Конечно же, все были в своих постелях!… Вот только жаль, как же жаль, что я никак не могу объяснить эту чертову историю с этими чертовыми туфлями! Впрочем, равно как и со всеми остальными чертовыми…
— А вы о них спрашивали? Об этих остальных чертовых…
— Да, конечно же спрашивал. Ну, например, Кеннингса, того самого лакея, о котором я вам, кажется, уже рассказывал. Но он ничего не знает. Помнит только, что совсем недавно спрятал их, то есть эти чертовы туфли в комнате для старья. Незаметно вынести их оттуда мог практически кто угодно. Что, собственно, и произошло, поскольку сейчас их там нет. Это уж точно… Эй, эй, привет! — И он, непонятно кому, приветственно помахал рукой.
Хью проследил направление его взгляда: там в западном крыле загорелся свет еще в одном окне.
— Интересно, интересно, кто же это поселился в Дубовой комнате на этот раз? — почему-то вслух спросил Морли, задумчиво потирая лоб массивной рукой.
— Дубовой комнате?
— Да, именно там, судя по всему, и обитает наш полтергейст, — мрачно поведал ему Морли. А затем, после небольшой паузы, добавил: — У меня что, идиотские галлюцинации? Или, может, нам следует пойти и все самим проверить? Как вы считаете?
Они посмотрели друг на друга. В Морли чувствовалось сильнейшее напряжение, которое ему с трудом удавалось скрывать. Хью Донован кивнул, и они оба торопливо покинули террасу… Морли снова заговорил, уже только когда они оказались на лестнице.
— Видите вон того парня? — не останавливаясь, спросил он, указывая на висящий на стене лестничной площадки весьма безвкусно выполненный портрет: широколицый мужчина в отделанном кружевами малиновом камзоле, свисающем с обеих сторон парике, с пухлыми руками, которыми он, казалось, хотел изобразить какой-то не совсем уверенный жест, и куда-то ускользающим взглядом. — Это знаменитый Уайд, он был одним из олдерменов города Бристоля и, как тогда полагали, имел самое непосредственное отношение к вестернскому восстанию 1685 года. Вообще-то он ничего и не думал делать (полагаю, просто не хватало смелости), однако, судя по слухам, явно симпатизировал легендарному Монмуту. Когда председатель Верховного суда сэр Джефрис прибыл сюда, чтобы учинить суд и скорую расправу над бунтовщиками, он прежде всего приговорил к смерти с конфискацией имущества всех его лучших друзей. Так вот, тогда этот самый олдермен Уайд явился в наше поместье, где остановился судья, чтобы попытаться умолить его помиловать этих ни в чем не повинных бедолаг. В ответ судья сначала долго и нудно читал ему мораль, получая при этом, судя по историческим воспоминаниям современников, неописуемое наслаждение, глядя на его унижение, но в заключение, тем не менее, попросил его немедленно удалиться и никогда больше не представать перед его светлыми очами. Вот тогда-то олдермен взял и перерезал ему глотку. В той самой Дубовой комнате. Отсюда и…
Они шли по узкому, слабо освещенному проходу, ведущему к лестнице главного холла второго этажа, причем Морли почему-то все время оборачивался назад, как если бы ожидал, что за ними кто-то следит. У двери в самом конце прохода он остановился, секунду подождал, будто набираясь храбрости, расправил плечи и осторожно постучал.
Никакого ответа не последовало. У Донована по спине вдруг пробежали мурашки сверхъестественного страха, потому что из-под дверной щели они ясно видели, что внутри горит свет. Тогда Морли постучал еще раз. Снова не услышав ответа, произнес:
— Ну что ж! — и, вздохнув, решительно открыл дверь.
Это оказалась большая, но по-своему мрачноватая комната, поскольку стены ее были до самого потолка обшиты темными дубовыми плитками, а освещала ее единственная лампа с абажуром из матированного стекла, стоящая на столике у кровати. В стене напротив них виднелась каминная полка. И… и в комнате никого не было!
— Эй, есть здесь кто-нибудь? — громко выкрикнул Морли и направился к другой двери, на противоположной стороне комнаты, которая была закрыта, но не заперта. Резким рывком открыл ее и заглянул в темноту. — Это, — произнес он, — и есть та самая комната для ставшего ненужным носильного хлама. Она…
Он резко обернулся. Хью Донован тоже невольно отодвинулся назад. Около камина раздался какой-то скрип, сразу за которым последовало слабое мерцание света. Секция обшивки между камином и оконным отверстием медленно открылась, и в образовавшемся проеме размером со входную дверь появился… епископ Мэплхемский с горящей свечой в руке.
У Хью Донована, слава богу, хватило выдержки и здравого смысла не расхохотаться.
— Но послушайте, сэр, — вместо этого протестующе заявил он, тыкая указательным пальцем в грудь отца. — Зачем же так нас пугать? Лично мне всегда казалось, что привилегией на такого рода таинственные явления, от которых по спине, хочешь не хочешь, начинают бегать мурашки, обладают только жуткие негодяи. Я бы даже сказал — профессиональные негодяи! Кто угодно, но совсем не родной отец! Когда вы вдруг вот так взяли и появились…
В мерцающем свете свечи епископ выглядел почему-то очень усталым и слабым, однако, вместо ответа сыну, он повернулся к Морли:
— Скажите, пожалуйста, почему мне ничего не сообщили вот об этом тайном проходе?
Первые несколько секунд Морли тупо смотрел на него. Затем пришел в себя.
— Об этом? Честно говоря, мне казалось, вы о нем знали. Ведь это совсем никакой не тайный проход. Если присмотреться, то невооруженным глазом видны вон те петли, видите? Так же как и отверстие, в которое достаточно засунуть палец, чтобы его открыть. Он ведет…
— Куда он ведет, мне теперь и без вас известно, — прервал его епископ. — Вниз, к скрытой дверце, выходящей в сад. Я уже побывал там. Ни с одной стороны нет запоров. Надеюсь, вам не надо объяснять, что в дом совершенно незамеченным мог войти любой, повторяю, любой незнакомец. Причем абсолютно в любое время!
По взгляду темных невыразительных глаз Морли можно было догадаться, что до него наконец-то дошел смысл последних слов епископа. Он слегка кивнул, но, тем не менее, сказал:
— Вообще-то любой незнакомец мог бы точно так же войти и через парадную дверь. Мы их никогда не запираем. Ни одну из них.
Епископ поставил все еще горящую свечу на каминную полку и обеими руками начал отряхивать свой сюртук. Его лицо снова стало усталым и озабоченно-угрюмым. Так обычно бывает с людьми в результате сильного, но тщательно скрываемого гнева или острого недостатка сна.
— И, тем не менее, совсем недавно им пользовались, — заметил он. — Причем, учтите, совсем недавно! Это отчетливо видно по потревоженной пыли. И как раз вон там чулан, из которого взяли ваши туфли…
Тяжелой походкой, слегка наклонившись вперед, епископ направился по направлению к постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— А вы о них спрашивали? Об этих остальных чертовых…
— Да, конечно же спрашивал. Ну, например, Кеннингса, того самого лакея, о котором я вам, кажется, уже рассказывал. Но он ничего не знает. Помнит только, что совсем недавно спрятал их, то есть эти чертовы туфли в комнате для старья. Незаметно вынести их оттуда мог практически кто угодно. Что, собственно, и произошло, поскольку сейчас их там нет. Это уж точно… Эй, эй, привет! — И он, непонятно кому, приветственно помахал рукой.
Хью проследил направление его взгляда: там в западном крыле загорелся свет еще в одном окне.
— Интересно, интересно, кто же это поселился в Дубовой комнате на этот раз? — почему-то вслух спросил Морли, задумчиво потирая лоб массивной рукой.
— Дубовой комнате?
— Да, именно там, судя по всему, и обитает наш полтергейст, — мрачно поведал ему Морли. А затем, после небольшой паузы, добавил: — У меня что, идиотские галлюцинации? Или, может, нам следует пойти и все самим проверить? Как вы считаете?
Они посмотрели друг на друга. В Морли чувствовалось сильнейшее напряжение, которое ему с трудом удавалось скрывать. Хью Донован кивнул, и они оба торопливо покинули террасу… Морли снова заговорил, уже только когда они оказались на лестнице.
— Видите вон того парня? — не останавливаясь, спросил он, указывая на висящий на стене лестничной площадки весьма безвкусно выполненный портрет: широколицый мужчина в отделанном кружевами малиновом камзоле, свисающем с обеих сторон парике, с пухлыми руками, которыми он, казалось, хотел изобразить какой-то не совсем уверенный жест, и куда-то ускользающим взглядом. — Это знаменитый Уайд, он был одним из олдерменов города Бристоля и, как тогда полагали, имел самое непосредственное отношение к вестернскому восстанию 1685 года. Вообще-то он ничего и не думал делать (полагаю, просто не хватало смелости), однако, судя по слухам, явно симпатизировал легендарному Монмуту. Когда председатель Верховного суда сэр Джефрис прибыл сюда, чтобы учинить суд и скорую расправу над бунтовщиками, он прежде всего приговорил к смерти с конфискацией имущества всех его лучших друзей. Так вот, тогда этот самый олдермен Уайд явился в наше поместье, где остановился судья, чтобы попытаться умолить его помиловать этих ни в чем не повинных бедолаг. В ответ судья сначала долго и нудно читал ему мораль, получая при этом, судя по историческим воспоминаниям современников, неописуемое наслаждение, глядя на его унижение, но в заключение, тем не менее, попросил его немедленно удалиться и никогда больше не представать перед его светлыми очами. Вот тогда-то олдермен взял и перерезал ему глотку. В той самой Дубовой комнате. Отсюда и…
Они шли по узкому, слабо освещенному проходу, ведущему к лестнице главного холла второго этажа, причем Морли почему-то все время оборачивался назад, как если бы ожидал, что за ними кто-то следит. У двери в самом конце прохода он остановился, секунду подождал, будто набираясь храбрости, расправил плечи и осторожно постучал.
Никакого ответа не последовало. У Донована по спине вдруг пробежали мурашки сверхъестественного страха, потому что из-под дверной щели они ясно видели, что внутри горит свет. Тогда Морли постучал еще раз. Снова не услышав ответа, произнес:
— Ну что ж! — и, вздохнув, решительно открыл дверь.
Это оказалась большая, но по-своему мрачноватая комната, поскольку стены ее были до самого потолка обшиты темными дубовыми плитками, а освещала ее единственная лампа с абажуром из матированного стекла, стоящая на столике у кровати. В стене напротив них виднелась каминная полка. И… и в комнате никого не было!
— Эй, есть здесь кто-нибудь? — громко выкрикнул Морли и направился к другой двери, на противоположной стороне комнаты, которая была закрыта, но не заперта. Резким рывком открыл ее и заглянул в темноту. — Это, — произнес он, — и есть та самая комната для ставшего ненужным носильного хлама. Она…
Он резко обернулся. Хью Донован тоже невольно отодвинулся назад. Около камина раздался какой-то скрип, сразу за которым последовало слабое мерцание света. Секция обшивки между камином и оконным отверстием медленно открылась, и в образовавшемся проеме размером со входную дверь появился… епископ Мэплхемский с горящей свечой в руке.
У Хью Донована, слава богу, хватило выдержки и здравого смысла не расхохотаться.
— Но послушайте, сэр, — вместо этого протестующе заявил он, тыкая указательным пальцем в грудь отца. — Зачем же так нас пугать? Лично мне всегда казалось, что привилегией на такого рода таинственные явления, от которых по спине, хочешь не хочешь, начинают бегать мурашки, обладают только жуткие негодяи. Я бы даже сказал — профессиональные негодяи! Кто угодно, но совсем не родной отец! Когда вы вдруг вот так взяли и появились…
В мерцающем свете свечи епископ выглядел почему-то очень усталым и слабым, однако, вместо ответа сыну, он повернулся к Морли:
— Скажите, пожалуйста, почему мне ничего не сообщили вот об этом тайном проходе?
Первые несколько секунд Морли тупо смотрел на него. Затем пришел в себя.
— Об этом? Честно говоря, мне казалось, вы о нем знали. Ведь это совсем никакой не тайный проход. Если присмотреться, то невооруженным глазом видны вон те петли, видите? Так же как и отверстие, в которое достаточно засунуть палец, чтобы его открыть. Он ведет…
— Куда он ведет, мне теперь и без вас известно, — прервал его епископ. — Вниз, к скрытой дверце, выходящей в сад. Я уже побывал там. Ни с одной стороны нет запоров. Надеюсь, вам не надо объяснять, что в дом совершенно незамеченным мог войти любой, повторяю, любой незнакомец. Причем абсолютно в любое время!
По взгляду темных невыразительных глаз Морли можно было догадаться, что до него наконец-то дошел смысл последних слов епископа. Он слегка кивнул, но, тем не менее, сказал:
— Вообще-то любой незнакомец мог бы точно так же войти и через парадную дверь. Мы их никогда не запираем. Ни одну из них.
Епископ поставил все еще горящую свечу на каминную полку и обеими руками начал отряхивать свой сюртук. Его лицо снова стало усталым и озабоченно-угрюмым. Так обычно бывает с людьми в результате сильного, но тщательно скрываемого гнева или острого недостатка сна.
— И, тем не менее, совсем недавно им пользовались, — заметил он. — Причем, учтите, совсем недавно! Это отчетливо видно по потревоженной пыли. И как раз вон там чулан, из которого взяли ваши туфли…
Тяжелой походкой, слегка наклонившись вперед, епископ направился по направлению к постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81