И для меня ровно в шесть тридцать приготовят ужин.
Засыпая, Финн все еще продолжал улыбаться.
Эйлин Мэлони была знаменитостью среди отчаянно конкурировавших между собой членов сообщества домовладельцев. Они знали, что дом ее был чистым, пища простой, но хорошей и что она не ограничивала в еде своих квартирантов.
– Я никого не заморю голодом, – часто говорила она, щедро накладывая порции картофельного пюре, капусты и котлет, а по воскресеньям и своего коронного блюда – ростбифа.
– Так было и тогда, когда моя собственная семья и мои земляки умирали от голода, – расчувствовавшись, любила она добавлять, пока ее довольные постояльцы очищали свои тарелки.
Когда, через семь лет после их женитьбы, умер ее муж, Эйлин оказалась в незавидной роли бездетной ирландской вдовы, без сыновей, которые могли бы позаботиться о ней на склоне лет. Она понимала, что должна была сама обеспечить свою жизнь. Собравшись с духом, она продала свой домишко и на вырученные деньги, к которым добавила ссуду, полученную в банке, купила более крупный дом, ближе к Бродвею, где, как она понимала, все ее двенадцать комнат будут всегда заняты квартирантами. Легкой жизни не бывает; и своевременно получать деньги от актеров нелегко, именно поэтому большинство домовладельцев отказывали им в жилье. Но у Эйлйн была слабость к красивым мужчинам, и, кроме того, они развлекали её своими бесконечными рассказами. Она была в курсе всех бродвейских сплетен; общение с актерами позволяло ей чувствовать себя частью их мира. Ей было сорок лет она была достаточно обеспечена и наделена материнским чутьем.
Она думала, что именно наивность Финна О'Киффи тронула ее душу, хотя даже в этом костюме он был очень красивым ирландским юношей. В нем было что-то такое, какая-то сдерживаемая, но настоятельная потребность – не конкретно, скажем, в хорошей еде, а в самой жизни, как молотком ударившая в ее сердце.
– У меня чутье на талант, – часто говаривала она, проницательно вглядываясь в сидевших за ее столом квартирантов. – Разве не я предсказала успех своему квартиранту Нэду Шеридану и оказалась права? Разве он теперь, в этот самый момент, не на вершине актерской славы? И верьте мне, это лишь начало. Тому молодому человеку суждено подняться еще выше. А когда он вернется, то снова остановится у миссис Мэлони. И нигде ему не будет лучше, чем здесь.
В такие минуты квартиранты устремляли на нее свои взоры в надежде, что ее проницательный взгляд выведет их на дорогу к успеху, как это случилось с Нэдом; но из всех присутствующих только Финн вызывал в ней такое же чувство. Не Мария Вентури, молодая актриса третьего плана, уже три недели не платившая за комнату, и которая будет выставлена за дверь, если не расплатится в следующую пятницу; и не сестры Марканд, кокетливые француженки, игравшие в ревю, где они вскидывали свои ноги, демонстрируя публике больше, чем приличествовало бы, – но эти-то хоть платили вовремя; и не все другие, эти якобы драматурги, артисты эстрады и актеры, постоянно жившие на грани успеха, осаждавшие офисы антрепренеров днем и бродвейские бары по вечерам и постоянно надеявшиеся на удачу.
– Мистер О'Киффи не такой, как все, – говорила она своим постояльцам, представляя им пришедшего к столу ровно в шесть тридцать юношу. – Мистер О'Киффи будет заниматься финансовым бизнесом.
Услышав магическое слово «финансы», все с интересом посмотрели на юношу, которому она отвела почетное место за столом по правую руку от себя, на достаточно большом расстоянии от француженок, автоматически начинавших кокетничать с любым мужчиной независимо от того, насколько он стар или непривлекателен.
– Но разве не кокетничают буквально все? – невинно спросила Коринна Марканд, когда Эйлин предупредила ее о необходимости сдерживать себя.
Коринна, хорошенькая блондинка, страстно смотрела на Финна, и Эйлин бдительным оком следила за нею, пока худенькая девочка-служанка ставила перед каждым из квартирантов наполненную до краев чашку с бульоном.
– А что именно это значит – «финансовый бизнес»? – спросила Коринна, посылая через весь стол очаровательную улыбку Финну. – Это звучит так по-мужски…
– Это работа с ценными бумагами и акциями, – пояснил Финн, возвращая ей улыбку. – Мне предстоит работать на фирму «Джеймс энд компании», это брокерская фирма.
Об этой фирме слышали все и все уважительно посмотрели на Финна, представляя себе, как много он, должно быть, будет получать.
– И что же вы будете там делать, мистер О'Киффи? – спросила Эйлин.
– Мне предстоит научиться этому бизнесу, мэм. Меня будет учить сам господин Джеймс.
Это произвело впечатление даже на Эйлин, и Финн решил, что лучше не говорить о том, что он всего лишь выскочка из конюхов и кучеров и что благодаря своему доброму сердцу господин Джеймс дает ему возможность усовершенствоваться. И он не обманет его доверия, твердо сказал себе Финн. Это был его шанс, и он знал из собственного опыта, что удача не приходит дважды.
После ужина Финн поднялся в свою комнату. Раздевшись и тщательно развесив одежду на медных крючках, он потушил газовую лампу. Чувствуя под головой мягкую подушку, набитую утиным пером, и всей кожей воспринимая свежесть чистых полотняных простыней, он погрузился в сон с такой легкостью, будто вознесся на небеса. Он не видел во сне ни Нью-Йорка, ни Эйлин Мэлони, ни Коринны Марканд, ни даже господина Джеймса и брокерской конторы, где завтра должна была начаться его новая жизнь. Он видел во сне Лилли – как всегда, как почти каждую ночь.
Финн поднялся с рассветом и съел завтрак, приготовленный маленькой служанкой Пегги ровно к шести тридцати. За столом больше не было никого, даже миссис Мэлони, и когда Пегги поставила перед ним огромное блюдо с рубленой солониной, он энергично принялся за еду, спрашивая у нее, где все остальные.
– Актеры встают позже нас, – объяснила она Финну. – Они работают до позднего вечера, если у них есть работа.
Она добавила ему кофе и, облокотившись на сервант, смотрела, как он ел. Пегги была рыжеволосой, веснушчатой девушкой-ирландкой, дочерью иммигрантов. Она была невероятно худа, с запавшими от недоедания глазами, прозрачная, как снятое молоко. Эйлин Мэлони обещала ее семье откормить девушку, а также платить ей по пять долларов в месяц, и предоставить комнату, которая, собственно, не была комнатой в полном смысле слова, а скорее клиновидным уголком, отгороженным от самой дешевой в доме чердачной комнаты, которую занимала мисс Вентури.
Но какой бы она ни была неприкаянной, ее опыт городской жизни был куда больше его собственного: она знала привычки актеров и актрис, могла назвать все наперечет названия последних пьес и музыкальных шоу, а заодно и имена исполнителей и адрес каждого из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Засыпая, Финн все еще продолжал улыбаться.
Эйлин Мэлони была знаменитостью среди отчаянно конкурировавших между собой членов сообщества домовладельцев. Они знали, что дом ее был чистым, пища простой, но хорошей и что она не ограничивала в еде своих квартирантов.
– Я никого не заморю голодом, – часто говорила она, щедро накладывая порции картофельного пюре, капусты и котлет, а по воскресеньям и своего коронного блюда – ростбифа.
– Так было и тогда, когда моя собственная семья и мои земляки умирали от голода, – расчувствовавшись, любила она добавлять, пока ее довольные постояльцы очищали свои тарелки.
Когда, через семь лет после их женитьбы, умер ее муж, Эйлин оказалась в незавидной роли бездетной ирландской вдовы, без сыновей, которые могли бы позаботиться о ней на склоне лет. Она понимала, что должна была сама обеспечить свою жизнь. Собравшись с духом, она продала свой домишко и на вырученные деньги, к которым добавила ссуду, полученную в банке, купила более крупный дом, ближе к Бродвею, где, как она понимала, все ее двенадцать комнат будут всегда заняты квартирантами. Легкой жизни не бывает; и своевременно получать деньги от актеров нелегко, именно поэтому большинство домовладельцев отказывали им в жилье. Но у Эйлйн была слабость к красивым мужчинам, и, кроме того, они развлекали её своими бесконечными рассказами. Она была в курсе всех бродвейских сплетен; общение с актерами позволяло ей чувствовать себя частью их мира. Ей было сорок лет она была достаточно обеспечена и наделена материнским чутьем.
Она думала, что именно наивность Финна О'Киффи тронула ее душу, хотя даже в этом костюме он был очень красивым ирландским юношей. В нем было что-то такое, какая-то сдерживаемая, но настоятельная потребность – не конкретно, скажем, в хорошей еде, а в самой жизни, как молотком ударившая в ее сердце.
– У меня чутье на талант, – часто говаривала она, проницательно вглядываясь в сидевших за ее столом квартирантов. – Разве не я предсказала успех своему квартиранту Нэду Шеридану и оказалась права? Разве он теперь, в этот самый момент, не на вершине актерской славы? И верьте мне, это лишь начало. Тому молодому человеку суждено подняться еще выше. А когда он вернется, то снова остановится у миссис Мэлони. И нигде ему не будет лучше, чем здесь.
В такие минуты квартиранты устремляли на нее свои взоры в надежде, что ее проницательный взгляд выведет их на дорогу к успеху, как это случилось с Нэдом; но из всех присутствующих только Финн вызывал в ней такое же чувство. Не Мария Вентури, молодая актриса третьего плана, уже три недели не платившая за комнату, и которая будет выставлена за дверь, если не расплатится в следующую пятницу; и не сестры Марканд, кокетливые француженки, игравшие в ревю, где они вскидывали свои ноги, демонстрируя публике больше, чем приличествовало бы, – но эти-то хоть платили вовремя; и не все другие, эти якобы драматурги, артисты эстрады и актеры, постоянно жившие на грани успеха, осаждавшие офисы антрепренеров днем и бродвейские бары по вечерам и постоянно надеявшиеся на удачу.
– Мистер О'Киффи не такой, как все, – говорила она своим постояльцам, представляя им пришедшего к столу ровно в шесть тридцать юношу. – Мистер О'Киффи будет заниматься финансовым бизнесом.
Услышав магическое слово «финансы», все с интересом посмотрели на юношу, которому она отвела почетное место за столом по правую руку от себя, на достаточно большом расстоянии от француженок, автоматически начинавших кокетничать с любым мужчиной независимо от того, насколько он стар или непривлекателен.
– Но разве не кокетничают буквально все? – невинно спросила Коринна Марканд, когда Эйлин предупредила ее о необходимости сдерживать себя.
Коринна, хорошенькая блондинка, страстно смотрела на Финна, и Эйлин бдительным оком следила за нею, пока худенькая девочка-служанка ставила перед каждым из квартирантов наполненную до краев чашку с бульоном.
– А что именно это значит – «финансовый бизнес»? – спросила Коринна, посылая через весь стол очаровательную улыбку Финну. – Это звучит так по-мужски…
– Это работа с ценными бумагами и акциями, – пояснил Финн, возвращая ей улыбку. – Мне предстоит работать на фирму «Джеймс энд компании», это брокерская фирма.
Об этой фирме слышали все и все уважительно посмотрели на Финна, представляя себе, как много он, должно быть, будет получать.
– И что же вы будете там делать, мистер О'Киффи? – спросила Эйлин.
– Мне предстоит научиться этому бизнесу, мэм. Меня будет учить сам господин Джеймс.
Это произвело впечатление даже на Эйлин, и Финн решил, что лучше не говорить о том, что он всего лишь выскочка из конюхов и кучеров и что благодаря своему доброму сердцу господин Джеймс дает ему возможность усовершенствоваться. И он не обманет его доверия, твердо сказал себе Финн. Это был его шанс, и он знал из собственного опыта, что удача не приходит дважды.
После ужина Финн поднялся в свою комнату. Раздевшись и тщательно развесив одежду на медных крючках, он потушил газовую лампу. Чувствуя под головой мягкую подушку, набитую утиным пером, и всей кожей воспринимая свежесть чистых полотняных простыней, он погрузился в сон с такой легкостью, будто вознесся на небеса. Он не видел во сне ни Нью-Йорка, ни Эйлин Мэлони, ни Коринны Марканд, ни даже господина Джеймса и брокерской конторы, где завтра должна была начаться его новая жизнь. Он видел во сне Лилли – как всегда, как почти каждую ночь.
Финн поднялся с рассветом и съел завтрак, приготовленный маленькой служанкой Пегги ровно к шести тридцати. За столом больше не было никого, даже миссис Мэлони, и когда Пегги поставила перед ним огромное блюдо с рубленой солониной, он энергично принялся за еду, спрашивая у нее, где все остальные.
– Актеры встают позже нас, – объяснила она Финну. – Они работают до позднего вечера, если у них есть работа.
Она добавила ему кофе и, облокотившись на сервант, смотрела, как он ел. Пегги была рыжеволосой, веснушчатой девушкой-ирландкой, дочерью иммигрантов. Она была невероятно худа, с запавшими от недоедания глазами, прозрачная, как снятое молоко. Эйлин Мэлони обещала ее семье откормить девушку, а также платить ей по пять долларов в месяц, и предоставить комнату, которая, собственно, не была комнатой в полном смысле слова, а скорее клиновидным уголком, отгороженным от самой дешевой в доме чердачной комнаты, которую занимала мисс Вентури.
Но какой бы она ни была неприкаянной, ее опыт городской жизни был куда больше его собственного: она знала привычки актеров и актрис, могла назвать все наперечет названия последних пьес и музыкальных шоу, а заодно и имена исполнителей и адрес каждого из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130