лизкой сегодня с горя нюхнула и в столб впилилась. Машину, в общем, разбила.
— А страховка?
— Я долго буду повторять! — не унимался голос из-за двери.
— Как я могла вызвать ментов с такими зрачками? Проще машину отремонтировать, чем с ними разбираться.
— Ладно, у меня тут космические бои в разгаре, надо идти, пока жива.
— Ну да, удачи!
Я прочла несколько глав из «Войны и мира». Мой «Птенец ангельский» остался доволен — для меня сегодняшний день прошел не зря, и он попрессовал меня перед сном. Далее по семейному расписанию, составленному и утвержденному без моего участия, следовала программа «Время». Я устроилась рядом, уставившись в экран ставшего ненавистным мне телевизора. Теперь я с гордостью могла сидеть на скамейке с бабульками и принимать живое участие в обсуждении сериалов, необдуманных действий правительства, засилия рекламы и прочих новостей народной жизни. Я была отлично осведомлена обо всем, что творится в стране и мире, а также о том, что показывают по каналам НТВ+ на английском языке. Английский язык стал одним из моих «увлечений». До занятий я добиралась исключительно на метро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86