Больше я его не видела, хотя звонила многажды. Говорят, что он умер.
Мне хочется именно сейчас процитировать записи Ю. В. о Володе Блоке, хотя сделаны они в 1967 году. Какая разница!
Ведь Володя – вне времени, как цыган Мелькиадес. Он всегда был неразрывно соединен с книгой, которую узнавал по корешкам.
...
«Я человек демонический, а мать – анемичная. Она не разбирается в глубинах жизни, во всех ее широтах…
В двадцатые годы приехали в Одессу. В доме (нрзб.) Дядя Натан – нэпман. У них был магазин радио на Кировской. В советское время работал в метрополитене, финансовый отдел наркомата строительства.
Дом – деревянный.
Раньше жил у тети из милости. Мать жила на Арбате, но не имела средств заработать на семью. Она продавала пирожки, маникюрша. В Ховрине. Дом привезли из Сибири. Сруб! Дядя ездил в Сибирь – живого еврея не видели. Смотрели: нет ли у него рогов!
Сначала дом был весь целиком наш и дядька его постепенно продавал по частям. Вначале дом был метров 120–150. Удобств нет. Утонул в 1944 году сын, дядька сердечник – умер. Жена покончила с собой – приняла уксусную кислоту (1953 год – за два месяца до смерти Сталина).
Мать жила на пенсию – 30 рублей. По болезни.
Я давал ей мало.
Тетка говорила: «Лучшему нет границ».
Не зря морщина так легла на лоб,
Как будто пополам разрезав череп.
С любовью шел я в гущу толп,
Во все хорошее уверив.
Но время шло, и жизнь текла.
Я наблюдал ее биенье живо.
И глубже черточка легла.
И сердце становилось лживо.
...
Больше я ничего не написал по этому поводу, но Светлов обалдел».
Володя был не только величайшим знатоком книги, но и страстным беговиком, и донжуаном.
...
«Все время поднимаюсь до бегового дня, а потом опять остаюсь пустой.
Начали играть в (нрзб.). По пять рублей удар. Один считать не умеет, цифры не умеет считать… Только начал играть… А я умею складывать быстро: 4, 5, 8… Я вошел в долю против него. Он должен был проиграть и… – выиграл. И все с меня, с меня… Когда ж с других?»
Вдруг отдельная Юрина запись: слова женщины, обращенные к Володе Блоку.
...
Наташа Серафимова: «Вы – бахрома от брюк!»
Эта запись поразила меня.
Значит, все-таки была реальная Наташа, та, что во «Времени и месте» воспета с такой щемящей, мучительной силой любви. Любви несчастливой, любви безответной!
И рассказ Володи о том, как познакомился с Наташей. Состояние Антипова (свое состояние) Ю. В. описал в романе «Время и место».
...
«Антипов смотрел то на Маркушу, то в окно, где раскаленный полдень кипел в синеве над крышами, и предчувствие страха охватывало его. Ведь нет страшнее, чем узнать свое место и время, а он как будто стоял на пороге такого узнавания – оно должно было выплыть из бессвязной болтовни Маркуши. И тайный озноб обнимал Антипова. Он глядел на Маркушу, который столько раз выручал его во множестве мелких, неотлипчивых, жалящих, грязноватых делишек, без которых не существует жизни, как не существует лета без мух и комаров, а теперь должен был, сам того не зная, нанести рассекающий сердце удар, и Антипову вдруг показалось, что Маркуша отсчитывает часы его жизни, будучи сам чем-то вроде часов. Такие кривые, текучие, лысоватые, с пунцовыми щечками, из кошмарного сна, наподобие часов Сальвадора Дали, это и есть Маркуша.
Но эти часы были его, Антипова».[96]
Рассказу о Наташе посвящено много страниц в личном дневнике Ю. В., но суть и истинная правда их отношений – на страницах романа. Потому что самое заветное, самое тайное, самое больное годилось только для прозы.
Однако вернемся к болтовне Маркуши, записанной в тоненькой ученической тетрадке.
...
«Как познакомился? В парикмахерской.
Ходил небритый, опустошенный… Из-за своих неудач. Еще Мопассан жаловался в письме к Флоберу на однообразие женщин, но это детали… Я брился. Ее ноги меня притягивали; 30 апреля. Первый матч в Москве. «Динамо» – «Пахтакор».
Я был очень оживлен, а я могу быть таким. Как один говорит: как интересно смотреть на тебя на бегах, как ты волнуешься! Стали шиться на «Динамо», подошли к буфету… Я отошел в сторону, денег у меня, кажется, не было, как всегда… Она ела ветчину, как положено, пила пиво… На трибунах было интересно. Пшеничников играл… Я, как женщину, прочитал ее всю. Она ахала, я смотрел на ее грудь, ее бедра касались меня…
Да, сюжеты тебе нужны. Чехов бегал, кричал: «Дайте мне сюжет!»
Один старик, 76 лет, беговик, ехал со мной в трамвае. Говорил:
– Поеду сегодня на Птичий рынок… В воскресенье там все рассчитываются: Мишке, Тришке…
В Тирасполе. Один ленинградец старик удивлялся:
– Вы Надсона читаете? Сколько людей ни спрашивал – никто Надсона не знает…
Подошел еще один хмырь. Дело было в ресторане легкого типа. Ему – под полтинник. Работает электросварщиком. Был в Бухенвальде у американцев. До войны играл в Сталинграде в футбольной команде. В Тирасполе женился, двое детей. И умерла жена. Старик показался ему «пришей-пристебай».
У нас, игроков, так бывает: хочет войти в долю, но не решается, боится, что его не возьмут. У нас называется: «Иду 20 коп!» или «Иду 30 коп!». Самая маленькая доля – 10 коп. Иногда можно сказать: «Иду до денег!» Или «Иду деньгами». А «До денег» – отдать, когда будут деньги. Может быть, через месяц или три месяца.
Это – игра в железку, в карты.
– Пробей ему макитру! Плачу 15 рублей!
(во время драки с грузинами)
– Твоя кличка: «Отвались!» – разговор блатных.
…Был такой футболист Дема. Демин. Классный был игрок. Он футбол делал. А тут иду мимо малого динамовского стадиона, а Дема стоит и через решетку смотрит, как в русский[97] играют. Про него забыли, никто не догадался – проходи, мол, товарищ Дема, бесплатно!..
Один раз у Никитских ворот беру четвертинку, а он говорит мне: «Да бери уж сразу целую! Я тут один дом знаю – там такой грибной супчик!» И правда, пошли. В переулке. Я говорю: «А бегать еще можешь?» – «Что ты! – говорит. – Еще как бегаю! Смотри…» И стал бегать по переулку туда-сюда. Раза четыре пробежал. «Видишь, – говорит, – не задыхаюсь. Потому что никогда не пью красное вино, только – белое!»
Умер он вдруг от сердца. Так же, как Гриня, как Соловей. Хоронили его хорошо. Все пришли. Говорили речи. Бобер говорил. Ну – Дема это история! Полтинника еще не было…»
Ю. В. верно и даже как-то нежно любил спортсменов. Особенно хоккеистов. Он очень сострадал им. Сострадал их бесправию, их трагической ранней старости, их обреченности. Он часто рассказывал мне о судьбе знаменитых хоккеистов – Альметова и других (к сожалению, имен не помню). А помню вот что – смешной рассказ Ю. В. о том, как в Стокгольме в гостинице он услышал разговор ребят из нашей сборной по хоккею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105