- Протянув руку, Кара показала свои коротко подстриженные ногти - черные, как клавиши рояля.
- Очень мило, дорогая. От розового цвета я уже немного устала. Сейчас он встречается везде и страшно примелькался.
Поднявшись, Кара поправила соскользнувшую вниз подушку, после чего снова села и сделала глоток из принесенного с собой большого термоса; кофе был единственным наркотиком, который она употребляла, зато очень часто и помногу. За утро это была уже третья чашка.
Ее короткие волосы сейчас были красновато-фиолетовыми; вообще за годы пребывания в Нью-Йорке она успела перекрасить их почти во все цвета радуги. Нынешнюю ее прическу некоторые называли стрижкой «под эльфа»; Каре такое название совсем не нравилось, и она предпочитала называть ее просто «удобной». Можно выйти из дома уже через несколько минут после душа - настоящее благо для тех, кто ложится не раньше трех ночи и не относится к числу ранних пташек.
Сегодня на ней были черные облегающие брюки и - хотя ее рост едва превышал пять футов - туфли без каблуков. Темно-фиолетовая блузка без рукавов позволяла разглядеть красивые тугие мышцы. Кара училась в колледже, где основное внимание уделялось не физической подготовке, а политике и искусству, однако, окончив его, вступила в гимнастический клуб «Голд Джим» и теперь постоянно сгоняла вес и бегала трусцой. Прожив восемь лет в богемном Гринвич-Виллидже и приближаясь к тридцати, Кара сохранила необычно белую кожу, без татуировок и наколок.
- Да, имей в виду, мама. Завтра у меня представление. Одно из тех, что устраивает мистер Бальзак.
- Да, я помню.
- Но на этот раз все будет иначе. Сейчас он разрешил мне выступить соло.
- Да что ты, милая!
- Чистая правда!
Мимо палаты по коридору проковылял мистер Гелдтер.
- Привет!
Кара рассеянно кивнула ему. Когда ее мать впервые приехала сюда, в Стьювсант-Мэнор, один из лучших в городе домов для престарелых, о ней с Гелдтером много шушукались.
- Они считают, что мы с ним живем, - шепотом сообщила она дочери.
- А разве нет? - спросила Кара, считая, что после пяти лет вдовства матери пора бы уже найти себе мужчину.
- Конечно, нет! - с искренним возмущением отрезала мать. - Как ты можешь предполагать такое! - Этот эпизод очень точно характеризовал ее: легкую непристойность она допускала, но, перейдя некоторую черту, человек становился Врагом с большой буквы - даже если он был ее собственной плотью и кровью.
Подавшись вперед, Кара продолжала рассказывать матери о своих планах на завтра. При этом она внимательно разглядывала ее. Для семидесяти пяти лет кожа матери была на редкость гладкой и розовой; в поседевших волосах все еще виднелись черные пряди. Штатная парикмахерша сегодня завила их и собрала в пучок.
- В любом случае, мам, кое-кто из моих подруг будет там; хорошо, если бы и ты приехала.
- Постараюсь.
Кара внезапно осознала, что кулаки ее плотно сжаты, тело напряжено, а дыхание участилось.
Постараюсь...
Кара закрыла глаза, наполнившиеся слезами. Черт побери!
Постараюсь...
Как это неправильно, со злостью подумала она. Раньше мать никогда не сказала бы: «Постараюсь». Это не в ее духе. Она могла бы или категорически заявить: «Все, дорогая, я буду там! В первом ряду», или холодно отрезать: «Нет, завтра не смогу. Тебе следовало предупредить меня пораньше».
«Постараюсь» - совсем не похоже на мать. Она или решительно за, или столь же решительно против.
Но не теперь - когда она вообще едва похожа на человека. В лучшем случае это ребенок, спящий с открытыми глазами.
На самом деле эта беседа происходила только в воображении молодой женщины. Правда, слова Кары были вполне реальны, а вот все, что якобы произнесла ее мать, начиная с «Прекрасно, дорогая. А как у тебя дела?» и кончая смутившим Кару «Постараюсь», молодая женщина выдумала.
Увы, сегодня ее мать вообще не произнесла ни слова. То же самое было вчера и позавчера. Она лежала в коме возле увитого плющом окна. Порой она приходила в себя, но несла полную чепуху, словно какие-то невидимые беспокойные мысли тревожили ее, понапрасну вороша память.
Иногда все же наступали моменты просветления, и хотя они длились недолго, отчаяние Кары проходило. Когда же молодая женщина уже была готова смириться с худшим - с тем, что ее мать ушла навсегда, - та вдруг возвращалась и становилась почти такой, как до кровоизлияния в мозг. И решимость Кары исчезала: так обманутая женщина прощает своего непутевого мужа, если тот проявляет малейшие признаки раскаяния. В такие минуты она убеждала себя, что мать выздоравливает.
Врачи, конечно, говорили, что надежды почти нет. Однако их не было рядом с Карой, когда несколько месяцев назад ее мать вдруг очнулась и сказала: «Привет, милая! Я съела те булочки, что ты вчера принесла. Ты положила побольше орехов - именно так, как я люблю. И черт с ними, с калориями. - Детская улыбка. - О, я так рада, что ты здесь. Я хотела рассказать тебе о том, что сделала вчера ночью миссис Брэндон с пультом дистанционного управления».
Кара изумленно заморгала. Она ведь действительно принесла вчера матери булочки с орехами. А сумасшедшая миссис Брэндон с пятого этажа действительно утащила пульт дистанционного управления и через окно посылала сигнал в холл четвертого этажа, целых полчаса хаотически переключая каналы, к ужасу всех обитателей дома престарелых, решивших, что взбунтовался полтергейст.
Нужны ли лучшие доказательства того, что ее энергичная мать все еще не исчезла и просто заключена в телесную оболочку, лежащую в палате номер 492, откуда может когда-нибудь выскользнуть?
Но уже на следующий день Кара обнаружила, что мать смотрит на нее с подозрением, спрашивая, кто она такая и что ей здесь нужно. Если мать беспокоится по поводу счета за свет на двадцать два доллара и пятнадцать центов, так Кара уже оплатила его и может предъявить квитанцию. Повторения сцены с булочками и пультом дистанционного управления Кара так и не дождалась.
Прикоснувшись к материнской руке, теплой, гладкой, по-детски розовой, Кара вновь испытала сложные чувства, посещавшие ее во время ежедневных визитов сюда: она то желала, чтобы мать наконец отмучилась и умерла, то надеялась, что больная вернется к полноценной жизни, а главное, хотела избежать этого ужасного выбора.
Кара взглянула на часы. Ну вот - как всегда, опоздала на работу. Мистер Бальзак будет недоволен. Допив кофе, она выбросила пластиковый стакан и вышла в коридор.
Крупная черная женщина в белой форменной одежде приветственно подняла руку.
- Кара! Давно ты здесь? - Ее лицо расплылось в улыбке.
- Минут двадцать.
- Я бы зашла навестить тебя, - сказала Джейнин. - Она в сознании?
- Нет. Когда я пришла, была без сознания.
- Очень жаль.
- Она говорила до этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
- Очень мило, дорогая. От розового цвета я уже немного устала. Сейчас он встречается везде и страшно примелькался.
Поднявшись, Кара поправила соскользнувшую вниз подушку, после чего снова села и сделала глоток из принесенного с собой большого термоса; кофе был единственным наркотиком, который она употребляла, зато очень часто и помногу. За утро это была уже третья чашка.
Ее короткие волосы сейчас были красновато-фиолетовыми; вообще за годы пребывания в Нью-Йорке она успела перекрасить их почти во все цвета радуги. Нынешнюю ее прическу некоторые называли стрижкой «под эльфа»; Каре такое название совсем не нравилось, и она предпочитала называть ее просто «удобной». Можно выйти из дома уже через несколько минут после душа - настоящее благо для тех, кто ложится не раньше трех ночи и не относится к числу ранних пташек.
Сегодня на ней были черные облегающие брюки и - хотя ее рост едва превышал пять футов - туфли без каблуков. Темно-фиолетовая блузка без рукавов позволяла разглядеть красивые тугие мышцы. Кара училась в колледже, где основное внимание уделялось не физической подготовке, а политике и искусству, однако, окончив его, вступила в гимнастический клуб «Голд Джим» и теперь постоянно сгоняла вес и бегала трусцой. Прожив восемь лет в богемном Гринвич-Виллидже и приближаясь к тридцати, Кара сохранила необычно белую кожу, без татуировок и наколок.
- Да, имей в виду, мама. Завтра у меня представление. Одно из тех, что устраивает мистер Бальзак.
- Да, я помню.
- Но на этот раз все будет иначе. Сейчас он разрешил мне выступить соло.
- Да что ты, милая!
- Чистая правда!
Мимо палаты по коридору проковылял мистер Гелдтер.
- Привет!
Кара рассеянно кивнула ему. Когда ее мать впервые приехала сюда, в Стьювсант-Мэнор, один из лучших в городе домов для престарелых, о ней с Гелдтером много шушукались.
- Они считают, что мы с ним живем, - шепотом сообщила она дочери.
- А разве нет? - спросила Кара, считая, что после пяти лет вдовства матери пора бы уже найти себе мужчину.
- Конечно, нет! - с искренним возмущением отрезала мать. - Как ты можешь предполагать такое! - Этот эпизод очень точно характеризовал ее: легкую непристойность она допускала, но, перейдя некоторую черту, человек становился Врагом с большой буквы - даже если он был ее собственной плотью и кровью.
Подавшись вперед, Кара продолжала рассказывать матери о своих планах на завтра. При этом она внимательно разглядывала ее. Для семидесяти пяти лет кожа матери была на редкость гладкой и розовой; в поседевших волосах все еще виднелись черные пряди. Штатная парикмахерша сегодня завила их и собрала в пучок.
- В любом случае, мам, кое-кто из моих подруг будет там; хорошо, если бы и ты приехала.
- Постараюсь.
Кара внезапно осознала, что кулаки ее плотно сжаты, тело напряжено, а дыхание участилось.
Постараюсь...
Кара закрыла глаза, наполнившиеся слезами. Черт побери!
Постараюсь...
Как это неправильно, со злостью подумала она. Раньше мать никогда не сказала бы: «Постараюсь». Это не в ее духе. Она могла бы или категорически заявить: «Все, дорогая, я буду там! В первом ряду», или холодно отрезать: «Нет, завтра не смогу. Тебе следовало предупредить меня пораньше».
«Постараюсь» - совсем не похоже на мать. Она или решительно за, или столь же решительно против.
Но не теперь - когда она вообще едва похожа на человека. В лучшем случае это ребенок, спящий с открытыми глазами.
На самом деле эта беседа происходила только в воображении молодой женщины. Правда, слова Кары были вполне реальны, а вот все, что якобы произнесла ее мать, начиная с «Прекрасно, дорогая. А как у тебя дела?» и кончая смутившим Кару «Постараюсь», молодая женщина выдумала.
Увы, сегодня ее мать вообще не произнесла ни слова. То же самое было вчера и позавчера. Она лежала в коме возле увитого плющом окна. Порой она приходила в себя, но несла полную чепуху, словно какие-то невидимые беспокойные мысли тревожили ее, понапрасну вороша память.
Иногда все же наступали моменты просветления, и хотя они длились недолго, отчаяние Кары проходило. Когда же молодая женщина уже была готова смириться с худшим - с тем, что ее мать ушла навсегда, - та вдруг возвращалась и становилась почти такой, как до кровоизлияния в мозг. И решимость Кары исчезала: так обманутая женщина прощает своего непутевого мужа, если тот проявляет малейшие признаки раскаяния. В такие минуты она убеждала себя, что мать выздоравливает.
Врачи, конечно, говорили, что надежды почти нет. Однако их не было рядом с Карой, когда несколько месяцев назад ее мать вдруг очнулась и сказала: «Привет, милая! Я съела те булочки, что ты вчера принесла. Ты положила побольше орехов - именно так, как я люблю. И черт с ними, с калориями. - Детская улыбка. - О, я так рада, что ты здесь. Я хотела рассказать тебе о том, что сделала вчера ночью миссис Брэндон с пультом дистанционного управления».
Кара изумленно заморгала. Она ведь действительно принесла вчера матери булочки с орехами. А сумасшедшая миссис Брэндон с пятого этажа действительно утащила пульт дистанционного управления и через окно посылала сигнал в холл четвертого этажа, целых полчаса хаотически переключая каналы, к ужасу всех обитателей дома престарелых, решивших, что взбунтовался полтергейст.
Нужны ли лучшие доказательства того, что ее энергичная мать все еще не исчезла и просто заключена в телесную оболочку, лежащую в палате номер 492, откуда может когда-нибудь выскользнуть?
Но уже на следующий день Кара обнаружила, что мать смотрит на нее с подозрением, спрашивая, кто она такая и что ей здесь нужно. Если мать беспокоится по поводу счета за свет на двадцать два доллара и пятнадцать центов, так Кара уже оплатила его и может предъявить квитанцию. Повторения сцены с булочками и пультом дистанционного управления Кара так и не дождалась.
Прикоснувшись к материнской руке, теплой, гладкой, по-детски розовой, Кара вновь испытала сложные чувства, посещавшие ее во время ежедневных визитов сюда: она то желала, чтобы мать наконец отмучилась и умерла, то надеялась, что больная вернется к полноценной жизни, а главное, хотела избежать этого ужасного выбора.
Кара взглянула на часы. Ну вот - как всегда, опоздала на работу. Мистер Бальзак будет недоволен. Допив кофе, она выбросила пластиковый стакан и вышла в коридор.
Крупная черная женщина в белой форменной одежде приветственно подняла руку.
- Кара! Давно ты здесь? - Ее лицо расплылось в улыбке.
- Минут двадцать.
- Я бы зашла навестить тебя, - сказала Джейнин. - Она в сознании?
- Нет. Когда я пришла, была без сознания.
- Очень жаль.
- Она говорила до этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114