В детстве, до первой мировой войны, он жил года четыре в России, так как его отец был придворным парикмахером в Петербурге.
Поль Форестье участвовал в организации юбилейного вечера в Грассе в 1972 году, посвященного 100-летию со дня рождения Бунина. (Юбилейное торжество вышло с опозданием.)
Идея Поля Форестье – создать во Франции «Общество друзей Бунина». С писателем он был знаком лично.
Несколько лет назад он обратился с письмами во все крупнейшие издательства Франции с просьбой и предложением переиздать Бунина по-французски, ибо он почти напрочь забыт во Франции. Ни одно издательство даже НЕ ОТВЕТИЛО Форестье!
В Париже во время встречи с послом С. В. Червоненко и советником по культуре О. С. Саркисяном я подробно рассказал о своих впечатлениях от Грасса, и сам собою встал естественный вопрос: нельзя ли что-либо предпринять для того, чтобы увековечить память о великом писателе на земле Франции? Например, приобрести запущенную виллу «Бельведер» и создать там музей Бунина по примеру только что созданного музея Тургенева в Буживале.
С. В. Червоненко сразу поинтересовался: в каком состоянии вилла? Она как раз в таком состоянии, что не может стоить дорого, а ремонт и переоборудование все равно были бы необходимы.
Степан Васильевич поддержал эту идею и попросил меня, чтобы посольство было сразу извещено о точке зрения Союза писателей по этому вопросу, тогда и посольство начнет действовать. Трудности, с которыми мы столкнулись при организации музея в Буживале, кажется, не отпугнули С. В. от идеи о создании музея Бунина.
Существование в Грассе таких энтузиастов, как Поль Форестье, может облегчить организацию музея, да и «Общество Бунина» – по-моему, интересная задача для осуществления.
Надо прямо сказать, что в нынешнее время такими людьми, как Форестье, следует дорожить.
В Париже я тоже обратился в знакомые мне издательства с предложением издать избранную прозу Бунина – может быть, в новых переводах, – «Галлимар» откликнулся без энтузиазма, но «Сток» заинтересовался. Руководитель отдела иностранных авторов издательства «Сток» будет в сентябре в Москве, и можно будет продолжить переговоры.
Мое письмо сводится к следующему: мне кажется, следует начать кропотливую и трудную, но в высшей степени важную работу по созданию музея И. А. Бунина во Франции.
С уважением Юрий Трифонов
11 августа 1980
А в июле умер Владимир Семенович Высоцкий. Это была для Юры горчайшая потеря.
...
Невыносима, невозможна смерть Володи. Последняя встреча, концерт в ГДО.[276]
Это и было то, что называется всенародной славой. Он пел более двух часов, конечно, бесплатно. Пел «на бис» и по заказу. Было неимоверно душно. Солдаты умудрялись висеть даже на стенах.
От него шли токи человечности, деликатности и скромности без позы, очень естественной. Редчайшее качество – искренность. Хотелось при встрече всегда – обнять его.
Мне есть, что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним…
...
А они не приняли его в……ый Союз писателей! Моя вина тоже, «подождите, все будет нормально», а надо было – кулаком по столу, ведь ему почему-то так хотелось поскорей!
Похороны показали, кто в России писатель.
Роман «Время и место» лежал в редакции «Дружбы народов». Главный редактор Сергей Алексеевич Баруздин, прочитав роман, как всегда, прислал письмо с лестными словами, с благодарностью за то, что Ю. В. отдал роман в «Дружбу», и с уверениями, что роман обязательно будет опубликован. Это настораживало. И не напрасно: роман застрял в недрах редакции. Одна дама сказала, что в художественном отношении роман слабее других.
Да не в художественности было дело, а в том, что Время остановилось, воздух сгущался, дышать было нечем, и дама учуяла привычный застойный запах.
...
4 августа 1980 г. Переделкино
Дорогой Юра!
Надеюсь, что наш разговор в четверг не огорчил тебя.
Хочу повторить, что отношение наше к твоему роману самое доброе и желание опубликовать его очень велико. И твердо!
Что касается высказанных замечаний, то они, конечно, на твое усмотрение. Может, ты и найдешь в них что-то полезное.
Я убежден, в частности, что многие из них легко снимаются мелкой правкой. О фамилии Костин все же подумать, по-моему, следует.
Итак, хочу еще раз договориться с тобой, что мы печатаем роман в №№ 5–6 будущего года.
Это, поверь, самый реальный срок и для нас, и для любого другого издания.
От души желаю тебе всего самого-самого доброго!
Жду от тебя однотомник «Сов. России».
Привет Оле!
Кстати, нет у нее сейчас книги для Нурека?
Искренне твой Сергей Баруздин
Юра сказал: «Нам придется ужаться, тратить меньше» – и засел в кабинете. Повесть в рассказах «Опрокинутый дом» он написал очень быстро, к началу ноября. Это тоже была повесть о жизни и, как оказалось, – прощание с жизнью.
Осенью Юра испытал чувство огромной утраты – умер Лев Гинзбург.
Лева как будто знал, что жить осталось недолго, как будто торопился набедокурить всласть. После смерти Бубы[277] семья развалилась. Оказалось, что недалекая, суетная Буба была осью, к которой крепилось все в этом сообществе абсолютно разных людей, каким была их семья.
Лева стал бесконечно одинок, искал утешения. И каждый раз на полную катушку: с разговорами об обустройстве, с планами, с безумными мечтами. Он всех выдергивал из обыденной жизни, как грибы с грибницей. Но и себя не щадил. Страдал, бегал, покупал билеты, встречал, провожал, противостоял…
И вот его нет. Как жить с этой дырой?
После смерти Левы Юра захотел уехать из Москвы. Выбрал Пицунду. В Пицунде мы встретили моих друзей из Ленинграда Диму и Лену Лазуркиных. Они приехали на машине, и Юра с радостью принимал их приглашения поехать то туда, то сюда. Он любил Грузию, и мы уезжали иногда далеко в горы, бродили, ели в придорожных закусочных.
Частенько заходил в наш номер Федор Абрамов, я старалась не мешать их мужскому застолью: бутылка коньяка, зелень, хачапури – «пир грузинских князей», шутили они и сидели допоздна, толкуя о том, о сем.
...
Приходил Федор.
– Ты, само, Юрка, говорят, у тебя рука в ЦК есть.
– Говорят. Но ордена она дает тебе и секретарство тоже, да и премию.
– Так ты, само, обиделся, что ли?
– Я – нет, а ты?
Смеялись.
Хорошо, что здесь Лена.[278] От нее идет неизменное тепло старой верной дружбы. Такое необходимое мне теперь особенно. Лена – единственный человек, в отношениях с которым никогда не было спадов.
Гриша[279] прочел поэму, где поминает Васю.[280] И вдруг стало так одиноко. Нет Левы, Вася далеко, все равно что на другой планете. Свидимся ли когда-нибудь? Интересны Федор и Василь Быков, но ведь не с ними столько пережито, столько потеряно и столько обретено…
Впервые чувствую всю полноту своей ответственности за единственных моих – Олю и Валентина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Поль Форестье участвовал в организации юбилейного вечера в Грассе в 1972 году, посвященного 100-летию со дня рождения Бунина. (Юбилейное торжество вышло с опозданием.)
Идея Поля Форестье – создать во Франции «Общество друзей Бунина». С писателем он был знаком лично.
Несколько лет назад он обратился с письмами во все крупнейшие издательства Франции с просьбой и предложением переиздать Бунина по-французски, ибо он почти напрочь забыт во Франции. Ни одно издательство даже НЕ ОТВЕТИЛО Форестье!
В Париже во время встречи с послом С. В. Червоненко и советником по культуре О. С. Саркисяном я подробно рассказал о своих впечатлениях от Грасса, и сам собою встал естественный вопрос: нельзя ли что-либо предпринять для того, чтобы увековечить память о великом писателе на земле Франции? Например, приобрести запущенную виллу «Бельведер» и создать там музей Бунина по примеру только что созданного музея Тургенева в Буживале.
С. В. Червоненко сразу поинтересовался: в каком состоянии вилла? Она как раз в таком состоянии, что не может стоить дорого, а ремонт и переоборудование все равно были бы необходимы.
Степан Васильевич поддержал эту идею и попросил меня, чтобы посольство было сразу извещено о точке зрения Союза писателей по этому вопросу, тогда и посольство начнет действовать. Трудности, с которыми мы столкнулись при организации музея в Буживале, кажется, не отпугнули С. В. от идеи о создании музея Бунина.
Существование в Грассе таких энтузиастов, как Поль Форестье, может облегчить организацию музея, да и «Общество Бунина» – по-моему, интересная задача для осуществления.
Надо прямо сказать, что в нынешнее время такими людьми, как Форестье, следует дорожить.
В Париже я тоже обратился в знакомые мне издательства с предложением издать избранную прозу Бунина – может быть, в новых переводах, – «Галлимар» откликнулся без энтузиазма, но «Сток» заинтересовался. Руководитель отдела иностранных авторов издательства «Сток» будет в сентябре в Москве, и можно будет продолжить переговоры.
Мое письмо сводится к следующему: мне кажется, следует начать кропотливую и трудную, но в высшей степени важную работу по созданию музея И. А. Бунина во Франции.
С уважением Юрий Трифонов
11 августа 1980
А в июле умер Владимир Семенович Высоцкий. Это была для Юры горчайшая потеря.
...
Невыносима, невозможна смерть Володи. Последняя встреча, концерт в ГДО.[276]
Это и было то, что называется всенародной славой. Он пел более двух часов, конечно, бесплатно. Пел «на бис» и по заказу. Было неимоверно душно. Солдаты умудрялись висеть даже на стенах.
От него шли токи человечности, деликатности и скромности без позы, очень естественной. Редчайшее качество – искренность. Хотелось при встрече всегда – обнять его.
Мне есть, что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним…
...
А они не приняли его в……ый Союз писателей! Моя вина тоже, «подождите, все будет нормально», а надо было – кулаком по столу, ведь ему почему-то так хотелось поскорей!
Похороны показали, кто в России писатель.
Роман «Время и место» лежал в редакции «Дружбы народов». Главный редактор Сергей Алексеевич Баруздин, прочитав роман, как всегда, прислал письмо с лестными словами, с благодарностью за то, что Ю. В. отдал роман в «Дружбу», и с уверениями, что роман обязательно будет опубликован. Это настораживало. И не напрасно: роман застрял в недрах редакции. Одна дама сказала, что в художественном отношении роман слабее других.
Да не в художественности было дело, а в том, что Время остановилось, воздух сгущался, дышать было нечем, и дама учуяла привычный застойный запах.
...
4 августа 1980 г. Переделкино
Дорогой Юра!
Надеюсь, что наш разговор в четверг не огорчил тебя.
Хочу повторить, что отношение наше к твоему роману самое доброе и желание опубликовать его очень велико. И твердо!
Что касается высказанных замечаний, то они, конечно, на твое усмотрение. Может, ты и найдешь в них что-то полезное.
Я убежден, в частности, что многие из них легко снимаются мелкой правкой. О фамилии Костин все же подумать, по-моему, следует.
Итак, хочу еще раз договориться с тобой, что мы печатаем роман в №№ 5–6 будущего года.
Это, поверь, самый реальный срок и для нас, и для любого другого издания.
От души желаю тебе всего самого-самого доброго!
Жду от тебя однотомник «Сов. России».
Привет Оле!
Кстати, нет у нее сейчас книги для Нурека?
Искренне твой Сергей Баруздин
Юра сказал: «Нам придется ужаться, тратить меньше» – и засел в кабинете. Повесть в рассказах «Опрокинутый дом» он написал очень быстро, к началу ноября. Это тоже была повесть о жизни и, как оказалось, – прощание с жизнью.
Осенью Юра испытал чувство огромной утраты – умер Лев Гинзбург.
Лева как будто знал, что жить осталось недолго, как будто торопился набедокурить всласть. После смерти Бубы[277] семья развалилась. Оказалось, что недалекая, суетная Буба была осью, к которой крепилось все в этом сообществе абсолютно разных людей, каким была их семья.
Лева стал бесконечно одинок, искал утешения. И каждый раз на полную катушку: с разговорами об обустройстве, с планами, с безумными мечтами. Он всех выдергивал из обыденной жизни, как грибы с грибницей. Но и себя не щадил. Страдал, бегал, покупал билеты, встречал, провожал, противостоял…
И вот его нет. Как жить с этой дырой?
После смерти Левы Юра захотел уехать из Москвы. Выбрал Пицунду. В Пицунде мы встретили моих друзей из Ленинграда Диму и Лену Лазуркиных. Они приехали на машине, и Юра с радостью принимал их приглашения поехать то туда, то сюда. Он любил Грузию, и мы уезжали иногда далеко в горы, бродили, ели в придорожных закусочных.
Частенько заходил в наш номер Федор Абрамов, я старалась не мешать их мужскому застолью: бутылка коньяка, зелень, хачапури – «пир грузинских князей», шутили они и сидели допоздна, толкуя о том, о сем.
...
Приходил Федор.
– Ты, само, Юрка, говорят, у тебя рука в ЦК есть.
– Говорят. Но ордена она дает тебе и секретарство тоже, да и премию.
– Так ты, само, обиделся, что ли?
– Я – нет, а ты?
Смеялись.
Хорошо, что здесь Лена.[278] От нее идет неизменное тепло старой верной дружбы. Такое необходимое мне теперь особенно. Лена – единственный человек, в отношениях с которым никогда не было спадов.
Гриша[279] прочел поэму, где поминает Васю.[280] И вдруг стало так одиноко. Нет Левы, Вася далеко, все равно что на другой планете. Свидимся ли когда-нибудь? Интересны Федор и Василь Быков, но ведь не с ними столько пережито, столько потеряно и столько обретено…
Впервые чувствую всю полноту своей ответственности за единственных моих – Олю и Валентина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105