Ты можешь получить цирказеанский символ, верно, но также и дастелский. Мы готовы это сделать.
Я молча смотрел на свои руки. Я знал, чего хочу, но такое желание казалось мелочным. Некоторые вещи имели гораздо большее значение, чем какието знаки на мочке уха. Я был дастелцем, что бы ни говорила татуировка.
– Наша политика – не вмешиваться в дела людей, тебе ведь это известно, – добавил гхемф.
– И все же вы спасли моих друзей на Плавучей Заросли.
– Гхемфы из одного выводка с Эйлсой имеют обязательства перед Блейз.
– Вы же знаете, – сказал я, – что распространение дунмагии было бы бедствием для гхемфов. Злые колдуны вас не любят.
Последовало долгое молчание. Потом первый гхемф спросил:
– Чего ты от нас хочешь?
– Сообщите мне, где находится Блейз или Тор Райдер… или Келвин Гилфитер. Пошлите сообщение Блейз о том, что происходит здесь. Только и всего.
Последовало новое молчание и обмен жестами. Я чувствовал, что идет жаркий спор, хотя и не мог бы сказать, что вызывало у меня такое впечатление.
Потом наконец я услышал ответ:
– Мы этого не сделаем. Где находятся твои друзья, мы не знаем. Однако мы сообщим обо всем выводку Эйлсы.
Подразумевалось, что выводок Эйлсы передаст мое сообщение. Я мрачно улыбнулся в душе. Не только люди умели перекладывать на других опасные дела…
– Спасибо, – сказал я.
– А как насчет татуировки?
Я сделал глубокий вдох. Слова, которые я произнес, оказалось ужасно трудно выговорить, как будто я отказывался от части собственной личности.
– Я выбираю цирказеанское гражданство.
Тремя днями позже я стоял у окна своей комнаты во дворце, рассеянно теребя мочку уха со знаком гражданства – аквамарином в середине татуировки, изображающей глаз, – и глядя сверху на Адский Ушат и причалы. Некоторые корабли отошли от берега и встали на якорь в глубине бухты: этой ночью можно было ожидать дебошей. Бочонки с пивом и дешевым вином, выставленные на нижних уровнях города, чтобы жители могли отпраздновать свадьбу властителя, означали, что три четверти населения скоро начнут спьяну буйствовать. Предусмотрительные горожане просто разошлись по домам и заперли двери, а капитаны кораблей отвели свои суда подальше от берега. На одном из причалов уже разгорался пожар, и мне на фоне пламени были видны силуэты людей, передававших друг другу ведра с водой, чтобы погасить огонь.
Во дворце дела шли ненамного лучше. Многие из приглашенных на свадьбу – знать, жившая на верхних уровнях столицы, – после дневного празднества разбрелись кто куда, и начались ночные оргии. Ближайшее окружение властителя дало волю своим извращенным вкусам, и из того, чему я был свидетелем, явствовало, что этой ночью новобрачная не разделит ложе со своим супругом. Властитель ел и пил за дюжину гостей, и я даже усомнился, что после такого он останется в живых.
Мне пришлось примириться с тем, что в тот день Лиссал вступила в брак с человеком, которого когдато презирала настолько, что отказалась от своего высокого положения и прав на трон Цирказе, лишь бы от него избавиться. Когдато она меня любила… возможно, гдето в глубинах ее души эта любовь была еще жива, но теперь мне оставалось только наблюдать. Одиночество погружало во тьму каждый момент моей жизни. И не было рядом никого, с кем я мог бы поговорить, – совсем никого.
Хуже всего оказалось начало празднества, когда Роласс Триган – тогда еще трезвый – поднялся на ноги, чтобы провозгласить тост за новобрачную, и во всеуслышание заявил о том, что она беременна.
– Признаюсь, друзья, – проревел он так, что заглушил все разговоры в зале, – ваш благородный повелитель не очень хорошо вел себя при дворе Цирказе. Он поторопил события и соблазнил прелестную Деву Замка в ее собственном доме еще до заключения брачного договора. Милая девица… впрочем, конечно, уже не девица… явилась сюда, чтобы исправить упущение. Вот сегодня мы это и делаем. Господа, выпьем же за будущего наследника трона Брета!
Я от изумления разинул рот. Триган не имел никакой возможности сделать такое на Цирказе! Даже если бы Флейм этого захотела – а она совершенно точно ничего подобного не хотела, – он не смог бы увидеться с ней наедине. При дворе Цирказе женщины из правящей семьи были затворницами. Близость с Флейм места не имела, и тем не менее властитель, повидимому, искренне верил в свои слова. Он лукаво улыбнулся Лиссал, и отблески дунмагии ярко вспыхнули на нем. Ей какимто образом удалось своим колдовством дать ему ложные воспоминания. Он верил в то, что сказал, верил, что дитя, которое она носит, его.
Думаю, что никогда еще я не испытывал подобного ужаса. Лиссал, как оказалось, была способна на такое тонкое использование дунмагии, о котором Мортред и не догадывался. Вместо того чтобы превращать людей в марионеток, лишенных воли и разума, она сумела вложить в свои жертвы, не разрушая их личности, но полностью подчиняя своим целям, воспоминания о событиях, никогда не происходивших в действительности.
Уловка Лиссал была необычайно изобретательной. Вместо того чтобы накладывать чары на множество людей, заставляя их поверить в то, будто наследник мог родиться так быстро после зачатия в ночь бракосочетания, она предложила им простое объяснение: Триган признался в том, что дал волю своей страсти несколько преждевременно. То, что ребенок оказывался незаконнорожденным, значения не имело; главным было другое: властитель при свидетелях признал ребенка своим, и родиться он должен был уже после свадьбы. Если это случится с некоторым опозданием… что ж, мало кто вспомнит, когда именно властитель был на Цирказе, да никто и не станет утруждать себя подсчетами.
«Ох, Флейм, – думал я, – уж слишком ты умна… нет, не Флейм, а та, сочащаяся дунмагией тварь, которой ты стала».
Я провел всю ночь у окна, глядя на Ушат и гадая, чем может быть занята Флейм. О чем она думает… как страдает. Мою душу разрывало горе.
В дни, предшествовавшие свадьбе, она по большей части не обращала на меня внимания, за исключением редких моментов, когда мы оказывались наедине. Тогда она подвергала меня жестоким насмешкам: издевалась над моей внешностью, высмеивала мою глупость и робость. Я надеялся, что делает это она, чтобы заставить меня бежать, бросить ее до того, как поглощающая ее скверна заставит ее меня убить. Так мне хотелось думать, но иногда поверить в это оказывалось трудно. Она слишком хорошо меня знала, и ей так легко было найти мои уязвимые места и ткнуть меня носом в мои слабости.
Думаю, я должен быть благодарен судьбе за то, что придворные по большей части оставляли меня в покое, считая, что Дева Замка покровительствует мне, – среди них едва ли нашелся бы хоть один, кто не был бы развращен и жесток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Я молча смотрел на свои руки. Я знал, чего хочу, но такое желание казалось мелочным. Некоторые вещи имели гораздо большее значение, чем какието знаки на мочке уха. Я был дастелцем, что бы ни говорила татуировка.
– Наша политика – не вмешиваться в дела людей, тебе ведь это известно, – добавил гхемф.
– И все же вы спасли моих друзей на Плавучей Заросли.
– Гхемфы из одного выводка с Эйлсой имеют обязательства перед Блейз.
– Вы же знаете, – сказал я, – что распространение дунмагии было бы бедствием для гхемфов. Злые колдуны вас не любят.
Последовало долгое молчание. Потом первый гхемф спросил:
– Чего ты от нас хочешь?
– Сообщите мне, где находится Блейз или Тор Райдер… или Келвин Гилфитер. Пошлите сообщение Блейз о том, что происходит здесь. Только и всего.
Последовало новое молчание и обмен жестами. Я чувствовал, что идет жаркий спор, хотя и не мог бы сказать, что вызывало у меня такое впечатление.
Потом наконец я услышал ответ:
– Мы этого не сделаем. Где находятся твои друзья, мы не знаем. Однако мы сообщим обо всем выводку Эйлсы.
Подразумевалось, что выводок Эйлсы передаст мое сообщение. Я мрачно улыбнулся в душе. Не только люди умели перекладывать на других опасные дела…
– Спасибо, – сказал я.
– А как насчет татуировки?
Я сделал глубокий вдох. Слова, которые я произнес, оказалось ужасно трудно выговорить, как будто я отказывался от части собственной личности.
– Я выбираю цирказеанское гражданство.
Тремя днями позже я стоял у окна своей комнаты во дворце, рассеянно теребя мочку уха со знаком гражданства – аквамарином в середине татуировки, изображающей глаз, – и глядя сверху на Адский Ушат и причалы. Некоторые корабли отошли от берега и встали на якорь в глубине бухты: этой ночью можно было ожидать дебошей. Бочонки с пивом и дешевым вином, выставленные на нижних уровнях города, чтобы жители могли отпраздновать свадьбу властителя, означали, что три четверти населения скоро начнут спьяну буйствовать. Предусмотрительные горожане просто разошлись по домам и заперли двери, а капитаны кораблей отвели свои суда подальше от берега. На одном из причалов уже разгорался пожар, и мне на фоне пламени были видны силуэты людей, передававших друг другу ведра с водой, чтобы погасить огонь.
Во дворце дела шли ненамного лучше. Многие из приглашенных на свадьбу – знать, жившая на верхних уровнях столицы, – после дневного празднества разбрелись кто куда, и начались ночные оргии. Ближайшее окружение властителя дало волю своим извращенным вкусам, и из того, чему я был свидетелем, явствовало, что этой ночью новобрачная не разделит ложе со своим супругом. Властитель ел и пил за дюжину гостей, и я даже усомнился, что после такого он останется в живых.
Мне пришлось примириться с тем, что в тот день Лиссал вступила в брак с человеком, которого когдато презирала настолько, что отказалась от своего высокого положения и прав на трон Цирказе, лишь бы от него избавиться. Когдато она меня любила… возможно, гдето в глубинах ее души эта любовь была еще жива, но теперь мне оставалось только наблюдать. Одиночество погружало во тьму каждый момент моей жизни. И не было рядом никого, с кем я мог бы поговорить, – совсем никого.
Хуже всего оказалось начало празднества, когда Роласс Триган – тогда еще трезвый – поднялся на ноги, чтобы провозгласить тост за новобрачную, и во всеуслышание заявил о том, что она беременна.
– Признаюсь, друзья, – проревел он так, что заглушил все разговоры в зале, – ваш благородный повелитель не очень хорошо вел себя при дворе Цирказе. Он поторопил события и соблазнил прелестную Деву Замка в ее собственном доме еще до заключения брачного договора. Милая девица… впрочем, конечно, уже не девица… явилась сюда, чтобы исправить упущение. Вот сегодня мы это и делаем. Господа, выпьем же за будущего наследника трона Брета!
Я от изумления разинул рот. Триган не имел никакой возможности сделать такое на Цирказе! Даже если бы Флейм этого захотела – а она совершенно точно ничего подобного не хотела, – он не смог бы увидеться с ней наедине. При дворе Цирказе женщины из правящей семьи были затворницами. Близость с Флейм места не имела, и тем не менее властитель, повидимому, искренне верил в свои слова. Он лукаво улыбнулся Лиссал, и отблески дунмагии ярко вспыхнули на нем. Ей какимто образом удалось своим колдовством дать ему ложные воспоминания. Он верил в то, что сказал, верил, что дитя, которое она носит, его.
Думаю, что никогда еще я не испытывал подобного ужаса. Лиссал, как оказалось, была способна на такое тонкое использование дунмагии, о котором Мортред и не догадывался. Вместо того чтобы превращать людей в марионеток, лишенных воли и разума, она сумела вложить в свои жертвы, не разрушая их личности, но полностью подчиняя своим целям, воспоминания о событиях, никогда не происходивших в действительности.
Уловка Лиссал была необычайно изобретательной. Вместо того чтобы накладывать чары на множество людей, заставляя их поверить в то, будто наследник мог родиться так быстро после зачатия в ночь бракосочетания, она предложила им простое объяснение: Триган признался в том, что дал волю своей страсти несколько преждевременно. То, что ребенок оказывался незаконнорожденным, значения не имело; главным было другое: властитель при свидетелях признал ребенка своим, и родиться он должен был уже после свадьбы. Если это случится с некоторым опозданием… что ж, мало кто вспомнит, когда именно властитель был на Цирказе, да никто и не станет утруждать себя подсчетами.
«Ох, Флейм, – думал я, – уж слишком ты умна… нет, не Флейм, а та, сочащаяся дунмагией тварь, которой ты стала».
Я провел всю ночь у окна, глядя на Ушат и гадая, чем может быть занята Флейм. О чем она думает… как страдает. Мою душу разрывало горе.
В дни, предшествовавшие свадьбе, она по большей части не обращала на меня внимания, за исключением редких моментов, когда мы оказывались наедине. Тогда она подвергала меня жестоким насмешкам: издевалась над моей внешностью, высмеивала мою глупость и робость. Я надеялся, что делает это она, чтобы заставить меня бежать, бросить ее до того, как поглощающая ее скверна заставит ее меня убить. Так мне хотелось думать, но иногда поверить в это оказывалось трудно. Она слишком хорошо меня знала, и ей так легко было найти мои уязвимые места и ткнуть меня носом в мои слабости.
Думаю, я должен быть благодарен судьбе за то, что придворные по большей части оставляли меня в покое, считая, что Дева Замка покровительствует мне, – среди них едва ли нашелся бы хоть один, кто не был бы развращен и жесток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122