И кончилось бы все ненужным никому скандалом…
Можно, конечно, поискать и другого мужика. Но незнакомый на такие подвиги не пойдет, опасаясь подвоха. А знакомый, зная общественное положение и характер деятельности чародея Смороды, и тем паче не пойдет. Сегодня ты переспишь с бабой, на какую тебе чародей указал, а завтра тебе пагубу устроят за одно только то, что ты эту бабу увидел…
Нет, подождем-ка мы, пожалуй до завтра. Завтра будет по всем статьям определяющий денек.
Уж лучше бы сегодня требовалось идти на работу, подумал Репня, выходя утром из дома.
Настроение было — хоть вешайся, но самая жуть состояла в том, что не существовало способов отвлечься.
Открылась Паломная седмица, и, начиная с нынешнего дня и до следующей первицы, в Перыни будут происходить сплошные богослужения.
Сегодня Великий князь и все Рюриковичи вкупе с волхвами воздадут хвалу Дажьбогу и Мокоши, а закончится празднество в седмицу, когда Словения возблагодарит за свое существование бога-созидателя Сварога.
Можно, вестимо, отправиться в Перынь. Зрелище предстоит величественное и замечательное, особенно когда гигантский хор в несколько тысяч голосов начинает петь молитвы — аж сердце щемит. А потом все завершится массовым окунанием в ильменьскую водичку. Право слово, то еще зрелище — десятки тысяч обнаженных тел, красивых, упругих, сверкающих капельками воды на коже! Особенно девичьих… Смех, крики, визг: девчонки и парни щиплют друг друга под водой за разные места. Благо мамаши не видят…
Репня поморщился. Нет, сегодня это не для него. Особенно голые девицы. Есть только одна девица, которую он хотел бы увидеть голой. Та, на которую уже смотрел. Но она недосягаема.
И потому жизнь для Репни теряла всякий смысл.
Он вдруг вспомнил, как отец когда-то говаривал ему: «Женщин надо любить, уважать и защищать, сына, ибо они — единственный животворный элемент в нашей жизни». Воспоминание это, правда, было странно-нереальным. Как будто не с ним, Репней, возникшее в памяти когда-то происходило. Да и отец, и те женщины, которых он имел в виду, давно лежали в могиле.
И тем не менее сегодня Репня понимал, что отец был прав.
Это было ужасно. Всю свою взрослую жизнь Репня убеждался, что отец — таков, каким он был в воспоминаниях сына, — ничего не понимал в отношениях двух половин человечества. Верно, любовь женщинам была нужна, но об уважении и речи никогда не шло. Да и любовь эта жила от постели до постели. А уж защищать-то их и вовсе не требовалось. Они сами вас защитят, буде им понравится ваш корень. Впрочем, была одна женщина, которую следовало защитить, но, к сожалению, защитнику требовалось защищать ее от самого себя!
И вот получалось, что этот болтун, которого давным-давно отправила к Марене ордынская пуля, все-таки прав, а он, Репня, никогда не сомневавшийся в собственной правоте, ошибался.
Паче того, получалось, что в данном конкретном случае отец был прав и насчет волшебников. Конечно, по большому счету чародея Смороду счастливым ни за что не назовешь, но именно в его доме живет сейчас единственная необходимая Репне женщина. И хотя ревности Репня не испытывал — это было бы совсем сумасшествием, испытывать ревность по отношению к чародею Смороде, — но факт оставался фактом: при всем при том, что Свет Сморода не был мужчиной, единственная в подлунной необходимая Репне женщина была рядом с этим кастратом. И это уязвляло Репню до невозможности. Он чувствовал себя так же, как чувствовала бы себя лежащая на тарелке нарезанная ломтиками и украшенная зеленым горошком наинежнейшая и наивкуснейшая ветчинка, которой записной гурман предпочел вдруг кусок говна.
За этими размышлениями Репня обнаружил, что шагает к дому своего закадычного приятеля Вадима Конопли. Вадимов батюшка был известным всей Словении — да и не только Словении! — купцом, и, наверное, был бы очень счастлив, если бы его единственный младшенький (у старшего Конопли было еще пять дочерей) пошел по стопам отца.
Но Мокошь рассудила иначе. Сначала у Вадима обнаружился Талант, и сына пришлось отдать в школу волшебников. Потом сына из волшебников вышибли, но стать купцом он уже не пожелал. Вместо этого заделался врачом и связался с таким же, как и сам, неудачником по имени Репня Бондарь. Конечно, врач — дело справное, и, когда они работают щупачами, эта работа тоже нужна княжеству. Да только знаем мы, кого они там и за какие места щупают! Женились бы, как все добрые люди, и щупали себе!..
Именно так старый Конопля отзывался о сыне и сыновнем приятеле — Вадим не раз рассказывал о батюшкиных словах своему другу. Впрочем, друзья прекрасно понимали досаду Конопли-отца — старость пришла, а дело передать некому, потому что из пяти зятьев тоже нет ни одного по торговому делу, все ратники да фабриканты. Репня знал даже больше: старый Конопля пытался привадить сына к родовому делу, но торговле надо учить сызмальства, а не тогда, когда парень уже думает, как бы к служанке под наперсенник залезть да стаканчик-другой в соседнем кабаке пропустить.
Так и не получился из Вадима Конопли купец, зато собутыльник вышел отменный. И дело не в том, что у него всегда водились деньги — Репня и сам зарабатывал прилично, а пил далеко не каждый день, — а в том, что Вадим всегда понимал своего приятеля. Был он на пять лет помоложе, точно так же неудачно женат — правда, без ребенка, — и, подобно Репне, относился к женщинам как к простынкам и наволочкам.
В общем, дружились два приятеля душа в душу.
Когда Репня появился на пороге, прислуга Коноплей встретила его достаточно милостиво (служанки вели себя по отношению к Бондарю прохладно лишь на глазах у Вадимовых батюшки и матушки), потому что друг младшего хозяина всегда относился к ней со вниманием.
Вадим уже позавтракал: в купеческом доме вставали и завтракали рано.
— С Паломной седмицей вас!
— С Паломной седмицей вас!
— Айда напьемся? — без обиняков предложил Репня.
Вадим оттопырил нижнюю губу:
— С какой стати, в такую-то рань?! Поехали лучше в Перынь, с девками в Ильмене потискаемся.
— Нет! — Репня сумрачно взглянул на приятеля, и тот сразу понял: другу плохо. — Еще вся седмица впереди, успеем натискаться. А ныне айда напьемся!
Раз другу плохо, друга надо выручать. И Вадим пожал плечами:
— Айда!
Часа не прошло, как они уже сидели в кабаке «У Рыбника»: питейные заведения своего отца Вадим ввек не посещал, небезосновательно предполагая, что в подобных случаях о его похождениях слишком быстро станет известно любезному родителю.
Когда под балычок да под маринованные огурчики (любимая Вадимова закуска) пропустили по первой да по второй, Вадим озаботился излечением друга от душевной боли.
Пока под заливную телятину да под стерляжью уху пропускали по третьей да по четвертой, Репня поведал другу о своих сердечных ранах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Можно, конечно, поискать и другого мужика. Но незнакомый на такие подвиги не пойдет, опасаясь подвоха. А знакомый, зная общественное положение и характер деятельности чародея Смороды, и тем паче не пойдет. Сегодня ты переспишь с бабой, на какую тебе чародей указал, а завтра тебе пагубу устроят за одно только то, что ты эту бабу увидел…
Нет, подождем-ка мы, пожалуй до завтра. Завтра будет по всем статьям определяющий денек.
Уж лучше бы сегодня требовалось идти на работу, подумал Репня, выходя утром из дома.
Настроение было — хоть вешайся, но самая жуть состояла в том, что не существовало способов отвлечься.
Открылась Паломная седмица, и, начиная с нынешнего дня и до следующей первицы, в Перыни будут происходить сплошные богослужения.
Сегодня Великий князь и все Рюриковичи вкупе с волхвами воздадут хвалу Дажьбогу и Мокоши, а закончится празднество в седмицу, когда Словения возблагодарит за свое существование бога-созидателя Сварога.
Можно, вестимо, отправиться в Перынь. Зрелище предстоит величественное и замечательное, особенно когда гигантский хор в несколько тысяч голосов начинает петь молитвы — аж сердце щемит. А потом все завершится массовым окунанием в ильменьскую водичку. Право слово, то еще зрелище — десятки тысяч обнаженных тел, красивых, упругих, сверкающих капельками воды на коже! Особенно девичьих… Смех, крики, визг: девчонки и парни щиплют друг друга под водой за разные места. Благо мамаши не видят…
Репня поморщился. Нет, сегодня это не для него. Особенно голые девицы. Есть только одна девица, которую он хотел бы увидеть голой. Та, на которую уже смотрел. Но она недосягаема.
И потому жизнь для Репни теряла всякий смысл.
Он вдруг вспомнил, как отец когда-то говаривал ему: «Женщин надо любить, уважать и защищать, сына, ибо они — единственный животворный элемент в нашей жизни». Воспоминание это, правда, было странно-нереальным. Как будто не с ним, Репней, возникшее в памяти когда-то происходило. Да и отец, и те женщины, которых он имел в виду, давно лежали в могиле.
И тем не менее сегодня Репня понимал, что отец был прав.
Это было ужасно. Всю свою взрослую жизнь Репня убеждался, что отец — таков, каким он был в воспоминаниях сына, — ничего не понимал в отношениях двух половин человечества. Верно, любовь женщинам была нужна, но об уважении и речи никогда не шло. Да и любовь эта жила от постели до постели. А уж защищать-то их и вовсе не требовалось. Они сами вас защитят, буде им понравится ваш корень. Впрочем, была одна женщина, которую следовало защитить, но, к сожалению, защитнику требовалось защищать ее от самого себя!
И вот получалось, что этот болтун, которого давным-давно отправила к Марене ордынская пуля, все-таки прав, а он, Репня, никогда не сомневавшийся в собственной правоте, ошибался.
Паче того, получалось, что в данном конкретном случае отец был прав и насчет волшебников. Конечно, по большому счету чародея Смороду счастливым ни за что не назовешь, но именно в его доме живет сейчас единственная необходимая Репне женщина. И хотя ревности Репня не испытывал — это было бы совсем сумасшествием, испытывать ревность по отношению к чародею Смороде, — но факт оставался фактом: при всем при том, что Свет Сморода не был мужчиной, единственная в подлунной необходимая Репне женщина была рядом с этим кастратом. И это уязвляло Репню до невозможности. Он чувствовал себя так же, как чувствовала бы себя лежащая на тарелке нарезанная ломтиками и украшенная зеленым горошком наинежнейшая и наивкуснейшая ветчинка, которой записной гурман предпочел вдруг кусок говна.
За этими размышлениями Репня обнаружил, что шагает к дому своего закадычного приятеля Вадима Конопли. Вадимов батюшка был известным всей Словении — да и не только Словении! — купцом, и, наверное, был бы очень счастлив, если бы его единственный младшенький (у старшего Конопли было еще пять дочерей) пошел по стопам отца.
Но Мокошь рассудила иначе. Сначала у Вадима обнаружился Талант, и сына пришлось отдать в школу волшебников. Потом сына из волшебников вышибли, но стать купцом он уже не пожелал. Вместо этого заделался врачом и связался с таким же, как и сам, неудачником по имени Репня Бондарь. Конечно, врач — дело справное, и, когда они работают щупачами, эта работа тоже нужна княжеству. Да только знаем мы, кого они там и за какие места щупают! Женились бы, как все добрые люди, и щупали себе!..
Именно так старый Конопля отзывался о сыне и сыновнем приятеле — Вадим не раз рассказывал о батюшкиных словах своему другу. Впрочем, друзья прекрасно понимали досаду Конопли-отца — старость пришла, а дело передать некому, потому что из пяти зятьев тоже нет ни одного по торговому делу, все ратники да фабриканты. Репня знал даже больше: старый Конопля пытался привадить сына к родовому делу, но торговле надо учить сызмальства, а не тогда, когда парень уже думает, как бы к служанке под наперсенник залезть да стаканчик-другой в соседнем кабаке пропустить.
Так и не получился из Вадима Конопли купец, зато собутыльник вышел отменный. И дело не в том, что у него всегда водились деньги — Репня и сам зарабатывал прилично, а пил далеко не каждый день, — а в том, что Вадим всегда понимал своего приятеля. Был он на пять лет помоложе, точно так же неудачно женат — правда, без ребенка, — и, подобно Репне, относился к женщинам как к простынкам и наволочкам.
В общем, дружились два приятеля душа в душу.
Когда Репня появился на пороге, прислуга Коноплей встретила его достаточно милостиво (служанки вели себя по отношению к Бондарю прохладно лишь на глазах у Вадимовых батюшки и матушки), потому что друг младшего хозяина всегда относился к ней со вниманием.
Вадим уже позавтракал: в купеческом доме вставали и завтракали рано.
— С Паломной седмицей вас!
— С Паломной седмицей вас!
— Айда напьемся? — без обиняков предложил Репня.
Вадим оттопырил нижнюю губу:
— С какой стати, в такую-то рань?! Поехали лучше в Перынь, с девками в Ильмене потискаемся.
— Нет! — Репня сумрачно взглянул на приятеля, и тот сразу понял: другу плохо. — Еще вся седмица впереди, успеем натискаться. А ныне айда напьемся!
Раз другу плохо, друга надо выручать. И Вадим пожал плечами:
— Айда!
Часа не прошло, как они уже сидели в кабаке «У Рыбника»: питейные заведения своего отца Вадим ввек не посещал, небезосновательно предполагая, что в подобных случаях о его похождениях слишком быстро станет известно любезному родителю.
Когда под балычок да под маринованные огурчики (любимая Вадимова закуска) пропустили по первой да по второй, Вадим озаботился излечением друга от душевной боли.
Пока под заливную телятину да под стерляжью уху пропускали по третьей да по четвертой, Репня поведал другу о своих сердечных ранах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85