По традиции действо проводится во вторницу Паломной седмицы, что лишний раз подчеркивает особое положение Семаргла в Пантеоне — ведь в первый день воздают хвалу Дажьбогу и Мокоши, Перуну же и Додоле — только во середу, после Семаргла. Впрочем, это скорее подчеркивает социальное положение волшебников в словенском обществе. А Перун, хоть он и зачал Додоле Рюрика, покровителем Рюриковичей не считается — княжеский род находится под началом Дажьбога и Мокоши. Теологи объясняют это несоответствие религиозной реформой Ярослава Мудрого. Ведь до реформы верховным богом новгородских словен считался именно Перун — не зря же и Перынь тогда называлась (да и посейчас называется) Перынью. Но Ярослав в интересах государства его верховенство отменил. А история лишь подтвердила его мудрость. Воинство играет очень большую роль в жизни любого государства — это общеизвестно. Но не менее известно и другое — любому государству, в котором воинство начинает играть основную и главную роль, жизнь исторически уготована очень короткая. Тому примером хотя бы монгольская орда во времена ее жутких завоевательных походов: захватчики разбили почти все азиатские и восточноевропейские народы, но закрепиться сумели лишь там, где смогли наладить нормальную жизнь, — в Хорезмии.
Так что место Перуна в седмице — третье. Впрочем, ему-то грех обижаться? В арьергарде тоже немало богов. В четверницу — бог солнца Хорс и супруга его, богиня тепла Купала. В пятницу — бог весеннего плодородия Ярило и жена его, богиня живой природы Кострома. В шестерницу — владыка подземного царства Велес и половина его, богиня смерти Марена. А уж созидателю всего мира Сварогу и вовсе стоило бы с зависти удавиться — его славят аж в седмицу, самым последним по счету. Если бы Сварога интересовала эта очередность, он бы давно уже ввергнул мир в его первоначальное состояние. Но Сварог — не Перун!..
Однако Семарглова вторая очередь была для Света несомненной удачей. Еще лучше было бы пощупать Буню Лаптя в первицу, но в этот день волшебники в служении не участвовали. С другой стороны, если бы Семарглу воздавали хвалу в последнюю очередь, Свет мог бы измаяться в нетерпении. Хотя Вера с Забавой вряд ли дали бы ему умереть со скуки!..
Все богослужения Паломной седмицы начинались ровно в полдень. Однако, чтобы вовремя добраться к Перыни, надо было выезжать в десять.
Завтрак проходил не как обычно. Света осенило возбуждение, и он в полную силу молол языком. Даже полусонная Забава удивилась. Впрочем, Свет уже через пять минут не помнил, о чем только что рассказывал: мысли его были в Перыни. Вера, наоборот, молчала, хотя ей, наверное, тоже хотелось поговорить. Во всяком случае, так казалось Свету. Причина ее молчания выяснилась в конце завтрака: Вера попросила, чтобы чародей взял ее с собой в Перынь.
— Так вот почему вы отмалчивались весь завтрак! — воскликнул Свет.
— Да, — сказала Вера. — Мне не хотелось, чтобы у вас испортилось от моей болтовни настроение.
Свет посмотрел на Забаву — тут наверняка не обошлось без ее участия. Во всяком случае, Свет бы не удивился, если бы выяснилось, что именно Забава рассказала гостье о сегодняшних планах хозяина — она, как и все домашние, прекрасно знала, чему вынужден посвящать чародей каждую вторницу Паломной седмицы, — и что именно Забава посоветовала гостье помолчать за сегодняшним завтраком. Но выяснять Свет ничего не стал. Он лишь сказал себе, что служанка неплохо изучила повадки хозяина — не хуже, чем Станислава привычки своего Берендея, — и согласился удовлетворить просьбу гостьи.
И тут выяснилось, что ехать гостье не в чем. Волшебники обязаны были приезжать на служение в официальных одеяниях — голубых балахонах с белым воротничком. Гости могли быть одеты во что угодно, но одетые во что угодно не допускались туда, куда допускались волшебники. А потому Вере пришлось бы наблюдать за службой отдельно от Света, и ей потребовалось бы давать сопровождающего. Само по себе это для чародея проблемой не было, но Свету вдруг захотелось, чтобы Вера находилась во время служения с ним рядом: все-таки за нею нужен глаз да глаз. И потому он сказал:
— Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти к любой фигуре.
Вера распахнула удивленные глаза:
— Вы предлагаете мне свою одежду?
— Да, — сказал Свет. — И только при этом условии я могу взять вас с собой.
Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал, что его ушам услышать эту реплику не придется. Так оно и получилось: гостье слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.
Оставалась, правда, еще Забава — уж она-то должна была протестовать против подобного развития событий. Хотя бы по привычке… Но Забава молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без лишних слов взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в гостевую. А Свет подумал о том, что его гостья, кажись, права: отношение к нему Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение — все перемены в Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла еще одна мысль — о том, что гостья имеет какое-то влияние не только на служанку, но и на хозяина… Впрочем, эта мысль показалась ему настолько нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой, ни в каком случае. Разве что гостья была богиней…
В балахоне гостья и в самом деле выглядела богиней — эта крамольная мысль явилась в голову чародею, едва он увидел затянутую в голубое тоненькую фигурку, — но он эту мысль в качестве крамольной не воспринял. А вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной талии взятым неведомо откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить этого чародей не мог.
— Мы идем на богослужение, — сказал он, — а не на выставку одежды.
Он увидел, как вспыхнули карие глаза Веры, и удовлетворенно скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло, как он обрел над ней хоть какую-то власть!.. Синие глаза Забавы тоже вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во всяком случае, ему так казалось.
— О Свароже! — воскликнула Забава. — Если бы мне сказали, что вы брат с сестрой, я бы совсем не удивилась.
Свет посмотрел в висящее на стене гостиной большое зеркало. Двое в голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не брат с сестрой, то муж с женой — точно. После этого вывода самым логичным поступком было бы предложить гостье опереться на его десницу, а поелику Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок он и совершил.
Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85