А сегодня они уезжают -- по пятницам
программа меняется.
Он пошел за тарелкой с рогаликами, стоявшей на столике, за
которым только что сидели артисты.
Мне не хотелось есть эти рогалики.
-- Придется погасить свет. Две лампы для одного клиента в
девять утра -- хозяин будет ругаться.
Сумрак затопил кафе. Через высокие окна теперь проникал
слабый свет в серо-коричневых подтеках.
-- Мне нужен мсье Фаскель.
Я не видел, как вошла старуха. От струи ледяного воздуха
меня пробрала дрожь.
-- Мсье Фаскель еще не спускался.
-- Я от мадам Флоран, -- продолжала она. -- Ей
нездоровится. Она сегодня не придет.
Мадам Флоран -- это кассирша, та, у которой рыжие волосы.
-- В такую погоду она всегда мается животом, -- сказала
старуха.
Официант принял многозначительный вид.
-- Это все туман, -- сказал он, -- вот и мсье Фаскель
тоже. Странно, он до сих пор не спустился. Ему тут звонили.
Вообще-то он всегда сходит вниз в восемь.
Старуха машинально поглядела на потолок.
-- Он что, наверху?
-- Ну да, там его спальня.
-- А вдруг он умер... -- тягучим голосом проговорила
старуха, словно рассуждая сама с собой.
-- Вот еще! -- Лицо официанта выразило неподдельное
негодование. -- Только этого не хватало!
А вдруг он умер... У меня тоже мелькнула эта мысль. Такого
рода мысли приходят во время тумана.
Старуха ушла. Мне бы надо последовать ее примеру: было
холодно и темно. Из щели под дверью просачивался туман,
мало-помалу он поднимется кверху и затопит все. В муниципальной
библиотеке мне было бы светло и тепло.
И снова чье-то лицо приплюснулось к стеклу, оно корчило
рожи.
-- Ну погоди у меня, -- сердито буркнул официант и
выскочил на улицу.
Лицо исчезло, я остался один. Я горько укорял себя за то,
что вышел из дому. Теперь мгла, наверно, затопила мой номер в
отеле; вернуться туда мне страшно.
За кассой в темноте что-то скрипнуло. Звук донесся с
лестницы, ведущей в комнаты: может, хозяин наконец спускается
вниз? Нет, никого: ступеньки скрипели сами собой. Мсье Фаскель
все еще спал. А может, умер у меня над головой. "Туманным утром
найден мертвым в постели". И подзаголовок: "Посетители кафе
продолжали есть и пить, не подозревая, что..."
Остался ли он лежать в постели? А может, свалился с нее,
увлекая за собой одеяло и стукнувшись головой об пол?
Я прекрасно знаю мсье Фаскеля, он иногда осведомляется о
моем здоровье. Это толстый весельчак, с холеной бородой -- если
он умер, то от удара. Лицо у него станет похожимм на баклажан,
язык вывалится изо рта. Борода торчком, шея под завитками волос
фиолетового цвета.
Лестница, ведущая в жилые комнаты, терялась во тьме. Я с
трудом различал только шишку перил. Пришлось бы пересечь это
темное пространство. Лестница заскрипит. Наверху я нащупаю
ручку двери...
Тело там, наверху, над моей головой. Я поверну
выключатель, дотронусь до тепловатой кожи, чтобы убедиться...
Больше я выдержать не могу, я встаю. Если официант застигнет
меня на лестнице, скажу, что слышал шум.
Внезапно вернулся запыхавшийся официант.
-- Я здесь, мсье, -- крикнул он.
Болван! Он подходит ко мне.
-- С вас два франка.
-- Я слышал наверху шум, -- говорю я ему.
-- Давно пора!
-- Да, но, похоже, что-то случилось. Вроде кто-то
захрипел, а потом глухой шум.
В этом темном зале с туманом за окнами мои слова звучали
совершенно естественно. Никогда не забуду, какие у него стали
глаза.
-- Вам бы надо пойти посмотреть, -- коварно предлагаю я.
-- Ну нет! -- возражает он. Потом: -- Еще, пожалуй, меня
обложит. Который час?
-- Десять.
-- Если он до пол-одиннадцатого не спустится вниз, пойду
погляжу.
Я делаю шаг к двери.
-- Вы уже уходите? Не посидите подольше?
-- Нет.
-- А что, он в самом деле хрипел?
-- Не знаю, -- говорю я уходя, -- может, мне просто
почудилось под настроение.
Туман слегка поредел. Я торопливо зашагал к улице
Турнебрид -- мне нужны были ее огни. Меня ждало разочарование
-- огни-то огни, они горели, они освещали витрины магазинов. Но
это был не радостный свет -- из-за тумана он казался совершенно
белым и лился на тебя как душ.
Много народу, в особенности женщин: няньки, служанки, но и
хозяйки тоже -- из тех, что говорят: "Я покупаю все сама, это
вернее". Они принюхивались к витринам, потом входили в магазин.
Я остановился у колбасной Жюльена. Время от времени за
стеклом появлялась рука, которая указывала на ножки с гарниром
из трюфелей или на сосиски. Тогда толстая белокурая девица
наклонялась, выставляя напоказ свою грудь, и брала пальцами
кусок мертвой плоти. А в своей комнате, в пяти минутах ходьбы
отсюда, лежал мертвый мсье Фаскель.
Я поискал вокруг себя какую-нибудь твердую опору, надежный
заслон против подобных мыслей. Такого не нашлось -- мало-помалу
пелена тумана прорвалась, но какое-то беспокойство еще витало в
воздухе. Пожалуй, не прямая угроза, а что-то размытое,
прозрачное. Но именно оно и внушало страх. Я прижался лбом к
стеклу витрины. На майонезе, в котором плавало яйцо, сваренное
по-русски, я заметил темно-
красную каплю -- это была кровь. От вида этого красного на
желтом меня стало мутить.
И вдруг мне представилось: кто-то упал окровавленным лицом
в эти блюда. Яйцо покатилось в лужу крови, украшавший его
ломтик помидора тоже упал плашмя -- красное на красном.
Пролилось немного майонеза -- лужа желтого крема, которую
желобок крови делит на два рукава.
"Дурацкие мысли. Надо встряхнуться. Пойду поработаю в
библиотеке".
Поработаю? Я знал, что не напишу ни строчки. Еще один
пропащий день. Проходя через парк, я заметил на скамейке, где я
обыкновенно сижу, синюю пелерину, громадную и неподвижную. Вот
кто не боится холода.
Когда я входил в читальный зал, оттуда вышел Самоучка. Он
кинулся ко мне:
-- Я хочу поблагодарить вас, мсье. Я провел незабываемые
часы, рассматривая фотографии, которые вы мне дали.
При виде его у меня на мгновение мелькнула надежда: может,
вдвоем легче будет пережить этот день. Но в обществе Самоучки
только кажется, что ты не один.
Он хлопнул рукой по тому in-quarto. Это была "История
религий".
-- Никто не мог бы успешнее Нусапье предпринять такой
обобщающий труд. Вы не находите, мсье?
Вид у него был усталый, руки дрожали.
-- Вы плохо выглядите, -- сказал я.
-- Ох, еще бы, мсье. Со мной случилась ужасная история.
К нам приближался маленький злобный корсиканец с усами
тамбурмажора. Он часами прохаживается между столиками, громко
стуча каблуками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
программа меняется.
Он пошел за тарелкой с рогаликами, стоявшей на столике, за
которым только что сидели артисты.
Мне не хотелось есть эти рогалики.
-- Придется погасить свет. Две лампы для одного клиента в
девять утра -- хозяин будет ругаться.
Сумрак затопил кафе. Через высокие окна теперь проникал
слабый свет в серо-коричневых подтеках.
-- Мне нужен мсье Фаскель.
Я не видел, как вошла старуха. От струи ледяного воздуха
меня пробрала дрожь.
-- Мсье Фаскель еще не спускался.
-- Я от мадам Флоран, -- продолжала она. -- Ей
нездоровится. Она сегодня не придет.
Мадам Флоран -- это кассирша, та, у которой рыжие волосы.
-- В такую погоду она всегда мается животом, -- сказала
старуха.
Официант принял многозначительный вид.
-- Это все туман, -- сказал он, -- вот и мсье Фаскель
тоже. Странно, он до сих пор не спустился. Ему тут звонили.
Вообще-то он всегда сходит вниз в восемь.
Старуха машинально поглядела на потолок.
-- Он что, наверху?
-- Ну да, там его спальня.
-- А вдруг он умер... -- тягучим голосом проговорила
старуха, словно рассуждая сама с собой.
-- Вот еще! -- Лицо официанта выразило неподдельное
негодование. -- Только этого не хватало!
А вдруг он умер... У меня тоже мелькнула эта мысль. Такого
рода мысли приходят во время тумана.
Старуха ушла. Мне бы надо последовать ее примеру: было
холодно и темно. Из щели под дверью просачивался туман,
мало-помалу он поднимется кверху и затопит все. В муниципальной
библиотеке мне было бы светло и тепло.
И снова чье-то лицо приплюснулось к стеклу, оно корчило
рожи.
-- Ну погоди у меня, -- сердито буркнул официант и
выскочил на улицу.
Лицо исчезло, я остался один. Я горько укорял себя за то,
что вышел из дому. Теперь мгла, наверно, затопила мой номер в
отеле; вернуться туда мне страшно.
За кассой в темноте что-то скрипнуло. Звук донесся с
лестницы, ведущей в комнаты: может, хозяин наконец спускается
вниз? Нет, никого: ступеньки скрипели сами собой. Мсье Фаскель
все еще спал. А может, умер у меня над головой. "Туманным утром
найден мертвым в постели". И подзаголовок: "Посетители кафе
продолжали есть и пить, не подозревая, что..."
Остался ли он лежать в постели? А может, свалился с нее,
увлекая за собой одеяло и стукнувшись головой об пол?
Я прекрасно знаю мсье Фаскеля, он иногда осведомляется о
моем здоровье. Это толстый весельчак, с холеной бородой -- если
он умер, то от удара. Лицо у него станет похожимм на баклажан,
язык вывалится изо рта. Борода торчком, шея под завитками волос
фиолетового цвета.
Лестница, ведущая в жилые комнаты, терялась во тьме. Я с
трудом различал только шишку перил. Пришлось бы пересечь это
темное пространство. Лестница заскрипит. Наверху я нащупаю
ручку двери...
Тело там, наверху, над моей головой. Я поверну
выключатель, дотронусь до тепловатой кожи, чтобы убедиться...
Больше я выдержать не могу, я встаю. Если официант застигнет
меня на лестнице, скажу, что слышал шум.
Внезапно вернулся запыхавшийся официант.
-- Я здесь, мсье, -- крикнул он.
Болван! Он подходит ко мне.
-- С вас два франка.
-- Я слышал наверху шум, -- говорю я ему.
-- Давно пора!
-- Да, но, похоже, что-то случилось. Вроде кто-то
захрипел, а потом глухой шум.
В этом темном зале с туманом за окнами мои слова звучали
совершенно естественно. Никогда не забуду, какие у него стали
глаза.
-- Вам бы надо пойти посмотреть, -- коварно предлагаю я.
-- Ну нет! -- возражает он. Потом: -- Еще, пожалуй, меня
обложит. Который час?
-- Десять.
-- Если он до пол-одиннадцатого не спустится вниз, пойду
погляжу.
Я делаю шаг к двери.
-- Вы уже уходите? Не посидите подольше?
-- Нет.
-- А что, он в самом деле хрипел?
-- Не знаю, -- говорю я уходя, -- может, мне просто
почудилось под настроение.
Туман слегка поредел. Я торопливо зашагал к улице
Турнебрид -- мне нужны были ее огни. Меня ждало разочарование
-- огни-то огни, они горели, они освещали витрины магазинов. Но
это был не радостный свет -- из-за тумана он казался совершенно
белым и лился на тебя как душ.
Много народу, в особенности женщин: няньки, служанки, но и
хозяйки тоже -- из тех, что говорят: "Я покупаю все сама, это
вернее". Они принюхивались к витринам, потом входили в магазин.
Я остановился у колбасной Жюльена. Время от времени за
стеклом появлялась рука, которая указывала на ножки с гарниром
из трюфелей или на сосиски. Тогда толстая белокурая девица
наклонялась, выставляя напоказ свою грудь, и брала пальцами
кусок мертвой плоти. А в своей комнате, в пяти минутах ходьбы
отсюда, лежал мертвый мсье Фаскель.
Я поискал вокруг себя какую-нибудь твердую опору, надежный
заслон против подобных мыслей. Такого не нашлось -- мало-помалу
пелена тумана прорвалась, но какое-то беспокойство еще витало в
воздухе. Пожалуй, не прямая угроза, а что-то размытое,
прозрачное. Но именно оно и внушало страх. Я прижался лбом к
стеклу витрины. На майонезе, в котором плавало яйцо, сваренное
по-русски, я заметил темно-
красную каплю -- это была кровь. От вида этого красного на
желтом меня стало мутить.
И вдруг мне представилось: кто-то упал окровавленным лицом
в эти блюда. Яйцо покатилось в лужу крови, украшавший его
ломтик помидора тоже упал плашмя -- красное на красном.
Пролилось немного майонеза -- лужа желтого крема, которую
желобок крови делит на два рукава.
"Дурацкие мысли. Надо встряхнуться. Пойду поработаю в
библиотеке".
Поработаю? Я знал, что не напишу ни строчки. Еще один
пропащий день. Проходя через парк, я заметил на скамейке, где я
обыкновенно сижу, синюю пелерину, громадную и неподвижную. Вот
кто не боится холода.
Когда я входил в читальный зал, оттуда вышел Самоучка. Он
кинулся ко мне:
-- Я хочу поблагодарить вас, мсье. Я провел незабываемые
часы, рассматривая фотографии, которые вы мне дали.
При виде его у меня на мгновение мелькнула надежда: может,
вдвоем легче будет пережить этот день. Но в обществе Самоучки
только кажется, что ты не один.
Он хлопнул рукой по тому in-quarto. Это была "История
религий".
-- Никто не мог бы успешнее Нусапье предпринять такой
обобщающий труд. Вы не находите, мсье?
Вид у него был усталый, руки дрожали.
-- Вы плохо выглядите, -- сказал я.
-- Ох, еще бы, мсье. Со мной случилась ужасная история.
К нам приближался маленький злобный корсиканец с усами
тамбурмажора. Он часами прохаживается между столиками, громко
стуча каблуками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66