Он тоже был мертв. В его груди зияла глубокая рана. Халеф в удивлении поднял руки.
— Серый хеджин , серый туарегский хеджин, и эти собаки убили его?
Ясно было, что великолепное верховое животное он жалел куда больше мертвого француза. Халеф был настоящим сыном пустыни, которому мог пригодиться любой найденный предмет, поэтому он наклонился и тщательно осмотрел верблюжье седло: карманы оказались пустыми.
— Убийцы уже все взяли, сиди. Пусть они жарятся целую вечность в джехенне! Ничего, совсем ничего они не оставили, кроме верблюда — и бумаг, лежащих вон там, на песке.
Посмотрев в том направлении, куда он показывал, я заметил в некотором отдалении от нас несколько скомканных листков, вероятно, выброшенных за ненадобностью. В них я мог найти полезные сведения об убитом, и поэтому я поспешил поднять их.
Здесь было много газетных страниц. Я разгладил мятые клочки, приложил их один к другому. У меня в руках оказались две страницы «Vie algerienne», столько же «L'lnde— pendant» и «Mahouna». Одна из этих газет выходит в Алжире, другая — в Константине, а третья — в Гельме. Несмотря на различные места издания, я обнаружил поразительное совпадение содержания газетных страниц: на всех листках было напечатано сообщение об убийстве богатого французского купца в Блиде. В преступлении с большим основанием подозревали одного армянского торговца, который после убийства сбежал. Тогда был издан приказ об его аресте. Описание личности подозреваемого совпадало во всех трех газетах до единого слова.
По какой причине покойный владелец верблюда взял с собой эти газеты? Может быть, происшествие непосредственно касалось его? Кем он был — родственником ли купца из Блиды, убийцей ли или полицейским, шедшим по следу?
Я взял себе бумаги, надел на собственный палец кольцо и вернулся с Халефом к телу незнакомца. Над ним назойливо кружились грифы. После того как мы удалились, они опустились на труп верблюда.
— Что ты теперь намерен делать, сиди? — спросил слуга.
— Нам ничего не остается, как только похоронить этого человека.
— Ты хочешь закопать его в землю?
— Нет, ведь у нас нет лопат. Мы сложим над ним пирамиду из камней. Тогда до него не доберется ни один зверь.
— И ты взаправду думаешь, что он гяур?
— Он христианин.
— Может быть, ты все же заблуждаешься, сиди?Несмотря ни на что, он может оказаться правоверным. Апотому исполни одну мою просьбу!
— Какую?
— Давай положим его так, чтобы лицо у него было повернуто к Мекке!
— Я не возражаю, потому что в таком случае он будет обращен также в сторону Иерусалима, где страдал и умер Христос. Начнем же!
Это была невеселая работа. Когда кучка камней, прикрывавших несчастного, стала такой высокой, что могла защитить труп от хищников, я добавил еще несколько камней, придав им крестообразную форму, а потом сложил руки, готовясь прочитать молитву. Стоило мне окончить эту церемонию, как Халеф обратил глаза на восток и начал сто двенадцатую суру Корана: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Он — Аллах — един, Аллах, вечный; не родил и не будет рожден и не был Ему равным ни один!» При последних словах Халеф нагнулся, чтобы очистить песком свои руки, оскверненные прикосновением к трупу.
— Так, сиди, теперь я снова тахир и опять могу соприкасаться с теми, кто чист и свят. Что нам теперь делать?
— Давай поспешим за убийцами, постараемся догнать их.
— Ты хочешь наказать?
— Я им не судья. Я только поговорю с ними и узнаю, почему они его убили. После этого мне будет ясно, что делать.
— Не умные это были люди, иначе они не убили бы хеджина, который стоит дороже, чем их лошади.
— Верблюд мог их выдать. Вот видишь их следы? Вперед! У них перед нами преимущество в пять часов. Возможно, мы встретимся завтра, прежде чем они доберутся до Седдады.
И, несмотря на гнетущую жару и трудную, скалистую дорогу, мы помчались с такой скоростью, как будто гнались за газелью. Разговаривать при такой скачке было невозможно. Но мой бравый Халеф, конечно, не смог долго молчать.
— Сиди, — крикнул он мне сзади, — сиди, ты хочешь меня бросить?
Я вопросительно глянул на него.
— У моей кобылы ноги постарше, чем у твоего берберского жеребца.
Действительно, его старая кляча уже взмоклаот пота, и пена крупными хлопьями капала с морды.
— Сегодня мы не сможем, как обычно, сделать привал, чтобы переждать самую жару. Мы должны скакать до темноты, иначе не догоним едущих перед нами убийц.
— Кто слишком спешит, доберется до цели не раньше того, кто едет медленно, эфенди, потому что… Аллах акбар! Посмотри-ка вон туда, вниз!
Мы находились у крутого склона вади и увидели внизу, на расстоянии какой-нибудь четверти часа пути, двух мужчин, сидевших возле маленькой себхи — лужицы, в которой сохранилось немного солоноватой воды. Их лошади щипали сухие колючки, росшие вокруг.
— Вон они!
— Да, сиди, это они. Им тоже надоело солнце, и они решили переждать, пока не кончится самая жара.
— Или же остановились поделить добычу. Назад, Халеф, назад, чтобы они нас не заметили! Мы оставим вади и свернем чуть западнее. Давай притворимся, будто едем от шотта Эль-Гарса.
— Зачем такие уловки, эфенди?
— Они не должны догадаться, что мы видели труп.
Наши лошади вскарабкались по склону вади, и мы поскакали прямо в пустыню. Потом мы описали дугу и направились к месту, где находились те двое. Они не могли видеть, как мы подъезжаем, потому что сидели в глубине вади, но должны были слышать шум от наших лошадей.
Когда мы достигли края, они уже вскочили и схватились за ружья. Я, конечно, притворился столь же удивленным, как и они, внезапно встретив здесь, в уединении пустыни, людей, но не счел нужным потянуться за своим штуцером .
— Селям алейкум! — громко закричал я им сверху, придерживая коня.
— Алейкум! — ответил старший из них. — Кто вы?
— Мы мирные всадники.
— Откуда вы едете?
— С запада.
— А куда направляетесь?
— В Седдаду.
— Какого вы племени?
Показав на Халефа, я ответил:
— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса .
— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.
— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?
— Из Гафсы .
— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?
— К Бир-Соиди . Там живут наши друзья.
Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:
— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?
— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.
— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?
— Пустыня принадлежит всем. Мархаба , ты будешь желанен нам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Серый хеджин , серый туарегский хеджин, и эти собаки убили его?
Ясно было, что великолепное верховое животное он жалел куда больше мертвого француза. Халеф был настоящим сыном пустыни, которому мог пригодиться любой найденный предмет, поэтому он наклонился и тщательно осмотрел верблюжье седло: карманы оказались пустыми.
— Убийцы уже все взяли, сиди. Пусть они жарятся целую вечность в джехенне! Ничего, совсем ничего они не оставили, кроме верблюда — и бумаг, лежащих вон там, на песке.
Посмотрев в том направлении, куда он показывал, я заметил в некотором отдалении от нас несколько скомканных листков, вероятно, выброшенных за ненадобностью. В них я мог найти полезные сведения об убитом, и поэтому я поспешил поднять их.
Здесь было много газетных страниц. Я разгладил мятые клочки, приложил их один к другому. У меня в руках оказались две страницы «Vie algerienne», столько же «L'lnde— pendant» и «Mahouna». Одна из этих газет выходит в Алжире, другая — в Константине, а третья — в Гельме. Несмотря на различные места издания, я обнаружил поразительное совпадение содержания газетных страниц: на всех листках было напечатано сообщение об убийстве богатого французского купца в Блиде. В преступлении с большим основанием подозревали одного армянского торговца, который после убийства сбежал. Тогда был издан приказ об его аресте. Описание личности подозреваемого совпадало во всех трех газетах до единого слова.
По какой причине покойный владелец верблюда взял с собой эти газеты? Может быть, происшествие непосредственно касалось его? Кем он был — родственником ли купца из Блиды, убийцей ли или полицейским, шедшим по следу?
Я взял себе бумаги, надел на собственный палец кольцо и вернулся с Халефом к телу незнакомца. Над ним назойливо кружились грифы. После того как мы удалились, они опустились на труп верблюда.
— Что ты теперь намерен делать, сиди? — спросил слуга.
— Нам ничего не остается, как только похоронить этого человека.
— Ты хочешь закопать его в землю?
— Нет, ведь у нас нет лопат. Мы сложим над ним пирамиду из камней. Тогда до него не доберется ни один зверь.
— И ты взаправду думаешь, что он гяур?
— Он христианин.
— Может быть, ты все же заблуждаешься, сиди?Несмотря ни на что, он может оказаться правоверным. Апотому исполни одну мою просьбу!
— Какую?
— Давай положим его так, чтобы лицо у него было повернуто к Мекке!
— Я не возражаю, потому что в таком случае он будет обращен также в сторону Иерусалима, где страдал и умер Христос. Начнем же!
Это была невеселая работа. Когда кучка камней, прикрывавших несчастного, стала такой высокой, что могла защитить труп от хищников, я добавил еще несколько камней, придав им крестообразную форму, а потом сложил руки, готовясь прочитать молитву. Стоило мне окончить эту церемонию, как Халеф обратил глаза на восток и начал сто двенадцатую суру Корана: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Он — Аллах — един, Аллах, вечный; не родил и не будет рожден и не был Ему равным ни один!» При последних словах Халеф нагнулся, чтобы очистить песком свои руки, оскверненные прикосновением к трупу.
— Так, сиди, теперь я снова тахир и опять могу соприкасаться с теми, кто чист и свят. Что нам теперь делать?
— Давай поспешим за убийцами, постараемся догнать их.
— Ты хочешь наказать?
— Я им не судья. Я только поговорю с ними и узнаю, почему они его убили. После этого мне будет ясно, что делать.
— Не умные это были люди, иначе они не убили бы хеджина, который стоит дороже, чем их лошади.
— Верблюд мог их выдать. Вот видишь их следы? Вперед! У них перед нами преимущество в пять часов. Возможно, мы встретимся завтра, прежде чем они доберутся до Седдады.
И, несмотря на гнетущую жару и трудную, скалистую дорогу, мы помчались с такой скоростью, как будто гнались за газелью. Разговаривать при такой скачке было невозможно. Но мой бравый Халеф, конечно, не смог долго молчать.
— Сиди, — крикнул он мне сзади, — сиди, ты хочешь меня бросить?
Я вопросительно глянул на него.
— У моей кобылы ноги постарше, чем у твоего берберского жеребца.
Действительно, его старая кляча уже взмоклаот пота, и пена крупными хлопьями капала с морды.
— Сегодня мы не сможем, как обычно, сделать привал, чтобы переждать самую жару. Мы должны скакать до темноты, иначе не догоним едущих перед нами убийц.
— Кто слишком спешит, доберется до цели не раньше того, кто едет медленно, эфенди, потому что… Аллах акбар! Посмотри-ка вон туда, вниз!
Мы находились у крутого склона вади и увидели внизу, на расстоянии какой-нибудь четверти часа пути, двух мужчин, сидевших возле маленькой себхи — лужицы, в которой сохранилось немного солоноватой воды. Их лошади щипали сухие колючки, росшие вокруг.
— Вон они!
— Да, сиди, это они. Им тоже надоело солнце, и они решили переждать, пока не кончится самая жара.
— Или же остановились поделить добычу. Назад, Халеф, назад, чтобы они нас не заметили! Мы оставим вади и свернем чуть западнее. Давай притворимся, будто едем от шотта Эль-Гарса.
— Зачем такие уловки, эфенди?
— Они не должны догадаться, что мы видели труп.
Наши лошади вскарабкались по склону вади, и мы поскакали прямо в пустыню. Потом мы описали дугу и направились к месту, где находились те двое. Они не могли видеть, как мы подъезжаем, потому что сидели в глубине вади, но должны были слышать шум от наших лошадей.
Когда мы достигли края, они уже вскочили и схватились за ружья. Я, конечно, притворился столь же удивленным, как и они, внезапно встретив здесь, в уединении пустыни, людей, но не счел нужным потянуться за своим штуцером .
— Селям алейкум! — громко закричал я им сверху, придерживая коня.
— Алейкум! — ответил старший из них. — Кто вы?
— Мы мирные всадники.
— Откуда вы едете?
— С запада.
— А куда направляетесь?
— В Седдаду.
— Какого вы племени?
Показав на Халефа, я ответил:
— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса .
— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.
— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?
— Из Гафсы .
— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?
— К Бир-Соиди . Там живут наши друзья.
Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:
— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?
— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.
— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?
— Пустыня принадлежит всем. Мархаба , ты будешь желанен нам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103