— Сварю тебя в масле, если не будешь слушаться, — усмехнулся Руперт и поставил алебастровый сосуд рядом с кроватью.
Октавия в раздраженном недоумении взглянула на него, а он принялся не спеша раздеваться, аккуратно складывая одежду на стуле. А когда повернулся к кровати, Октавия заметила, что он вовсе не возбужден.
— Не хочу испачкать маслом костюм, — весело объяснил он, затем повелительно сказал:
— На живот!
— Нет… А зачем?
— Затем, что ты хочешь уснуть, и я помогу тебе уснуть, — объяснил Руперт с подчеркнутым терпением. — Так что во имя мира и согласия в нашей семье не заставляй меня повторять одно и то же дважды.
— Чума на твою голову, Руперт Уорвик! Ты… ты — настоящий вандал! — заключила Октавия и с необыкновенной грациозностью перевернулась на живот.
— О, я бы так не сказал, — возразил муж, усаживаясь ей на зад. — Только и думаю, как бы сделать тебе лучше. Разве это можно назвать вандализмом?
— Можно, — пробурчала она в подушку и при этом, стараясь его сбросить с себя, энергично взбрыкнула. Руперт только рассмеялся и смазал маслом руки.
— Посмотрим, что ты запоешь через несколько минут. Руки мужа принялись кружить по плечам; казалось, его пальцы проникают в самые мышцы, до позвоночника — от поясницы до шеи. Октавия утонула в пуховой постели, глаза сонно закрылись, строптивые мысли улетучились из головы.
Ощутив в жене перемену, Руперт про себя улыбнулся. Сколько раз во время странствий он то же самое проделывал для своего наставника. Полная скитаний жизнь, пьянки и драки, ночи в сырости на чердаках превратили в последние годы тело старого Уорвика в сосуд страданий и боли. Артрит и подагра его совсем одолели. Руперт научился приносить другу облегчение, но заниматься атласным телом Октавии оказалось делом совсем иным.
Пальцы спустились ниже и задержались в ложбинках поясницы. Октавия тихо заворчала, но Руперт не ощутил никакого сопротивления. Тогда он передвинулся так, чтобы сидеть верхом на бедрах, и круговыми движениями ладоней принялся массировать упругие округлости.
Он старался, чтобы прикосновения получались чувственными, но не любовными, и избегал двух впадин внизу, у начала ног. Подобная жертва, однако, требовала к ним особого внимания, и кровь Руперта забурлила.
Он передвинулся дальше к икрам и стал растирать бедра, снова не позволяя себе коснуться внутренней их стороны. Сильные пальцы разминали мускулы, разглаживали подошвы ступней. Октавия не шевелилась, и лишь по пробегавшим по коже мурашкам Руперт понимал, что она не спит.
Она уплывала в забытье, растворялась в томной неге. И когда муж перевернул ее на спину, тело было податливым, как глина. Она лишь чувствовала его бедра, которые теперь невесомо соприкасались с ее ногами. Руперт наклонился вперед, пальцы осторожно разглаживали веки, прошлись по щекам и лбу. Нежные, но сильные ладони переместились на грудь, круговыми движениями спустились к животу. Октавию пронзил томительный разряд наслаждения.
Руперт взял ее за руки, растер запястья, затем по нежной внутренней стороне рук поднялся к плечам.
Октавия смутно чувствовала, что муж улыбается. Он снова перевернул ее на живот. Девушка утонула в перине и почувствовала его тело на своем.
— Оказывается, у меня меньше самообладания, чем я предполагал, — прошептал он ей на ухо. — Ты не возражаешь?
— Нет, — ответила Октавия в подушку. — Давай. — Ее бедра раздвинулись.
Руперт подсунул руки ей под живот и скользнул внутрь. Жаркий огонь, захлестнувший тело, принес всеобъемлющий покой и благодарность за то, что горести, страхи и дурные предчувствия отошли в тень. Не нужно было думать об одиноком будущем, осталось лишь чувственное настоящее.
Октавия стала засыпать уже тогда, когда он еще был в ее теле. Руперт лежал рядом и слушал ее ровное, глубокое дыхание. Расслабленная тяжелая рука лежала на ее талии. Нужно найти выход из тупика. Нет, он завладеет кольцом, но не даст Октавии пожертвовать собой.
Ровно в два, как и было обещано, к дому на Довер-стрит подкатила карета. Октавия стояла у окна гостиной на первом этаже, и, хоть мысленно она была готова к этому событию, в груди у нее похолодело. Лакей спрыгнул с запяток, открыл дверцу, откинул лесенку и только после этого поднялся по ступеням к подъезду дома Уорвиков.
Октавии сделалось почти дурно, выступила испарина. Руперт из дома уехал, но предполагал в половине пятого вернуться к обеду. Как долго длятся дневные свидания? Достаточно ли двух с половиной часов? Поскольку Филипп в амурных делах слыл знатоком и сам назначал время, Октавия заключила, что промежутка с двух до четырех вполне достаточно, чтобы удовлетворить разыгравшееся после полдника вожделение. Но сможет ли она потом заговорить за столом с Рупертом? Сможет ли небрежно швырнуть ему кольцо и преспокойно заняться жареной куропаткой, словно бы ничего не случилось? И он лишь кивнет в благодарность и сделает вид, что ничего не произошло.
Октавия натянула перчатки, разгладила на пальцах тончайшей выделки кожу и шагнула к двери. Гриффин с плащом поджидал ее в вестибюле, и Октавия автоматически ответила, когда он пожелал ей доброй дороги.
Октавия забралась в карету графа. Слуга поднял лесенку и захлопнул дверь. В воздухе просвистел кнут кучера; лошади дружно взяли с места рысью, и вскоре экипаж свернул с Довер-стрит.
Нет, думала Октавия с холодной тоской. Как только дело с Филиппом Уиндхэмом будет закончено, прекратятся отношения и с Рупертом Уорвиком. Раз она побывает в постели другого мужчины, не сможет уже повториться сегодняшняя ночь. Даже если она отдалась с согласия… нет, поощряемая любовником. Даже? Вероятно, она хотела сказать, потому что?
Октавия закрыла глаза. Раздобыв кольцо, она выполнит свою часть сделки. И не вынесет, если Руперт вновь до нее дотронется.
Карета остановилась, Октавия ждала. Сердце бешено колотилось. Но вот дверца наконец открылась, и в глаза ударил яркий солнечный свет.
Девушка накинула капюшон и вышла из экипажа. Входная дверь отворилась, показался дворецкий. Ее рука легла на изящные кованые перила, и Октавия с трудом поборола желание вцепиться пальцами в металл, как утопающий хватается за соломинку.
Она очутилась в вестибюле с мраморным полом. Дворецкий поклонился, горничная присела в реверансе. Но оба не произнесли ни звука, словно Октавия была плодом воображения, лишь призраком. Горничная молча указала на лестницу с двумя пролетами, упирающуюся в полукруглую площадку.
Неожиданно Октавия услышала шорох шелков и уголком глаза различила какое-то движение. У дверей стояла Летиция Уиндхэм. Ее лучистые глаза казались двумя изумрудами на бледном лице.
Октавия отвела взгляд и поспешила за служанкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92