Красноармеец сунул ствол нагана ей в лицо и велел поднять руки вверх. Но она не подняла. Тогда он принялся вязать ее, а она вырывала руки и негромко, со злобой говорила:
– Вы мне делаете больно, дураки! Не смейте! Вас все равно всех повесят… Отпустите меня, слышите? Я вам заплачу золотом. Отпустите. Все равно вас перевешают…
– Не соображаешь, чего говоришь, – сказал красноармеец. – Как так повесят? Ты, что ли, повесишь? Какой тип нашелся! Повесят!
Потом женщину вели в ЧК. Красноармеец насупился и молчал.
«Хотел ей вежливость оказать, – обиженно думал он, – а она мало того что шпионка, так еще наскакивает. Повесить! Тип».
Через некоторое время его вызвали к Дзержинскому.
Красноармеец собирался долго и основательно: начистил сапоги, пришил суровой ниткой крючок к шинели и до отказа затянул на себе ремень. И так как он любил порассуждать, то на прощание сказал своим товарищам:
– Надо вид иметь, как следует быть. А то товарищ Дзержинский скажет: «Это что такое за чучело? Разве ж это красноармеец!» и вместо беседы получится гауптвахта.
У секретаря он немного подождал и покурил козью ножку, сделанную из махорки, смешанной, для экономии, с вишневым листом. Потом отворилась дверь, и вышел Дзержинский. На нем были высокие болотные сапоги и простое красноармейское обмундирование.
– Проходите в кабинет и садитесь.
Красноармеец вошел в кабинет, сел и снял шлем.
– Я должен объявить вам благодарность, – сказал Дзержинский, – вы раскрыли большой контрреволюционный заговор.
И он внимательно, не отрываясь, поглядел на красноармейца.
«Вот так номер, – подумал красноармеец, – целый заговор».
Ему очень захотелось немного порассуждать, но он постеснялся.
– Один из ответственных военных работников – продолжал Дзержинский, – один очень ответственный работник, которому мы доверяли, как своему человеку, изменил нам, передался Юденичу и стал шпионом у врагов Советской власти.
– Безобразие какое, – не сдерживаясь, сказал красноармеец, – прямо-таки нахальство, я извиняюсь!
И он стал длинно рассуждать о том, что эти шпионы – такие типы, которые еще и веревкой грозятся, и то всех этих шпионов надо вымести нашей советской метлой.
– Да, – едва заметно улыбнувшись, ответил Дзержинский, – вы правы. Так вот, заодно, с этим изменником был один старик француз. Вы поймали его дочь. Таким образом мы ликвидировали заговор. А за вашу помощь большое спасибо вам.
Потом Дзержинский немного поговорил с красноармейцем о его жизни, женат ли он, есть ли у него дети.
– Я молодой, – сказал красноармеец и сконфузился, – у меня жинки нет. Мне всего годов ровно двадцать.
– Действительно, не очень старый, – согласился Дзержинский.
Через несколько минут отворилась дверь, и два красноармейца ввели в кабинет старика с подстриженными белыми усами и в таком высоком воротнике, что старик едва поворачивал голову.
Дзержинский разговаривал с ним довольно долго. Потом старик вдруг поднялся и громко, на весь кабинет, очень сердито сказал:
– Это случай. Вы меня поймали случайно.
– Ошибаетесь, – очень спокойно ответил Дзержинский, – мы поймали вас далеко не случайно. Если бы нас не поддерживали рабочие, крестьяне, красноармейцы и все трудящиеся, мы бы вас, конечно, не поймали. Но мы, чекисты, опираемся на трудящихся. Каждый наш красноармеец понимает, что такое ЧК.
– Это не мое дело, кто у вас что понимает, – перебил старик. – Я говорю о том, что я пойман случайно; то, что я попался, это чистый случай.
– Неверно, – ответил Дзержинский. – Дочь ваша действительно случайно уронила сверток, но красноармеец не случайно заинтересовался им, не случайно побежал за вашей дочерью, не случайно, рискуя жизнью, арестовал ее и не случайно привел в ЧК. Верно?
И Дзержинский повернулся к красноармейцу.
– Совершенно верно, товарищ Дзержинский, – сказал красноармеец.
Сердитый старик с трудом повернул голову в высоченном воротнике и тихо спросил:
– Ах, это ты, мерзавец, арестовал мою дочь?
– Попрошу вас мне не тыкать, – ответил красноармеец. – Что дочка, что папаша – один характер. Вас попробуй не арестуй, так вы потом нашего брата целиком и полностью перевешаете! А еще тыкает!
Однажды Ленин и Дзержинский ехали в автомобиле по набережной. Автомобиль осторожно обгонял колонну красноармейцев, идущих на фронт. Полковой оркестр играл марш.
– Посмотрите, Владимир Ильич, – сказал Дзержинский, – посмотрите в стекло назад, поскорее, а то проедем…
– Что такое? – спросил Ленин.
– Вот на правом фланге в первой шеренге идет молодой красноармеец. Видите?
– Этот?
– Он самый.
– Так француз утверждал, что он попался чисто случайно? – усмехнулся Ленин.
– Да, сказал Дзержинский. – А этот паренек раскрыл заговор. Совсем молодой – небось не брился еще ни разу…
Тут Дзержинский ошибся: как раз сегодня красноармеец побрился. Он шел бритый, в начищенных сапогах, с винтовкой, котелком и вещевым мешком и, конечно, не знал, что в эту минуту на него смотрят Ленин и Дзержинский.
В ПЕРЕУЛКЕ
Четвертого июля 1918 года открылся Пятый съезд Советов. Дзержинский – с гневной складкой на лбу, с жестко блестящими глазами – слушал, как левые истерическими, кликушескими голосами вопят с трибуны о том, что пора немедленно же прекратить борьбу с кулачеством, что пора положить конец посылкам рабочих продотрядов в деревни, что они, левые, не позволят обижать «крепкого крестьянина» и так далее в таком же роде.
Съезд в огромном своем большинстве ответил левым твердо и ясно: «Прочь с дороги! Не выйдет!»
На следующий день, пятого, Дзержинский сказал Ивану Дмитриевичу Веретилину:
– А левых-то больше не видно. Посмотрите – ни в зале, ни в коридорах ни души.
– У них где-то фракция заседает, – ответил Веретилин.
– Но где? И во что обернется эта фракция?
Дзержинский уехал в ЧК. Здесь было известно, что левые, разгромленные съездом, поднятые на смех, обозленные, провалившиеся, заседают теперь в Морозовском особняке, что в Трехсвятительском переулке. Там они выносят резолюции против прекращения войны с Германией, призывают к террору, рассылают в воинские части своих агитаторов. Одного такого «агитатора» задержали и привели в ЧК сами красноармейцы. Пыльный, грязный, сутуловатый, с большими прозрачными ушами и диким взглядом, человек этот производил впечатление душевнобольного.
– Вы кто же такой? – спросил у него Веретилин.
– Черное знамя анархии я несу человечеству, – раскачиваясь на стуле, нараспев заговорил «агитатор». – Пусть исчезнут, провалятся в тартарары города и заводы, мощеные улицы и железные дороги. Безвластье, ветер, неизведанное счастье кромешной свободы…
– Чего, чего? – удивился черненький красноармеец с чубом. – Какое это такое «счастье кромешной свободы»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51