— Я не знал… — Он не договорил, испугавшись едва не прозвучавшей правды.
Но ее, судя по всему, и не интересовало, что он хотел сказать.
— Надеюсь, вы меня поняли. Не забудьте, что я колдунья. Прощайте! — Она повернулась к двери.
— Подождите!!! — взмолился Репня. — Дайте мне хотя бы разочек поцеловать вас. Напоследок…
Что-то в его голосе остановило ее. Она обернулась к Репне, посмотрела ему в глаза. Лицо ее дернулось: наверное, она хотела скривиться от отвращения, но сумела справиться с собой.
— Хорошо, — сказала она.
Репня приблизился к ней, наклонился. Она оперлась руками о стол, закрыла глаза. Репня коснулся ее губ, положил ей на плечи шуйцу, прижал к своей груди, ощутив восхитительную упругость ее персей. Но губы ее были мягкими и бесчувственными. И вся она была словно тряпичная кукла в руках кукольника. Наверное, с кастратом — если бы тому потребовались ее поцелуи
— она бы целовалась совсем не так.
Репне захотелось еще крепче прижать ее к своей груди, и он попытался поднять десницу. Веру передернуло. Десница Репни остановилась, легла на стол, обо что-то укололась.
Вера выставила перед собой обе руки, уперлась в грудь Репни, оттолкнула его:
— Ну хватит, хватит! Дорвались до бесплатного…
Он понял, что все кончилось, сейчас она уйдет. И больше уже ничего не будет… Он встрепенулся — так пусть же прикосновение к ней станет последним, что он получит от жизни. Пусть его повенчает с нею собственная смерть. Пусть эта дева пронесет через всю свою жизнь вечную вину перед любившим ее человеком.
Он прикусил нижнюю губу, размахнулся, ожидая пагубного магического ответа, и изо всей силы ударил ее ножом в спину.
Ответа не последовало.
Она вытаращила глаза, вцепилась скрюченными перстами в отвороты его халата и страшно заверещала. Так верещал подстреленный когда-то Репней на охоте заяц. И чтобы прекратить эти жуткие звуки и погасить этот жуткий взгляд, Репня замахнулся ножом еще раз. А потом еще… И еще… А потом нож сломался.
Но она уже перестала верещать. В груди у нее заклокотало, персты разжались, и она рухнула перед ним — сначала на колени, а потом ничком. Клокотание прекратилось, она содрогнулась и застыла.
Репня пришел в себя. Отбросил в сторону окровавленный обломок. Выключил закипевший чайник. Затаил дыхание: нет ли шума в коридоре, не услышал ли кто издаваемые Верой звериные крики.
В коридоре было тихо. Вера лежала неподвижно, платье на спине бугрилось красными ошметками, из-под головы сочилась струйка крови — должно быть, вытекала изо рта. Репня пощупал пульс.
Пульса не было.
Репня с трудом сел на стул. Каким-то образом он умудрился убить уже вторую колдунью. Как же она позволила ему такое? Наверное, из-за того, что он любил ее, в нем не было агрессии, которую она отразила бы на нападающего. Ведь он не убивал ее — он просто обретал ее в свою полную собственность. Как жених невесту… Смерть-таки повенчала их, но Репня решился не поэтому: он просто знал, что жить без Веры — выше его сил. Наверное, потому и взялся за нож. Наверное, его десница понимала, что, если не будет рядом Веры, то некого будет ласкать и она не будет нужна хозяину… Зачем еще нужны руки, как не для того, чтобы ласкать любимых!
Смерть повенчала их. Оставалось проделать свою половину пути.
Репня залез в докторский саквояж, достал бланк медицинской справки и перо. Сел за письменный стол и нацарапал на обороте бланка:
«Это была вторая мать Ясна. Я убил ее своей любовью. Как и первую. Да простят меня обе.»
Расписался.
Потом достал из саквояжа пузырек с дигитоксином, лег рядом с трупом Веры и сделал себе укол.
Когда тело Репни перестало дергаться в судорогах, шевельнулся труп Веры. Контуры его размылись, затем раздвоились.
Вера поднялась с пола. Если бы кто-то в этот момент находился в комнате, он бы увидел, что через ее обнаженное тело просвечивает мебель. Затем внутри нее заклубился туман, сделался матовым, успокоился. Теперь мебель через ее тело уже не просвечивала.
Вера наклонилась над Репней, с грустью посмотрела на свой обезображенный труп в залитом кровью платье и подошла к двери.
Дверь квартиры доктора Бондаря открылась, но оттуда никто не вышел. Потом точно так же открылась дверь в подъезде. Старая стерва выглянула из своей каморки, пробормотала что-то насчет сквозняка.
Тротуар на этой стороне улицы находился в тени домов. Поэтому поддержание невидимости не требовало от Веры особых усилий. Лишь когда она проскакивала промежутки между домами, приходилось накладывать заклятье и на собственную тень.
Труднее всего пришлось на мосту. Здесь сохранение невидимости потребовало от нее двойных усилий. А потом она свернула на набережную Торговой стороны, и утреннее солнце вновь скрылось за домами.
Обнаружив утром, что гостья исчезла, Свет себе места не находил. Он не удивился тому, что она исчезла из заклятой светелки, и не обеспокоился, потому что знал — она вернется. Он был настолько в этом уверен, что заранее отнес в гостевую свой колдовской баул.
Но куда бесы могли унести эту сумасшедшую?! И как специально — именно в то утро, когда он решился-таки опробовать на ней перуново заклинание!..
В то, что она и в самом деле является Додолой, Свет по-прежнему ни в коей мере не верил. И дураку понятно, что Вера преследует в игре с ним какие-то свои цели. Собственно говоря, что она совсем не та, за кого себя выдает, было ясно с самого начала, но тогда он не думал, что ее целью является именно он, чародей Свет Сморода. Теперь он был в этом уверен. И потому — что бы она там ни говорила — желал побыстрее дать заключение Кудеснику: способна или нет Вера стать второй матерью Ясной. А там пусть сами разбираются.
Его нетерпение возросло до такой степени, что он не мог уже высидеть в кабинете. Спустился вниз, в сени. Из гостиной выглянул Берендей:
— Что-нибудь нужно, чародей?
— Нет, — сказал Свет, и Берендей скрылся в гостиной.
В общем-то, ждать в сенях было глупо. Поэтому Свет зашел вслед за экономом в гостиную. Берендей смотрел на него с удивлением.
— Все в порядке, — сказал Свет. — Побуду тут немного с вами.
Берендей удивился еще больше. Но промолчал. Сел за стол, привычно углубился в свои бумаги. Свет устроился на диване, сделал вид, что задумался. Однако работу его мозга в этот момент охарактеризовать словом «задумался» было нельзя. Мысли метались, как встревоженные птицы, — от Веры к мертвому Буне, от Буни к Кудеснику… И снова к Вере.
А может быть, она и в самом деле явившаяся на Землю Додола? Как легко эта версия объяснила бы все странности, нагроможденные вокруг этой девицы! Ведь богиня всесильна, и поведение ее вполне может быть алогичным. Как у Веры… Это ведь с точки зрения человека поступки могут представляться алогичными — кто сказал, что логика людей и логика богов суть идентичны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Но ее, судя по всему, и не интересовало, что он хотел сказать.
— Надеюсь, вы меня поняли. Не забудьте, что я колдунья. Прощайте! — Она повернулась к двери.
— Подождите!!! — взмолился Репня. — Дайте мне хотя бы разочек поцеловать вас. Напоследок…
Что-то в его голосе остановило ее. Она обернулась к Репне, посмотрела ему в глаза. Лицо ее дернулось: наверное, она хотела скривиться от отвращения, но сумела справиться с собой.
— Хорошо, — сказала она.
Репня приблизился к ней, наклонился. Она оперлась руками о стол, закрыла глаза. Репня коснулся ее губ, положил ей на плечи шуйцу, прижал к своей груди, ощутив восхитительную упругость ее персей. Но губы ее были мягкими и бесчувственными. И вся она была словно тряпичная кукла в руках кукольника. Наверное, с кастратом — если бы тому потребовались ее поцелуи
— она бы целовалась совсем не так.
Репне захотелось еще крепче прижать ее к своей груди, и он попытался поднять десницу. Веру передернуло. Десница Репни остановилась, легла на стол, обо что-то укололась.
Вера выставила перед собой обе руки, уперлась в грудь Репни, оттолкнула его:
— Ну хватит, хватит! Дорвались до бесплатного…
Он понял, что все кончилось, сейчас она уйдет. И больше уже ничего не будет… Он встрепенулся — так пусть же прикосновение к ней станет последним, что он получит от жизни. Пусть его повенчает с нею собственная смерть. Пусть эта дева пронесет через всю свою жизнь вечную вину перед любившим ее человеком.
Он прикусил нижнюю губу, размахнулся, ожидая пагубного магического ответа, и изо всей силы ударил ее ножом в спину.
Ответа не последовало.
Она вытаращила глаза, вцепилась скрюченными перстами в отвороты его халата и страшно заверещала. Так верещал подстреленный когда-то Репней на охоте заяц. И чтобы прекратить эти жуткие звуки и погасить этот жуткий взгляд, Репня замахнулся ножом еще раз. А потом еще… И еще… А потом нож сломался.
Но она уже перестала верещать. В груди у нее заклокотало, персты разжались, и она рухнула перед ним — сначала на колени, а потом ничком. Клокотание прекратилось, она содрогнулась и застыла.
Репня пришел в себя. Отбросил в сторону окровавленный обломок. Выключил закипевший чайник. Затаил дыхание: нет ли шума в коридоре, не услышал ли кто издаваемые Верой звериные крики.
В коридоре было тихо. Вера лежала неподвижно, платье на спине бугрилось красными ошметками, из-под головы сочилась струйка крови — должно быть, вытекала изо рта. Репня пощупал пульс.
Пульса не было.
Репня с трудом сел на стул. Каким-то образом он умудрился убить уже вторую колдунью. Как же она позволила ему такое? Наверное, из-за того, что он любил ее, в нем не было агрессии, которую она отразила бы на нападающего. Ведь он не убивал ее — он просто обретал ее в свою полную собственность. Как жених невесту… Смерть-таки повенчала их, но Репня решился не поэтому: он просто знал, что жить без Веры — выше его сил. Наверное, потому и взялся за нож. Наверное, его десница понимала, что, если не будет рядом Веры, то некого будет ласкать и она не будет нужна хозяину… Зачем еще нужны руки, как не для того, чтобы ласкать любимых!
Смерть повенчала их. Оставалось проделать свою половину пути.
Репня залез в докторский саквояж, достал бланк медицинской справки и перо. Сел за письменный стол и нацарапал на обороте бланка:
«Это была вторая мать Ясна. Я убил ее своей любовью. Как и первую. Да простят меня обе.»
Расписался.
Потом достал из саквояжа пузырек с дигитоксином, лег рядом с трупом Веры и сделал себе укол.
Когда тело Репни перестало дергаться в судорогах, шевельнулся труп Веры. Контуры его размылись, затем раздвоились.
Вера поднялась с пола. Если бы кто-то в этот момент находился в комнате, он бы увидел, что через ее обнаженное тело просвечивает мебель. Затем внутри нее заклубился туман, сделался матовым, успокоился. Теперь мебель через ее тело уже не просвечивала.
Вера наклонилась над Репней, с грустью посмотрела на свой обезображенный труп в залитом кровью платье и подошла к двери.
Дверь квартиры доктора Бондаря открылась, но оттуда никто не вышел. Потом точно так же открылась дверь в подъезде. Старая стерва выглянула из своей каморки, пробормотала что-то насчет сквозняка.
Тротуар на этой стороне улицы находился в тени домов. Поэтому поддержание невидимости не требовало от Веры особых усилий. Лишь когда она проскакивала промежутки между домами, приходилось накладывать заклятье и на собственную тень.
Труднее всего пришлось на мосту. Здесь сохранение невидимости потребовало от нее двойных усилий. А потом она свернула на набережную Торговой стороны, и утреннее солнце вновь скрылось за домами.
Обнаружив утром, что гостья исчезла, Свет себе места не находил. Он не удивился тому, что она исчезла из заклятой светелки, и не обеспокоился, потому что знал — она вернется. Он был настолько в этом уверен, что заранее отнес в гостевую свой колдовской баул.
Но куда бесы могли унести эту сумасшедшую?! И как специально — именно в то утро, когда он решился-таки опробовать на ней перуново заклинание!..
В то, что она и в самом деле является Додолой, Свет по-прежнему ни в коей мере не верил. И дураку понятно, что Вера преследует в игре с ним какие-то свои цели. Собственно говоря, что она совсем не та, за кого себя выдает, было ясно с самого начала, но тогда он не думал, что ее целью является именно он, чародей Свет Сморода. Теперь он был в этом уверен. И потому — что бы она там ни говорила — желал побыстрее дать заключение Кудеснику: способна или нет Вера стать второй матерью Ясной. А там пусть сами разбираются.
Его нетерпение возросло до такой степени, что он не мог уже высидеть в кабинете. Спустился вниз, в сени. Из гостиной выглянул Берендей:
— Что-нибудь нужно, чародей?
— Нет, — сказал Свет, и Берендей скрылся в гостиной.
В общем-то, ждать в сенях было глупо. Поэтому Свет зашел вслед за экономом в гостиную. Берендей смотрел на него с удивлением.
— Все в порядке, — сказал Свет. — Побуду тут немного с вами.
Берендей удивился еще больше. Но промолчал. Сел за стол, привычно углубился в свои бумаги. Свет устроился на диване, сделал вид, что задумался. Однако работу его мозга в этот момент охарактеризовать словом «задумался» было нельзя. Мысли метались, как встревоженные птицы, — от Веры к мертвому Буне, от Буни к Кудеснику… И снова к Вере.
А может быть, она и в самом деле явившаяся на Землю Додола? Как легко эта версия объяснила бы все странности, нагроможденные вокруг этой девицы! Ведь богиня всесильна, и поведение ее вполне может быть алогичным. Как у Веры… Это ведь с точки зрения человека поступки могут представляться алогичными — кто сказал, что логика людей и логика богов суть идентичны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85