Цепи, на которых волочилось бревно, ослабли. Конь принялся тыкаться носом в карманы хозяйкиной куртки, и Тулак понимающе хихикнула. Мазаль, как и она, был хитрым старым воякой и охотно хватался за любой повод отвертеться от работы — особенно под вечер. Сдернув перчатку, Тулак извлекла из кармана вялую морковку и сунула ее коню, а затем вновь запустила руку в карман, и на свет появилась плоская фляжка. Тулак быстро, украдкой огляделась по сторонам и, убедившись, что ее никто не увидит, поднесла фляжку к губам и торопливо глотнула. Хмельное тепло тотчас растеклось по телу. Шумно вздохнув, Тулак сунула фляжку в карман, надела перчатку и снова ухватилась за узду.
— Вперед, приятель!
Мазаль фыркнул — подозрительно похоже на хозяйкин вздох — и двинулся дальше. Вновь натянулись цепи и повлекли тяжелое бревно, точнее, ствол вывороченного с корнями дерева по вязкой сырой земле, вверх по склону холма — туда, где у реки стояла лесопилка. Хорошо еще, подумала Тулак, что сюда свалилось только одно дерево. Могло быть гораздо хуже. Рев далекого оползня она услышала еще несколько часов назад, и последние его содрогания выворотили из земли дерево, которое сейчас волок на цепях Мазаль. Оставалось только гадать, каких бед натворил этот оползень высоко в горах.
День выдался угрюмый, пасмурный, набрякшие дождем тучи опустились совсем низко, и сейчас на горных вершинах лежала сырая туманная мгла. Для Тулак наступающие сумерки были полны призраков, но в этом как раз не было ничего удивительного. Она прожила на свете почти шесть десятков лет, и почти все, кто был ей дорог, давным-давно покинули этот мир. Соратники, друзья, возлюбленные, даже храбрые и достойные уважения враги — все они сегодня бледными тенями толпились вокруг Тулак, воскрешенные на время ее памятью. Люди, города, дороги, проигранные и выигранные битвы, дружеские попойки, реки пива и хмельная радость оттого, что ты уцелел и еще поживешь немного на этом свете, — все это когда-то Тулак делила с друзьями. А потом они один за другим ушли в небытие, и она осталась одна — слишком старая, чтобы цепляться за ремесло солдата, и слишком упрямая, чтобы раньше времени влиться в бессчетное войско Смерти. Бурные волны жизни выплеснули Тулак на отмель — доживать свой век в этом малолюдном и неприветливом краю.
Странное дело, размышляла Тулак, до чего же упорно все возвращается на круги своя. Ведь она родилась на свет на той самой лесопилке, в дальних окрестностях Тиаронда, но прежде никогда и не помышляла, что закончит свои дни в этой медвежьей глуши. Отец, так и не дождавшийся сына, воспитывал дочь как мальчика, и она с детства мечтала стать солдатом. Свою военную карьеру Тулак начала среди Божьих Мечей, храмовых гвардейцев, которые сражались во имя Мириаля, и очень скоро выяснилось, что, помимо обычных воинских талантов, она обладает редкостным даром укрощать и объезжать коней. Вследствие этого Тулак частенько поручали самых строптивых или совсем необъезженных скакунов, и скоро гвардейское начальство убедилось, что эта девчонка попросту незаменима.
Одно повышение в чине следовало за другим, но все оборвалось, когда вышел в отставку прежний командир гвардейцев. Его преемник лорд Блейд — наглый юнец, выскочка, явившийся невесть откуда и взлетевший к вершинам власти с убийственной точностью летящей стрелы, — лорд Блейд полагал женщин-солдат нелепым и неуместным явлением, а потому удалил их из гвардии всех до единой. С тех пор Тулак служила наемницей в охране купеческих караванов либо в небольших отрядах, нанятых вечно враждующими кланами северо-восточных гор, где никогда не прекращались стычки.
— В тех горах нам с тобой и стоило бы остаться навечно. Правда, дружок? — Тулак нежно потрепала по шее коня-ветерана. — Уж лучше бы мы погибли в расцвете сил, чем докатились до дряхлости, ревматизма и тягостной работенки ради хлеба насущного.
Не успела Тулак подойти к лесопилке, как из дверей опрометью выскочил Робаль и услужливо согнулся, помогая ей снять цепи, — рослый, довольно плотного сложения юнец со светлыми кудряшками и круглым безбородым лицом.
— Это последнее, госпожа Тулак? — спросил он.
— Ну разве только еще какое-нибудь дерево вывернет с корнем. Сплавщики не начнут сплавлять бревна, покуда не спадет вода.
Сегодня Тулак объясняла это Робалю уже раз сто, не меньше, а до того тысячу раз говорила, чтобы он не называл ее «госпожой». Опять все то же самое! Тулак стиснула зубы, стараясь не выдать голосом своего раздражения. Робаль, в конце концов, не виноват, что она не в ладах со всем светом, да и с собственной тупостью он тоже, ничего не может поделать. «Сила есть — ума не надо» — говорят о таких в северных горах, и эта поговорка как нельзя лучше подходит к ее помощнику. Впрочем, без его силы Тулак на лесопилке пришлось бы тяжко, так что другие недостатки ему можно и простить.
Все, кроме одного.
— Госпожа Тулак, опять вы пили! — возмущенно воскликнул Робаль. — Даже отсюда я чую, как несет от вас порочным зельем!
Робаль принадлежал к наиболее ревностным почитателям Мириаля. К несчастью для Тулак, истолкованием воли Божьей ведал в Каллисиоре один-единственный человек — непогрешимый иерарх, духовный и светский правитель страны. Несчастьем вдвойне, с точки зрения старой наемницы, было то, что, по мысли нынешнего иерарха, Мириаль предает проклятию все, чем смертный может потешить душеньку. Тулак помнила еще предыдущего иерарха, женщину по имени Истелла, бабушку Гиларры, занимавшей ныне пост суффрагана — второй по значимости после иерарха. Истелла!.. У Тулак вырвался ностальгический вздох. Уж эта женщина понимала толк в удовольствиях! Да и внучка немало унаследовала от нее. Если б только первой появилась на свет она, а не этот набожный индюк…
— Госпожа, зачем вы предаетесь этому гнусному пороку? Неудивительно, что мы страдаем от бесконечных дождей! Мириаль наказывает нас за грехи таких, как вы…
— Проклятие! — взорвалась Тулак.
Унылая серость пасмурного дня, тоска однообразной жизни, собственное гнусное настроение — все это разом обрушилось на нее, и последней соломинкой оказалось набожное вяканье этого святоши с куриными мозгами. Сорвав с бревна последнюю цепь, Тулак с силой отшвырнула ее прочь.
— Робаль, ты уволен, — бросила она и, порывшись в кармане, где лежала фляжка, выудила горсть серебряных и медных монет. — Вот, возьми — пересчитывать не стану. Бери все и убирайся с глаз моих.
На лице силача отразился такой ужас, что Тулак почти пожалела о своем поступке. Мириаль свидетель, таким, как Робаль, в Тиаронде отыскать работу куда как нелегко. И все же она отбросила жалость. Если лесопилка понемногу загоняла ее в гроб, то Робаль усердно заколачивал в этот гроб гвозди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Вперед, приятель!
Мазаль фыркнул — подозрительно похоже на хозяйкин вздох — и двинулся дальше. Вновь натянулись цепи и повлекли тяжелое бревно, точнее, ствол вывороченного с корнями дерева по вязкой сырой земле, вверх по склону холма — туда, где у реки стояла лесопилка. Хорошо еще, подумала Тулак, что сюда свалилось только одно дерево. Могло быть гораздо хуже. Рев далекого оползня она услышала еще несколько часов назад, и последние его содрогания выворотили из земли дерево, которое сейчас волок на цепях Мазаль. Оставалось только гадать, каких бед натворил этот оползень высоко в горах.
День выдался угрюмый, пасмурный, набрякшие дождем тучи опустились совсем низко, и сейчас на горных вершинах лежала сырая туманная мгла. Для Тулак наступающие сумерки были полны призраков, но в этом как раз не было ничего удивительного. Она прожила на свете почти шесть десятков лет, и почти все, кто был ей дорог, давным-давно покинули этот мир. Соратники, друзья, возлюбленные, даже храбрые и достойные уважения враги — все они сегодня бледными тенями толпились вокруг Тулак, воскрешенные на время ее памятью. Люди, города, дороги, проигранные и выигранные битвы, дружеские попойки, реки пива и хмельная радость оттого, что ты уцелел и еще поживешь немного на этом свете, — все это когда-то Тулак делила с друзьями. А потом они один за другим ушли в небытие, и она осталась одна — слишком старая, чтобы цепляться за ремесло солдата, и слишком упрямая, чтобы раньше времени влиться в бессчетное войско Смерти. Бурные волны жизни выплеснули Тулак на отмель — доживать свой век в этом малолюдном и неприветливом краю.
Странное дело, размышляла Тулак, до чего же упорно все возвращается на круги своя. Ведь она родилась на свет на той самой лесопилке, в дальних окрестностях Тиаронда, но прежде никогда и не помышляла, что закончит свои дни в этой медвежьей глуши. Отец, так и не дождавшийся сына, воспитывал дочь как мальчика, и она с детства мечтала стать солдатом. Свою военную карьеру Тулак начала среди Божьих Мечей, храмовых гвардейцев, которые сражались во имя Мириаля, и очень скоро выяснилось, что, помимо обычных воинских талантов, она обладает редкостным даром укрощать и объезжать коней. Вследствие этого Тулак частенько поручали самых строптивых или совсем необъезженных скакунов, и скоро гвардейское начальство убедилось, что эта девчонка попросту незаменима.
Одно повышение в чине следовало за другим, но все оборвалось, когда вышел в отставку прежний командир гвардейцев. Его преемник лорд Блейд — наглый юнец, выскочка, явившийся невесть откуда и взлетевший к вершинам власти с убийственной точностью летящей стрелы, — лорд Блейд полагал женщин-солдат нелепым и неуместным явлением, а потому удалил их из гвардии всех до единой. С тех пор Тулак служила наемницей в охране купеческих караванов либо в небольших отрядах, нанятых вечно враждующими кланами северо-восточных гор, где никогда не прекращались стычки.
— В тех горах нам с тобой и стоило бы остаться навечно. Правда, дружок? — Тулак нежно потрепала по шее коня-ветерана. — Уж лучше бы мы погибли в расцвете сил, чем докатились до дряхлости, ревматизма и тягостной работенки ради хлеба насущного.
Не успела Тулак подойти к лесопилке, как из дверей опрометью выскочил Робаль и услужливо согнулся, помогая ей снять цепи, — рослый, довольно плотного сложения юнец со светлыми кудряшками и круглым безбородым лицом.
— Это последнее, госпожа Тулак? — спросил он.
— Ну разве только еще какое-нибудь дерево вывернет с корнем. Сплавщики не начнут сплавлять бревна, покуда не спадет вода.
Сегодня Тулак объясняла это Робалю уже раз сто, не меньше, а до того тысячу раз говорила, чтобы он не называл ее «госпожой». Опять все то же самое! Тулак стиснула зубы, стараясь не выдать голосом своего раздражения. Робаль, в конце концов, не виноват, что она не в ладах со всем светом, да и с собственной тупостью он тоже, ничего не может поделать. «Сила есть — ума не надо» — говорят о таких в северных горах, и эта поговорка как нельзя лучше подходит к ее помощнику. Впрочем, без его силы Тулак на лесопилке пришлось бы тяжко, так что другие недостатки ему можно и простить.
Все, кроме одного.
— Госпожа Тулак, опять вы пили! — возмущенно воскликнул Робаль. — Даже отсюда я чую, как несет от вас порочным зельем!
Робаль принадлежал к наиболее ревностным почитателям Мириаля. К несчастью для Тулак, истолкованием воли Божьей ведал в Каллисиоре один-единственный человек — непогрешимый иерарх, духовный и светский правитель страны. Несчастьем вдвойне, с точки зрения старой наемницы, было то, что, по мысли нынешнего иерарха, Мириаль предает проклятию все, чем смертный может потешить душеньку. Тулак помнила еще предыдущего иерарха, женщину по имени Истелла, бабушку Гиларры, занимавшей ныне пост суффрагана — второй по значимости после иерарха. Истелла!.. У Тулак вырвался ностальгический вздох. Уж эта женщина понимала толк в удовольствиях! Да и внучка немало унаследовала от нее. Если б только первой появилась на свет она, а не этот набожный индюк…
— Госпожа, зачем вы предаетесь этому гнусному пороку? Неудивительно, что мы страдаем от бесконечных дождей! Мириаль наказывает нас за грехи таких, как вы…
— Проклятие! — взорвалась Тулак.
Унылая серость пасмурного дня, тоска однообразной жизни, собственное гнусное настроение — все это разом обрушилось на нее, и последней соломинкой оказалось набожное вяканье этого святоши с куриными мозгами. Сорвав с бревна последнюю цепь, Тулак с силой отшвырнула ее прочь.
— Робаль, ты уволен, — бросила она и, порывшись в кармане, где лежала фляжка, выудила горсть серебряных и медных монет. — Вот, возьми — пересчитывать не стану. Бери все и убирайся с глаз моих.
На лице силача отразился такой ужас, что Тулак почти пожалела о своем поступке. Мириаль свидетель, таким, как Робаль, в Тиаронде отыскать работу куда как нелегко. И все же она отбросила жалость. Если лесопилка понемногу загоняла ее в гроб, то Робаль усердно заколачивал в этот гроб гвозди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126