В это время у нас дома оказался Горенштейн. Юра сказал:
– Идемте вечером к Аксеновым, они принимают Бёлля.
– А немецкие издатели там будут?
– Там будет Генрих Бёлль!
– Это я понял. А из издательств кто-нибудь будет?
С тех пор мы, идучи куда-нибудь, спрашивали друг друга: «А из издательств там будет кто-нибудь?»
После своего неудачного высказывания по поводу жизни некоего Вонифатьева я делала вид, что меня нисколько не трогает то, что Юра вроде бы забыл почитать мне написанное. На самом деле по-настоящему страдала оттого, что меня больше «не допускали».
Я только видела, что на рабочем столе Ю. В. появились клеенчатые тетради с записями. Спросила, каких времен записки, он ответил: «Поездка в Ростов». Вот и все. Коротко и обидно.
От обиды, «назло», уехала на месяц в свою любимую деревню на берегу Рижского залива. Телеграмма пришла через две недели: «Срочно прилетай. Сообщи рейс». Еле живая, я помчалась в Ригу. Накануне мы говорили по телефону, и он сказал, что все в порядке, работа продвигается, самочувствие нормальное…
– Я закончил роман, хочу прочитать, – сказал Юра, когда я дозвонилась из аэропорта. – Встречу.
Тот день был действительно моим «Днем собаки», и я помню его минута за минутой. Помню аэровокзал «Внуково» и как Юра шел ко мне какой-то новый, легкий, в голубой рубашке с короткими рукавами. Помню дождь, и таксиста, и свет лампы на террасе его дачи сквозь мокрую зелень, я ждала в такси… и ключ, что «дрожал в руке»…
Он читал «Старика» не останавливаясь почти ночь напролет. Я была ошеломлена, роман захватил меня, тащил, волочил, переворачивал душу. Юра, поглядывая на меня, все более светлел лицом. Закончив читать, он без паузы спросил: «О чем?», и я почему-то не задумываясь ответила: «О любви».
Юра посмотрел странным долгим взглядом, я бы сказала – с некоторым удивлением и изумлением. Он не ожидал, что я догадаюсь.
Записи в дневнике.
...
Истина даст вам свободу, – говорили они. Свободные считают, что это и есть истина. Авантюристы крадут истину и предлагают ее народу. Почти всегда борец с бедностью, за всеобщее равноправие перерождается.
Причины гражданской войны – самые неожиданные. Например – покаяние, желание улучшить мир.
«…Бывают времена, когда истина и вера сплавляются нерасторжимо, слитком, трудно разобраться, где что, но мы разберемся» – так заканчивается роман «Старик».
Глубинный смысл этих слов мне понять не дано, но «Старик» для меня – самое страстное, самое совершенное произведение Юрия.
Осенью Ю. В. поехал на два месяца в Америку по приглашению издательств и университетов. Но сначала в Данию. Попросил сообщить телеграммой в Копенгаген счет футбольного матча между «Спартаком» и еще какой-то командой. Я легко пообещала. Не знала, какой мукой обернутся для меня эти два месяца.
...
АМЕРИКАНСКИЙ ДНЕВНИК
26 окт. 77
Лоуренс. Канзас-Сити (штат Канзас).
Канзас-Сити делится на два города – один в штате Миссури, другой в штате Канзас.
Уже одиннадцатый день, как я уехал из Москвы. Пять дней провел в Копенгагене. Напряженнейшие дни. Вспомню: прилетел в Копенгаген 16-го в субботу (или пятницу?). На другой день с 10 утра до 5 вечера в помещении издательства «Fremad» я давал интервью корреспондентам. Их было человек шесть: одна девушка из объединения, которое представляет около 20 газет, корреспондент из компании «Land og Folk», от двух крупнейших: «Berlingske Tidende» от «Politiken», от «Aktuelt» и от радио.
От радио – известный русист Оле Вестерхольт. Его жена – из России, Соня Вестерхольт. Вечером Соня повела меня смотреть город. Оле остался дома с ребенком. Мы пошли в Христианию – «город в городе», место сборищ всяческих бродяг, хиппи, наркоманов и просто криминальных типов.
Это – огороженный стеной кусок города с домами, предназначенными на слом.
Там живут несколько сот человек. Это особая «республика» в Копенгагене. Собаки бегают, пустыри, бараки каменные… Обыкновенный наш «рабочий поселок» вроде Троицка.[239] Было темно и неуютно. Какие-то люди слонялись. Зашли в бар. При еле мерцающей лампе сидели, полулежали и просто лежали (спали? грезили?) люди, в основном молодые… Много пьяных… Две или три девушки… Мы сели и взяли у стойки пива. Рядом со мной сидел длинноволосый, черный и смуглый парень, сосал трубку и смотрел на меня долго и пристально, стараясь понять, кто я. Потом спросил: «What country are you from?»[240] Я осторожно: «From Russia».[241]
Он представился:
– Я – индеец из Канады.
Потом предложил мне свою трубку. По-видимому – наркотик. В баре сильно пахло гашишем: сладкий, одуряющий запах. Помню запах в монгольском дацане: горящих свечек из травы «гуч».
Прием в Союзе писателей Дании.
Председатель в отсутствии. Принимал заместитель – прозаик Иоргенсен. Очень приятный, доброжелательный. Прочитал мою книгу – «Другую жизнь», много говорил о ней. Искренне понравилась! «Читал как будто датскую книгу… Начал без энтузиазма, но потом не мог оторваться».
Рассказывал, что весной в Италии будет съезд литераторов Европы – не союз, а свободное объединение «без руководства».
На приеме-ланче присутствовали еще три писателя, мой издатель Лангкьер и Кьель Бьернагер, русист, автор книги «Портрет десятилетия».
Е. Л. – скрытый русский, скрытый еврей, какая-то бабка согрешила с царем Александром II, и наконец: «А вы не замечаете у меня в глазах что-то романовское?»
И – смотрит странно…
Перелет в США тяжел. В самолете я не спал, читал Эткинда.[242] Восемь часов. Прилетел в аэропорт Кеннеди. Шел в толпе одним из последних, так как сидел на заднем ряду. Человек в шляпе, с красным шкиперским лицом – именно такими изображают работников ФБР, – представитель Госдепа, громко, бесперебойно восклицал, стоя у прохода:
– Jury Trifonov! Jury Trifonov!
Я издали поднял руку. Он обрадованно подскочил ко мне.
Представился. Затем он стремительно потащил меня в обход всех очередей и застав, лишь показывая свою книжечку… Он посадил меня на самолет компании TWA, через час отлетавший в Канзас-Сити.
Фима спасал меня. Его книгу в 500 страниц я мусолил весь день. Через час пятьдесят минут – уже темным вечером – спустились на землю. Огни, все встают… Голос по радио что-то говорит, и я различаю слова «Чикаго… Чикаго…» Ужас: а вдруг перепутал представитель Госдепа или я?
Оказывается, все в порядке: Чикаго – промежуточная станция. Стоим час. Я вышел на аэровокзал, погулял в толпе, посмотрел телевизор. Через час полетели дальше и еще через час с половиной сели в К. С.[243]
Джерри[244] встречает меня в толпе. Я еле волочу ноги, но бодрюсь. Эткинда дочитал. Спасибо ему. В К. С. – духота. Жаркий вечер. Днем было 25, сейчас около 20 градусов. Джерри усаживает меня в кафе, разговариваем, смеемся… Я чувствую:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Идемте вечером к Аксеновым, они принимают Бёлля.
– А немецкие издатели там будут?
– Там будет Генрих Бёлль!
– Это я понял. А из издательств кто-нибудь будет?
С тех пор мы, идучи куда-нибудь, спрашивали друг друга: «А из издательств там будет кто-нибудь?»
После своего неудачного высказывания по поводу жизни некоего Вонифатьева я делала вид, что меня нисколько не трогает то, что Юра вроде бы забыл почитать мне написанное. На самом деле по-настоящему страдала оттого, что меня больше «не допускали».
Я только видела, что на рабочем столе Ю. В. появились клеенчатые тетради с записями. Спросила, каких времен записки, он ответил: «Поездка в Ростов». Вот и все. Коротко и обидно.
От обиды, «назло», уехала на месяц в свою любимую деревню на берегу Рижского залива. Телеграмма пришла через две недели: «Срочно прилетай. Сообщи рейс». Еле живая, я помчалась в Ригу. Накануне мы говорили по телефону, и он сказал, что все в порядке, работа продвигается, самочувствие нормальное…
– Я закончил роман, хочу прочитать, – сказал Юра, когда я дозвонилась из аэропорта. – Встречу.
Тот день был действительно моим «Днем собаки», и я помню его минута за минутой. Помню аэровокзал «Внуково» и как Юра шел ко мне какой-то новый, легкий, в голубой рубашке с короткими рукавами. Помню дождь, и таксиста, и свет лампы на террасе его дачи сквозь мокрую зелень, я ждала в такси… и ключ, что «дрожал в руке»…
Он читал «Старика» не останавливаясь почти ночь напролет. Я была ошеломлена, роман захватил меня, тащил, волочил, переворачивал душу. Юра, поглядывая на меня, все более светлел лицом. Закончив читать, он без паузы спросил: «О чем?», и я почему-то не задумываясь ответила: «О любви».
Юра посмотрел странным долгим взглядом, я бы сказала – с некоторым удивлением и изумлением. Он не ожидал, что я догадаюсь.
Записи в дневнике.
...
Истина даст вам свободу, – говорили они. Свободные считают, что это и есть истина. Авантюристы крадут истину и предлагают ее народу. Почти всегда борец с бедностью, за всеобщее равноправие перерождается.
Причины гражданской войны – самые неожиданные. Например – покаяние, желание улучшить мир.
«…Бывают времена, когда истина и вера сплавляются нерасторжимо, слитком, трудно разобраться, где что, но мы разберемся» – так заканчивается роман «Старик».
Глубинный смысл этих слов мне понять не дано, но «Старик» для меня – самое страстное, самое совершенное произведение Юрия.
Осенью Ю. В. поехал на два месяца в Америку по приглашению издательств и университетов. Но сначала в Данию. Попросил сообщить телеграммой в Копенгаген счет футбольного матча между «Спартаком» и еще какой-то командой. Я легко пообещала. Не знала, какой мукой обернутся для меня эти два месяца.
...
АМЕРИКАНСКИЙ ДНЕВНИК
26 окт. 77
Лоуренс. Канзас-Сити (штат Канзас).
Канзас-Сити делится на два города – один в штате Миссури, другой в штате Канзас.
Уже одиннадцатый день, как я уехал из Москвы. Пять дней провел в Копенгагене. Напряженнейшие дни. Вспомню: прилетел в Копенгаген 16-го в субботу (или пятницу?). На другой день с 10 утра до 5 вечера в помещении издательства «Fremad» я давал интервью корреспондентам. Их было человек шесть: одна девушка из объединения, которое представляет около 20 газет, корреспондент из компании «Land og Folk», от двух крупнейших: «Berlingske Tidende» от «Politiken», от «Aktuelt» и от радио.
От радио – известный русист Оле Вестерхольт. Его жена – из России, Соня Вестерхольт. Вечером Соня повела меня смотреть город. Оле остался дома с ребенком. Мы пошли в Христианию – «город в городе», место сборищ всяческих бродяг, хиппи, наркоманов и просто криминальных типов.
Это – огороженный стеной кусок города с домами, предназначенными на слом.
Там живут несколько сот человек. Это особая «республика» в Копенгагене. Собаки бегают, пустыри, бараки каменные… Обыкновенный наш «рабочий поселок» вроде Троицка.[239] Было темно и неуютно. Какие-то люди слонялись. Зашли в бар. При еле мерцающей лампе сидели, полулежали и просто лежали (спали? грезили?) люди, в основном молодые… Много пьяных… Две или три девушки… Мы сели и взяли у стойки пива. Рядом со мной сидел длинноволосый, черный и смуглый парень, сосал трубку и смотрел на меня долго и пристально, стараясь понять, кто я. Потом спросил: «What country are you from?»[240] Я осторожно: «From Russia».[241]
Он представился:
– Я – индеец из Канады.
Потом предложил мне свою трубку. По-видимому – наркотик. В баре сильно пахло гашишем: сладкий, одуряющий запах. Помню запах в монгольском дацане: горящих свечек из травы «гуч».
Прием в Союзе писателей Дании.
Председатель в отсутствии. Принимал заместитель – прозаик Иоргенсен. Очень приятный, доброжелательный. Прочитал мою книгу – «Другую жизнь», много говорил о ней. Искренне понравилась! «Читал как будто датскую книгу… Начал без энтузиазма, но потом не мог оторваться».
Рассказывал, что весной в Италии будет съезд литераторов Европы – не союз, а свободное объединение «без руководства».
На приеме-ланче присутствовали еще три писателя, мой издатель Лангкьер и Кьель Бьернагер, русист, автор книги «Портрет десятилетия».
Е. Л. – скрытый русский, скрытый еврей, какая-то бабка согрешила с царем Александром II, и наконец: «А вы не замечаете у меня в глазах что-то романовское?»
И – смотрит странно…
Перелет в США тяжел. В самолете я не спал, читал Эткинда.[242] Восемь часов. Прилетел в аэропорт Кеннеди. Шел в толпе одним из последних, так как сидел на заднем ряду. Человек в шляпе, с красным шкиперским лицом – именно такими изображают работников ФБР, – представитель Госдепа, громко, бесперебойно восклицал, стоя у прохода:
– Jury Trifonov! Jury Trifonov!
Я издали поднял руку. Он обрадованно подскочил ко мне.
Представился. Затем он стремительно потащил меня в обход всех очередей и застав, лишь показывая свою книжечку… Он посадил меня на самолет компании TWA, через час отлетавший в Канзас-Сити.
Фима спасал меня. Его книгу в 500 страниц я мусолил весь день. Через час пятьдесят минут – уже темным вечером – спустились на землю. Огни, все встают… Голос по радио что-то говорит, и я различаю слова «Чикаго… Чикаго…» Ужас: а вдруг перепутал представитель Госдепа или я?
Оказывается, все в порядке: Чикаго – промежуточная станция. Стоим час. Я вышел на аэровокзал, погулял в толпе, посмотрел телевизор. Через час полетели дальше и еще через час с половиной сели в К. С.[243]
Джерри[244] встречает меня в толпе. Я еле волочу ноги, но бодрюсь. Эткинда дочитал. Спасибо ему. В К. С. – духота. Жаркий вечер. Днем было 25, сейчас около 20 градусов. Джерри усаживает меня в кафе, разговариваем, смеемся… Я чувствую:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105