И выписать эту смерть нужно именно в той мизансцене, что он видел в душе Веры. На нее-то, судя по всему, эта мизансцена наведена со стороны, нечто сходное с ложной памятью, но для Кристы мы сделаем чью-то выдумку реальной судьбой. И пусть потом Криста вознесется к Цебаоту, чтобы жестокий иудейский боженька, соединившись с ее духом, еще раз вспомнил, кого он создал в стародавние времена, намереваясь осчастливить жизнью в своем Эдемчике.
Нет, сцена определенно нравилась Свету, и он, окунув перо в чернильницу, подобно этому перу, нырнул в реальность вымышленного мира. Слова пристраивались в кильватер друг другу, предложение сменялось предложением, абзац следовал за абзацем — давно уже он не работал с таким наслаждением. Это вам не блудопись для ежедневной разрядки! Нет, если бы в мире не было колдовства и политики, наверняка стоило бы сделаться сочинителем. Чем-то эти профессии похожи друг на друга. Наверное, ощущением власти над жизнью — пусть у сочинителя эта жизнь и нереальна. Зато его просчеты не уничтожают людей, как неизбежные ошибки политиков. И не губят вас самого, как проколы колдунов. Политиков современники чаще всего проклинают, колдунам поголовно завидуют, а в сочинителях видят своих закадычных друзей. Потому что без политиков не способна обойтись история. Без колдунов не возможна повседневная жизнь. А без сочинителей не может душа. Ко всему прочему, ни колдуна, ни политика — даже если они надоедят вам хуже горькой редьки — не захлопнешь и на полку не поставишь.
Свет и не заметил, когда пролетели полтора часа. Но тут стук в дверь призвал его назад, в реальный мир.
Свет с сожалением оторвался от бумаги. Оказалось, вернулся Петр. Репни дома не оказалось, и Свет неожиданно для себя порадовался этому известию.
Петр подивился справному настроению хозяина и отправился распрягать лошадей.
Едва он исчез, Свет почувствовал инициацию волшебного зеркала.
Буривой Смирный в кабинет вошел стремительно и целеустремленно. Словно к начальству на разнос.
— Здравы будьте, чародей!
— Здравы будьте, брат! — отозвался Свет. — Я не до конца понял по волшебному зеркалу ваш эзопов язык. Вы хотели сообщить, что случилось нечто важное?
— Да, — сказал Смирный. — Именно случилось. И именно важное. Мне кажется, меня прощупывал чародей Лапоть.
— Вот как? — пробормотал Свет. Это было действительно важное. — Расскажите-ка, почему вы решили, что он вас прощупывал?
Смирный вдруг заволновался — аж желваки на скулах заходили. Стиснул персты:
— Чародей вызвал меня сегодня к себе и попросил доложить, что сделано за последние сутки. Я, вестимо, проводил кое-какие сыскные действия в отношении научных противников Барсука, но, вестимо, многого сделать не успел. Во-первых, потому что не верю в эту версию, а во-вторых, началась Паломная седмица, и в такой обстановке работать с людьми очень сложно. Все либо молятся у Святилища да купаются в Ильмене, либо ходят друг к другу в гости. Чародей начал меня ругать за нерадивость. Ни разу еще меня так не ругали. — У Смирного дрогнула верхняя губа. — Однако я сдержался. Молча выслушал, попытался оправдаться Паломной седмицей, а потом вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Ощущение было уж больно странным… Будто кто-то обдувает вам затылок теплым воздухом. Легонькой такой струйкой, и вроде бы волос у вас нет. Тепло скользит прямо по коже.
Свет понял, что сыскник напуган. Вроде бы желваки на скулах говорили о злости, а дрожание губы об обиде, но было сегодня в поведении сыскника, в его манере держать голову, в самом звуке его, казалось бы, уверенного голоса нечто такое, что Свет чувствовал: Смирный боится, и отнюдь не служебного взыскания.
Но показать сыскнику, что он, Свет, заметил этот страх, значило напугать его еще больше. Конечно, сыскник умом понимал, что чародей Сморода еще более высококвалифицированный волшебник, чем Буня Лапоть, но одно дело — понимать какой-либо факт умом, и совсем другое — ощутить его шкурой. Примерно так же все понимают, что солнце способно обжечь, но, вырвавшись на пляж, умудряются мгновенно загореть до такой степени, что помочь им потом может только сметана.
Поэтому Свет сказал:
— Мне кажется, вы ошибаетесь, брат. Я хорошо знаю, какое ощущение появляется у колдуна, когда его прощупывает более квалифицированный коллега. Я не далее как в пятницу был в подобном положении. Только прощупывал меня Кудесник.
Рот сыскника перекосило в жуткой гримасе. Наверное, у обычного человека в этот момент физиономия расцвела бы грустной улыбкой, однако сыскник был пусть и не ровня Свету, но волшебник. Улыбаться он не умел.
— Между мной и чародеем Лаптем разница в квалификации будет поболе, чем между вами и Кудесником.
Он был прав, но дать ему увериться в своей правоте было ни в коем случае нельзя. Коли Буня проверил его один раз, он вполне мог и повторить попытку. А страх перед прощупыванием снижает прочность магического защитного барьера чуть ли не вдвое.
— Тем не менее, — сказал Свет, — когда вас прощупывают, ощущение совсем другое. Впечатление такое, словно по волосам бегают мурашки. И не теплые, а прохладные. Однако если хотите, я проверю и восстановлю барьер.
— Еще как хочу! — Сыскник произнес фразу тихо, но в ментальной области это был самый настоящий вопль о помощи.
Свет достал из сейфа баул, щелкнув замочком, вытащил Серебряный Кокошник. Вообще-то в подобной ситуации требовалось использовать Колдовскую Водицу, но вытащить баклагу означало перепугать Смирного еще больше.
— Ложитесь на оттоманку!
Сыскник напялил Кокошник, лег навзничь, прикрыл обеспокоенные глаза.
Свет сотворил заклинание, и Смирный тут же засопел.
Конечно, Буня его прощупывал. Следы попытки взломать защитный барьер обнаружились сразу же, едва Свет настроился на лежащего перед ним человека. Попытка была грубой и откровенной. Думается, если бы Смирный при взломе спал, то Буне, пожалуй бы, удалось достичь цели. В этом же случае он лишь определил, что у прощупываемого человека есть барьер, но барьер у работника министерства безопасности — штука достаточно распространенная. Особенно, когда он занимается расследованием серьезного преступления. Барьер может у него быть даже в том случае, если вы лично не давали санкции на его постановку. Ведь вы не Кудесник. И тем более не Великий князь!
Тут Свет почувствовал инициацию волшебного зеркала и мгновенно наложил запирающее заклятье. Когда у вас на диване лежит бесчувственный человек — да к тому же еще сотрудник родимого министерства безопасности, — не время разговаривать с посторонними людьми. Кем бы они ни были…
Зеркало угомонилось. Свет достал из баула салфетку и баклагу с Колдовской Водицей. Накрыл салфеткой лицо сыскника, брызнул ему на голову Водицей и тут же сотворил заклинание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Нет, сцена определенно нравилась Свету, и он, окунув перо в чернильницу, подобно этому перу, нырнул в реальность вымышленного мира. Слова пристраивались в кильватер друг другу, предложение сменялось предложением, абзац следовал за абзацем — давно уже он не работал с таким наслаждением. Это вам не блудопись для ежедневной разрядки! Нет, если бы в мире не было колдовства и политики, наверняка стоило бы сделаться сочинителем. Чем-то эти профессии похожи друг на друга. Наверное, ощущением власти над жизнью — пусть у сочинителя эта жизнь и нереальна. Зато его просчеты не уничтожают людей, как неизбежные ошибки политиков. И не губят вас самого, как проколы колдунов. Политиков современники чаще всего проклинают, колдунам поголовно завидуют, а в сочинителях видят своих закадычных друзей. Потому что без политиков не способна обойтись история. Без колдунов не возможна повседневная жизнь. А без сочинителей не может душа. Ко всему прочему, ни колдуна, ни политика — даже если они надоедят вам хуже горькой редьки — не захлопнешь и на полку не поставишь.
Свет и не заметил, когда пролетели полтора часа. Но тут стук в дверь призвал его назад, в реальный мир.
Свет с сожалением оторвался от бумаги. Оказалось, вернулся Петр. Репни дома не оказалось, и Свет неожиданно для себя порадовался этому известию.
Петр подивился справному настроению хозяина и отправился распрягать лошадей.
Едва он исчез, Свет почувствовал инициацию волшебного зеркала.
Буривой Смирный в кабинет вошел стремительно и целеустремленно. Словно к начальству на разнос.
— Здравы будьте, чародей!
— Здравы будьте, брат! — отозвался Свет. — Я не до конца понял по волшебному зеркалу ваш эзопов язык. Вы хотели сообщить, что случилось нечто важное?
— Да, — сказал Смирный. — Именно случилось. И именно важное. Мне кажется, меня прощупывал чародей Лапоть.
— Вот как? — пробормотал Свет. Это было действительно важное. — Расскажите-ка, почему вы решили, что он вас прощупывал?
Смирный вдруг заволновался — аж желваки на скулах заходили. Стиснул персты:
— Чародей вызвал меня сегодня к себе и попросил доложить, что сделано за последние сутки. Я, вестимо, проводил кое-какие сыскные действия в отношении научных противников Барсука, но, вестимо, многого сделать не успел. Во-первых, потому что не верю в эту версию, а во-вторых, началась Паломная седмица, и в такой обстановке работать с людьми очень сложно. Все либо молятся у Святилища да купаются в Ильмене, либо ходят друг к другу в гости. Чародей начал меня ругать за нерадивость. Ни разу еще меня так не ругали. — У Смирного дрогнула верхняя губа. — Однако я сдержался. Молча выслушал, попытался оправдаться Паломной седмицей, а потом вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Ощущение было уж больно странным… Будто кто-то обдувает вам затылок теплым воздухом. Легонькой такой струйкой, и вроде бы волос у вас нет. Тепло скользит прямо по коже.
Свет понял, что сыскник напуган. Вроде бы желваки на скулах говорили о злости, а дрожание губы об обиде, но было сегодня в поведении сыскника, в его манере держать голову, в самом звуке его, казалось бы, уверенного голоса нечто такое, что Свет чувствовал: Смирный боится, и отнюдь не служебного взыскания.
Но показать сыскнику, что он, Свет, заметил этот страх, значило напугать его еще больше. Конечно, сыскник умом понимал, что чародей Сморода еще более высококвалифицированный волшебник, чем Буня Лапоть, но одно дело — понимать какой-либо факт умом, и совсем другое — ощутить его шкурой. Примерно так же все понимают, что солнце способно обжечь, но, вырвавшись на пляж, умудряются мгновенно загореть до такой степени, что помочь им потом может только сметана.
Поэтому Свет сказал:
— Мне кажется, вы ошибаетесь, брат. Я хорошо знаю, какое ощущение появляется у колдуна, когда его прощупывает более квалифицированный коллега. Я не далее как в пятницу был в подобном положении. Только прощупывал меня Кудесник.
Рот сыскника перекосило в жуткой гримасе. Наверное, у обычного человека в этот момент физиономия расцвела бы грустной улыбкой, однако сыскник был пусть и не ровня Свету, но волшебник. Улыбаться он не умел.
— Между мной и чародеем Лаптем разница в квалификации будет поболе, чем между вами и Кудесником.
Он был прав, но дать ему увериться в своей правоте было ни в коем случае нельзя. Коли Буня проверил его один раз, он вполне мог и повторить попытку. А страх перед прощупыванием снижает прочность магического защитного барьера чуть ли не вдвое.
— Тем не менее, — сказал Свет, — когда вас прощупывают, ощущение совсем другое. Впечатление такое, словно по волосам бегают мурашки. И не теплые, а прохладные. Однако если хотите, я проверю и восстановлю барьер.
— Еще как хочу! — Сыскник произнес фразу тихо, но в ментальной области это был самый настоящий вопль о помощи.
Свет достал из сейфа баул, щелкнув замочком, вытащил Серебряный Кокошник. Вообще-то в подобной ситуации требовалось использовать Колдовскую Водицу, но вытащить баклагу означало перепугать Смирного еще больше.
— Ложитесь на оттоманку!
Сыскник напялил Кокошник, лег навзничь, прикрыл обеспокоенные глаза.
Свет сотворил заклинание, и Смирный тут же засопел.
Конечно, Буня его прощупывал. Следы попытки взломать защитный барьер обнаружились сразу же, едва Свет настроился на лежащего перед ним человека. Попытка была грубой и откровенной. Думается, если бы Смирный при взломе спал, то Буне, пожалуй бы, удалось достичь цели. В этом же случае он лишь определил, что у прощупываемого человека есть барьер, но барьер у работника министерства безопасности — штука достаточно распространенная. Особенно, когда он занимается расследованием серьезного преступления. Барьер может у него быть даже в том случае, если вы лично не давали санкции на его постановку. Ведь вы не Кудесник. И тем более не Великий князь!
Тут Свет почувствовал инициацию волшебного зеркала и мгновенно наложил запирающее заклятье. Когда у вас на диване лежит бесчувственный человек — да к тому же еще сотрудник родимого министерства безопасности, — не время разговаривать с посторонними людьми. Кем бы они ни были…
Зеркало угомонилось. Свет достал из баула салфетку и баклагу с Колдовской Водицей. Накрыл салфеткой лицо сыскника, брызнул ему на голову Водицей и тут же сотворил заклинание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85