– Да вы бы, голубчик, велели курочку поймать! – попытался Глумов пронять Разноцветова лаской.
– Поймать курицу можно, только ведь в горсти ее не сваришь, – ответил хозяин угрюмо.
Однако ж дело кое-как устроилось. Поймали разом двух куриц, выпросили у протопопа кастрюлю и, вместо плиты, под навесом на кирпичиках сварили суп. Мало того: хозяин добыл где-то связку окаменелых баранок и крохотный засушенный лимон к чаю. Мы опасались, что вся Корчева сойдется смотреть, как имущие классы суп из курицы едят, и, чего доброго, произойдет еще революция; однако бог миловал. Поевши, все ободрились и почувствовали прилив любознательности.
– Хозяин! есть у вас достопримечательности какие-нибудь?
– Собор-с, – отвечал Разноцветов несколько ласковее, убедившись, что впереди его ожидает пожива. – Евангелие-с… крест напрестольный…
– А кроме собора… например, фабрики, заводы?..
– Нет, заведениев у нас и в старину не бывало, а теперь и подавно.
– Чем же вы занимаетесь?
– Так друг около дружки колотимся. И сами своих делов не разберем.
– Может быть, кружева плетете? или – ну, что бы еще? – ну, ковры, ленты, гильзы?..
– У нас, сударь, пуговицу пришить некому, а вы: "кружева"!
– Что же вы делаете?
– Пакенты платим. Для пакентов только и живем.
– Чудак! да ведь на патенты-то откуда-нибудь достать надо.
– Затем и колотимся. У кого овца заулишняя выскочит – овцу продаст; у другого наседка цыплят выведет – их на пароход сбудет. Получит рублишко – пакент купит.
– Ах, голуби, голуби! – жалостливо воскликнул меняло.
Это было до того необыкновенно – эти люди, живущие исключительно для покупки патентов – что Фаинушка слушала-слушала и расхохоталась: ах, как весело! Но тотчас же притихла, как только увидела, что Глумов бросил на нее молниеносный взгляд.
– Стало быть, осматривать у вас нечего?
– Собор-с, – повторил Разноцветов, а через секунду припомнил: – Вот еще старичок ста семи лет у нас проживает, так, может, на него посмотреть захотите…
Мы переглянулись, и на всех лицах прочли: булок нет, заведений нет, кружев не плетут, ковров не ткут – непременно на старичка взглянуть надо!
Между разговорами и не видали, как время прошло. Опять приволокли самовар, усадили с собой хозяина и стали вторично нить чай. За чаем завели разговор о том, каким бы образом поднять умственное и экономическое положение Корчевы.
– Вам бы каплунов подкармливать. Вон Ростов – далеко ли? – а как через каплунов процвел! – предложил Глумов.
– Никак нам это невозможно, – ответил Разноцветов скромно.
– Почему же?
– Никогда наш каплун против ростовского не выйдет!
– Да отчего же, голубчик?
– Так уж… в Ростове "слово" такое знают – оттого и каплун тамошний в славе. А наш каплун – хошь ты его раскорми – все равно его никто есть не станет.
– Ах, господи!
– Вон в Кимре сапогом промышляют, – в свою очередь продолжал я, – и вы бы, на кимряков глядя…
– Тоже и насчет сапога. Местом это. Коли где ему природное место – он идет, а коли место для него не потрафило – хоть ты его тачай, хоть нет, все едино! От бога не положено, значит…
– Голубчик! да что же вы так уж обескураживаетесь… подбодрились бы, что ли!
– Немало бодриться пытали. И сами бодрились, и начальство бодрило. Был здесь помещик один – уж на что прокурат! – сахар вздумал делать… Свеклы насеял, завод выстроил. Ан, вместо свеклы-то у него выросла морковь.
– Что вы!!
– Верно докладываю. Такая, стало быть, здесь земля. Чего ждешь – она не родит, а чего не чаешь – обору нет!
– Как же бы, однако, помочь вам?
– Как помочь! была было помощь, да и та мимо проехала!
– Что же такое?
– В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит – двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате, – сейчас и на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек, никак, с тридцать, попортили.
– А вы бы стребовали с Вздошникова-то?
– Кто с него стребует, с выжиги экого. Он нынче всем у нас орудует, и полицу, с исправником вместе, под нозе себе покорил. Чуть кто супротивное слово скажет – сейчас: сицилист! Одним этим словом всех кругом окружил. Весь торг в свои руки забрал, не дает никому вздыху, да и шабаш!
– Чего же исправник-то смотрит?
– Нельзя, говорит, ничего не поделаешь… Потому человек на верной линии стоит… это Вздошников-то! Ах, кабы знато да ведано!
– И вы бы?
– А то как же… всякому свово жалко… Одно только слово, ан оно дороже сахарного завода стоит! Знай кричи, сицилист! – да денежки обирай! Сумели бы и мы.
Разноцветов отер пот с лица и озабоченно почесал живот.
– Вон брюхо какое вырастил… с чего бы, кажется? – сказал он уныло, – а оно, между прочим, есть просит!
– Так вы кушайте! – пошутила Фаинушка.
– То-то, что…
Он постепенно ожесточался. Взял со стола окаменелую баранку и сразу перегрыз ее пополам, точно топором рассек. И при этом показал сплошной ряд белых, крепких и ровных зубов.
– Зубы-то у вас какие! – удивилась Фаинушка.
– И зубы есть… и брюхо, и зубы… только на какой предмет?
Очищенный обиделся: ему показалось, что Разноцветов ропщет.
– Ах, Никифор Мосеич! как это вы так! Зубы от бога, а вы: на какой предмет!!
– Вот это самое я и говорю. Зубами грызть надо, а ежели зря ими щелкать – что толку! То же самое и насчет брюха: коли в ем корка сухая болтается – ни красы в ем, ни радости… так, мешок!
Разноцветов перекусил другую баранку и замолчал. Молчали и мы. Фаинушка закрыла глазки от утомления и жалась к Глумову; меняло жадно впился глазами в хозяина и, казалось, в расчете на постигшее его оголтение, обдумывал какую-то комбинацию.
– А по-моему, хозяинушко, начальство слабенько за вами присматривает, – вновь начал Очищенный, – кабы оно построже вас подтянуло, так и процветание давно бы явилось.
– И начальство у нас бывало всякое, – ответил Разноцветов, – иной начальник мерами кротости донимал, другой – строгостью. Было у нас разговору! Отчего у вас фабрик-заводов нет? отчего гостиный двор не выстроен? отчего пожарной трубы исправной нет? каланчи? мостовых? фонарей?.. Ах, варвары, мол, вы!
– Так неужто ж только на этом одном благие начинания и кончились?
– Кабы кончились! А то месяц дадут дыхнуть, и опять за свое: отчего фабрик-заводов нет? Отчего площадь немощеная стоит?.. Ах, растакие, мол, вы варвары!
Разноцветов перекусил третью баранку, опрокинул чашку, положил на дно крохотный огрызок сахара и грузно снялся со скамейки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130