Днем – лекция с переводчиком. Много людей, полная аудитория. Много русских: старых и новых. Задавали вопросы, но все какие-то осторожные, как задают больному добрые сочувствующие люди.
Ночевал у Елены. Смотрели кино на «Голливуд-стрит». «Глубокая глотка».
Зал был пустоват. Кончилось в час ночи.
Утром у С. Ф.[248] Рассказ о грабеже чемоданов. ХИАС – бандитизм. Мафия. Главарь – бывший ленинградский боксер. Живет в Мюнхене. С. – полупомешан на этом деле. (Он заплатил 150 тысяч пошлины за 18 чемоданов.) Сейчас его преследуют, не дают работать… Говорит, что голодает… «83-летняя мать…»
Врет! Безумие. Два года ни о чем не может думать.
«Вы поймите, дело не в книгах, не в деньгах…»
Чемоданы унесли очень просто: в день отлета в США пришли рабочие с нашивками ХИАС, погрузили чемоданы и уехали. Через час приехали настоящие рабочие. Он знает всех людей. Полное доказательство. Но – не может обнародовать!
«И этого никто не узнает!» Говорит, что дважды хотели его убить. Боксера он чуть было не застрелил сам. Стукачка С. Л. – заодно с нею.
Все они слегка помешанные.
Вчера лекция в «Ирвайн».
Человек сто. Очень внимательно. Почти два часа. Благодарили. Много вопросов о Солженицыне. Знают и меня: «Дом на набережной».
Стипендия имени Ю. Трифонова.
Пришла Галя со своим женихом – Д. С. Симпатяга. 49 лет, но выглядит на 60.
Спор о цензуре.
Вопрос о цензуре был постоянным вопросом на всех пресс-конференциях, лекциях и встречах с зарубежными читателями. На этот, почти дежурный, вопрос Ю. В. отвечал неожиданное: цензура – это, конечно, плохо, очень плохо, но лично ему она не мешает, потому что помогает оттачивать литературное мастерство. Это было его искреннее убеждение. А еще он любил вспоминать одну историю из прошлого века. Был в России журналист, печатавшийся в подцензурной прессе. Если мне не изменяет память – Кривенко. Но по убеждениям Кривенко был близок к народовольцам, общался с Желябовым, помогал. Как-то Желябов попросил его написать текст для подпольного листка «Народной воли». Дело несложное для профессионального журналиста. Время шло, а текста Кривенко все не приносил. И однажды Желябов на свой вопрос, где заказанный текст, уже времени прошло немало, получил от Кривенко неожиданный ответ – задача оказалась совсем непростой: «Как подумаю о том, что все написать можно, так одни матерные слова только и приходят на ум». Примерно так ответил Кривенко, и примерно так, по-матерному, пишут некоторые нынешние авторы, имеющие возможность писать обо всем без всякой цензуры.
...
20-го с утра поехали в Диснейленд. Прекрасно! Весело! Изобретательно! Вот это – Америка. «Маленький мир» – впечатляет до слез. «Пираты» – тоже великолепны.
Вечером полетели в Сан-Хозе.
В аэропорту встретил Б. К. из университета Санта-Круз.
Ночная дорога. Приехали к матери Б. К. на ферму. Старушка угощала нас яблочным пирогом и чаем. Ей 82 года. Она еще водит машину, живет на ферме одна. Муж умер. Б. К. привез в багажнике трех петухов. Их надо было оставить у его матери. Мелкий дождь. Впервые за два месяца. Ферма – деревенский громадный деревянный дом.
Еще через час приехали в кампус. Дом К. чем-то похож на большие писательские дачи в Переделкино – внешне. Внутри – поздний викторианский стиль.
К. похож на Твардовского.
Но – пустой внутри.
Жена – русская, из духоборов. Не говорит по-русски ни слова. Трое детей. Собаки Зоя и Наташа.
Утром выступление перед студентами и преподавателями-славистами.

22 ноября
...
Утром пришли трое русских евреев. Говорили около часу. Все разные. Все взбудораженные, еще не успокоились, не «нашлись». Нервные – кроме одного, – хорохорятся.
А. С. – из Ленинграда.
«Уехал потому, что вопрос стоял о моей жизни». Страшно говорлив. Балетоман, театроман… «Что нового в московских театрах?» Он один, без семьи, мать осталась в Ленинграде.
«Сколько вы мне дадите лет?»
Странно гордится, что моложав. Ему 34. «Некоторые дают мне 25!» Когда сидел у меня один, жаловался, что ужасно тоскует. «Но назад мне пути нет».
Потом пришли Г. и В.
Г. – художник, лет 42, обрит по американской моде, с усами, похож на итальянского гангстера. Этот – способный и устремленный. Читал мои книги, расспрашивал о «Доме».
«Все устроились плохо». «Беда в том, что совсем другой сюжет жизни». «Коммерческого успеха нет ни у кого. NN хотел стать Муром[249] номер два, а может быть, Муром номер один, пока не получается».
В. К. – нервный, тощий, без конца курит. Лицом похож на Зяму Гердта. «Я уехал потому, что Россия для меня полностью изжилась… Я понял, что там ничего не будет нового, все уже было… Я считаю, что мне страшно повезло!» Говорит мрачным, угрюмым тоном.
Нервные заболевания у всех?
Д. Г., который вез меня в Беркли, рассказывал о А. и В., которые у него работают. Ведут какие-то курсы. Ничего утешительного.
С А. контракт, по-видимому, не возобновят (у него на год). Студенты жалуются: он говорит как пулемет, невозможно понять… В. очень скандальный. Кричит, плюется. Ничего не умеет, но огромное самомнение… Контракт с ним тоже не возобновят.

23 ноября. Беркли
...
Поселили в старинном деревянном доме. («Профессорский дом».) Обед. Со мной сели К. и молодой Ф. из Москвы. Дамы, говорящие по-русски: «А вы совсем не похожи на ваши портреты!» Не уточняя, сказал: «Слава Богу!»
Разговаривали о Чехове. Все было, как в Москве. Разговор о литературе высокого штиля со множеством цитат.
К. – крупный исследователь Гоголя, Клюева, Есенина.
Дружно возмущались Ахматовой, Цветаевой, которые не любили Чехова.
В 4 часа – беседа. Пришло много преподавателей, профессоров. Пришлось перейти в другое помещение. Старичок Петр Глебович Струве, ему 80. Струве заговорил о Палиевском. Я сказал, что он любит Розанова и товарища Сталина одновременно. Струве, смеясь, согласился.
Вечером обед во французском ресторане. Неожиданное появление некоего Тома Ладди – заведующего архивом кино. Его представили мне, он запричитал: «О, вы очень известный писатель!» Оказывается, он слышал от Михалковых, Андрона и Никиты, что я будто бы лучший писатель в России. Необыкновенный болтун. Занимал нас весь вечер. Знает всех: Ермаша, Ежова, Высоцкого, Любимова…
Мальмстед и Хьюз издают полное собрание Ходасевича. Знатоки! Разговор был очень интересный. Засиделись допоздна.
Встреча с М. Страшно похож на Р. Обед в ресторане на верхнем этаже небоскреба. Вид изумительный из окна.
Некоторая недалекость и самолюбование. Очень похожи! И очень достойные люди.
Поездка к И. С.—Ф..[250] Часа четыре беседы. Очень понравились друг другу. На другой день тоже. Книги… перекрестил… «Я ведь неверующий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105