Он перешагнул через порог и был встре-чен громким возгласом:
- Что желает молодой господин?
Ляп Юнь остановился. Над высоким прилавком он увидел женщину лет сорока, с нездоровым, желтым лицом и в очках.
— Тетушка!
- Л, Линь Юнь, это ты, - равнодушно протянула она.
- А дядя?..
- Пошел за товаром. Давно ты в городе?
— Да нет, только пришел...
Они стояли, разделенные прилавком, и тетка не торопилась приглашать мальчика внутрь дома. Он, как покупатель, переминался перед прилавком и осматривал магазин. На полках товару было мало и по сравнению с большими магазинами, мимо которых он проходил по пути сюда, лавка дяди выглядела бедной и убогой. Тетя, наклонив голову, усердно щелкала костяшками счетов. Через некоторое время она, словно вспомнив о нем, проговорила:
— Снимай мешок, проходи.
Лян Юнь откинул на прилавке доску, преграждавшую доступ в жилое помещение, и робко вошел.
Тетка помогла ему снять котомку, налила чашку кипяченой воды. Вода была мутная, на ее поверхности медленно кружились чаинки. Лян Юнь вспомнил о цели своего визита, но решил оставить расспросы до возвращения дяди.
Через некоторое время пришел Ши-куань. Вместе с рикшей они внесли в лавку какой-то тюк, положили его на пол. Дядя стоял тяжело дыша и вытирая платком пот. Мальчик окликнул его. Ши-куань приветливо отозвался. Пройдя в комнату, он погладил Лян Юня по голове, стал расспрашивать, учится ли он и что привело его в город. Лян Юнь со вздохом сказал:
— Японские каратели нагрянули. Наш дом сожгли. Мама говорила, что пойдет сюда, к тебе. Она здесь?
— Сюда, ко мне? — Ши-куань подскочил, будто его ужалила пчела. — Не приходила, не приходила... Э-эх, вот времена настали! Значит, она собиралась сюда?.. — Он покачал головой. Первоначальное радушие быстро улетучилось.
— Тоже мне, нашла выход!.. — негромко проворчала тетка.
Дядя покосился на нее и, поглаживая лысую голову, сказал:
— Закрывай, что ли. Все равно торговли нет. Ужинал? Сейчас сядем за стол.
Тетка пошла закрывать лавку. Лян Юнь подумал, что она нарочно так громко стучит створками двери. Все вместе они прошли во внутреннюю комнату. Дядя, время от времени вздыхая, говорил:
— Э-эх, вот времена!.. Даже приказчика держать не можем. Все приходится самому делать.
За ужином тетка не проронила ни звука, а дядя не переставал жаловаться: «Э-эх,, вот времена!..» — и все время покачивал головой.
Мальчик приуныл. После ужина долго не сидели. Дядя, проронив несколько общих фраз, велел Лян Юню ложиться спать на прилавок, дал ему одеяло.
Сказал, чтобы он на одной половине одеяла спал, а другой — укрывался.
Лян Юню долго не спалось. Он лежал на спине и разглядывал потолок. Через щель на стенку падал свет уличного фонаря. Дядя с теткой за стенкой тоже долго ворочались и о чем-то спорили. Вначале разговор велся очень тихо, и ничего нельзя было разобрать. Затем тетки вдруг громко проговорила: - Ну и что ты думаешь делать?
- Может быть, временно возьмем приказчиком? Ведь и и денег платить не надо... — послышался дя-
дин голос.
Они снова зашептались. Лян Юнь прислушался. Мало-помалу в соседней комнате голоса снова повысились.
- Ты сумеешь его прокормить? Мой бог!.. Он здесь будет, потом явится мать... А у нас одна эта несчастн6ая лавченка.
- Это, это... — Дядюшка долго молчал, потом что-то тихо возразил.
Сердце мальчика забилось учащенно. Ведь ему уже четырнадцать. Неужели он должен жить теперь Чужими подачками?
Лян Юнь проснулся, едва только посветлело. В щели проникал мутный свет. Он слез с прилавка, оделся, разыскал свою котомку. На цепочках выбрался на улицу. Кругом было тихо. Уличные фонари еще не погасли и горели тусклым желтым светом. Он некоторое время постоял под вывеской «Достаток и благоденствие». Куда ему идти? Выбрал улицу, ведущую к морю. Он помнил, как маленьким приезжал сюда. Тогда с отцом они ходили гулять на пристань. У причалов всегда теснились парусники, по сходням беспрерывно сновали грузчики. Рейд всегда был полон больших и маленьких судов, над трубами пароходов клубился дым. Между пароходами и пристанью сновали юркие сампаны.
Лян Юнь еще тогда полюбил этот шумный порт. Сегодня ему некуда было идти, и он снова направился к нему. Город еще спал. Он пришел на безлюдную пристань. На палубах сампанов, укрывшись ватными^ одеялами, спали люди. Волны тихо плескались о борта судов, время от времени раздавался всплеск посильнее. Бодрствовали одни собаки, разыскивавшие отбросы в свалке на берегу.
В стороне от пристани возвышался небольшой храм. Вверху, на флагштоке, косо висел потрепанный и оборванный черный флаг. Когда ветерок разворачивал его, на полотнище можно было различить полустертые иероглифы: «Ветер послушен, и дождь на благо. Страна процветает, и народ спокоен». На доске перед входом было написано: «Царю Драконов — Усмирителю моря». Дверь была открыта, и он проскользнул в храм. Внутри было темно и тихо. Глиняный Царь Драконов неподвижно восседал высоко в своей нише, глядя прямо перед собой круглыми глазами. На жертвенном столе перед ним, завернувшись в тряпье, лежали два человеческих тела — одно большое, а другое маленькое. Лян Юнь уселся на пороге. У него еще оставались пирожки. Он достал их и принялся медленно есть. Прошло немного времени, и спавшие на столе люди проснулись. Мужчине было лет сорок — с искривленной спиной, худущий, кожа да кости. Он смерил Лян Юня безразличным взглядом и вышел, чуть не задев его ногой. Второй, еще совсем мальчик, нерешительно постоял около стола, недоверчиво глядя на незнакомца, потом достал откуда-то старую консервную банку и принялся грязной до черноты ложкой ковыряться в ней.
«Нищие», — подумал Лян Юнь. Мальчишка был почти одного возраста с ним, но выглядел совсем хилым. Жадность, с которой он ел, вызвала у Лян Юня острую жалость. Может быть, и ему самому придется стать нищим... Нет, он на это не пойдет! Стыдно протягивать к людям руку, выкрикивая пожелания благополучия и счастья. Он твердо решил
вернуться домой в деревню. Там у них два му земли. Он сам станет их обрабатывать!
Но где все-таки мать? Не поторопился ли он, когда ушел из дядиной лавки? Ведь мама наверняка туда придет. Он не хотел теперь, чтобы она оставалась там и минуты.
Мальчик, прихватив банку, вышел. Лян Юнь последовал за ним. Мальчишка вдруг широко улыбнулся.
— Слушай, ты куда идешь?
— Никуда...
- Ты из деревни, да? Я как увидел твои туфли, так сразу понял! Здесь не носят такие.
Лян Юнь кивнул. Они пошли вместе. Мальчишка размахивал банкой и что-то мурлыкал себе под нос. Лин Юнь шел за ним, сам не зная куда.
- Слушай, как тебя зовут?
— Ляп Юнь. А тебя?
— Меня? Сяо Хаиту.
— Сяо Хайту?
— Правильно. Сяо Хаиту.
Это что, фамилия такая — Сяо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- Что желает молодой господин?
Ляп Юнь остановился. Над высоким прилавком он увидел женщину лет сорока, с нездоровым, желтым лицом и в очках.
— Тетушка!
- Л, Линь Юнь, это ты, - равнодушно протянула она.
- А дядя?..
- Пошел за товаром. Давно ты в городе?
— Да нет, только пришел...
Они стояли, разделенные прилавком, и тетка не торопилась приглашать мальчика внутрь дома. Он, как покупатель, переминался перед прилавком и осматривал магазин. На полках товару было мало и по сравнению с большими магазинами, мимо которых он проходил по пути сюда, лавка дяди выглядела бедной и убогой. Тетя, наклонив голову, усердно щелкала костяшками счетов. Через некоторое время она, словно вспомнив о нем, проговорила:
— Снимай мешок, проходи.
Лян Юнь откинул на прилавке доску, преграждавшую доступ в жилое помещение, и робко вошел.
Тетка помогла ему снять котомку, налила чашку кипяченой воды. Вода была мутная, на ее поверхности медленно кружились чаинки. Лян Юнь вспомнил о цели своего визита, но решил оставить расспросы до возвращения дяди.
Через некоторое время пришел Ши-куань. Вместе с рикшей они внесли в лавку какой-то тюк, положили его на пол. Дядя стоял тяжело дыша и вытирая платком пот. Мальчик окликнул его. Ши-куань приветливо отозвался. Пройдя в комнату, он погладил Лян Юня по голове, стал расспрашивать, учится ли он и что привело его в город. Лян Юнь со вздохом сказал:
— Японские каратели нагрянули. Наш дом сожгли. Мама говорила, что пойдет сюда, к тебе. Она здесь?
— Сюда, ко мне? — Ши-куань подскочил, будто его ужалила пчела. — Не приходила, не приходила... Э-эх, вот времена настали! Значит, она собиралась сюда?.. — Он покачал головой. Первоначальное радушие быстро улетучилось.
— Тоже мне, нашла выход!.. — негромко проворчала тетка.
Дядя покосился на нее и, поглаживая лысую голову, сказал:
— Закрывай, что ли. Все равно торговли нет. Ужинал? Сейчас сядем за стол.
Тетка пошла закрывать лавку. Лян Юнь подумал, что она нарочно так громко стучит створками двери. Все вместе они прошли во внутреннюю комнату. Дядя, время от времени вздыхая, говорил:
— Э-эх, вот времена!.. Даже приказчика держать не можем. Все приходится самому делать.
За ужином тетка не проронила ни звука, а дядя не переставал жаловаться: «Э-эх,, вот времена!..» — и все время покачивал головой.
Мальчик приуныл. После ужина долго не сидели. Дядя, проронив несколько общих фраз, велел Лян Юню ложиться спать на прилавок, дал ему одеяло.
Сказал, чтобы он на одной половине одеяла спал, а другой — укрывался.
Лян Юню долго не спалось. Он лежал на спине и разглядывал потолок. Через щель на стенку падал свет уличного фонаря. Дядя с теткой за стенкой тоже долго ворочались и о чем-то спорили. Вначале разговор велся очень тихо, и ничего нельзя было разобрать. Затем тетки вдруг громко проговорила: - Ну и что ты думаешь делать?
- Может быть, временно возьмем приказчиком? Ведь и и денег платить не надо... — послышался дя-
дин голос.
Они снова зашептались. Лян Юнь прислушался. Мало-помалу в соседней комнате голоса снова повысились.
- Ты сумеешь его прокормить? Мой бог!.. Он здесь будет, потом явится мать... А у нас одна эта несчастн6ая лавченка.
- Это, это... — Дядюшка долго молчал, потом что-то тихо возразил.
Сердце мальчика забилось учащенно. Ведь ему уже четырнадцать. Неужели он должен жить теперь Чужими подачками?
Лян Юнь проснулся, едва только посветлело. В щели проникал мутный свет. Он слез с прилавка, оделся, разыскал свою котомку. На цепочках выбрался на улицу. Кругом было тихо. Уличные фонари еще не погасли и горели тусклым желтым светом. Он некоторое время постоял под вывеской «Достаток и благоденствие». Куда ему идти? Выбрал улицу, ведущую к морю. Он помнил, как маленьким приезжал сюда. Тогда с отцом они ходили гулять на пристань. У причалов всегда теснились парусники, по сходням беспрерывно сновали грузчики. Рейд всегда был полон больших и маленьких судов, над трубами пароходов клубился дым. Между пароходами и пристанью сновали юркие сампаны.
Лян Юнь еще тогда полюбил этот шумный порт. Сегодня ему некуда было идти, и он снова направился к нему. Город еще спал. Он пришел на безлюдную пристань. На палубах сампанов, укрывшись ватными^ одеялами, спали люди. Волны тихо плескались о борта судов, время от времени раздавался всплеск посильнее. Бодрствовали одни собаки, разыскивавшие отбросы в свалке на берегу.
В стороне от пристани возвышался небольшой храм. Вверху, на флагштоке, косо висел потрепанный и оборванный черный флаг. Когда ветерок разворачивал его, на полотнище можно было различить полустертые иероглифы: «Ветер послушен, и дождь на благо. Страна процветает, и народ спокоен». На доске перед входом было написано: «Царю Драконов — Усмирителю моря». Дверь была открыта, и он проскользнул в храм. Внутри было темно и тихо. Глиняный Царь Драконов неподвижно восседал высоко в своей нише, глядя прямо перед собой круглыми глазами. На жертвенном столе перед ним, завернувшись в тряпье, лежали два человеческих тела — одно большое, а другое маленькое. Лян Юнь уселся на пороге. У него еще оставались пирожки. Он достал их и принялся медленно есть. Прошло немного времени, и спавшие на столе люди проснулись. Мужчине было лет сорок — с искривленной спиной, худущий, кожа да кости. Он смерил Лян Юня безразличным взглядом и вышел, чуть не задев его ногой. Второй, еще совсем мальчик, нерешительно постоял около стола, недоверчиво глядя на незнакомца, потом достал откуда-то старую консервную банку и принялся грязной до черноты ложкой ковыряться в ней.
«Нищие», — подумал Лян Юнь. Мальчишка был почти одного возраста с ним, но выглядел совсем хилым. Жадность, с которой он ел, вызвала у Лян Юня острую жалость. Может быть, и ему самому придется стать нищим... Нет, он на это не пойдет! Стыдно протягивать к людям руку, выкрикивая пожелания благополучия и счастья. Он твердо решил
вернуться домой в деревню. Там у них два му земли. Он сам станет их обрабатывать!
Но где все-таки мать? Не поторопился ли он, когда ушел из дядиной лавки? Ведь мама наверняка туда придет. Он не хотел теперь, чтобы она оставалась там и минуты.
Мальчик, прихватив банку, вышел. Лян Юнь последовал за ним. Мальчишка вдруг широко улыбнулся.
— Слушай, ты куда идешь?
— Никуда...
- Ты из деревни, да? Я как увидел твои туфли, так сразу понял! Здесь не носят такие.
Лян Юнь кивнул. Они пошли вместе. Мальчишка размахивал банкой и что-то мурлыкал себе под нос. Лин Юнь шел за ним, сам не зная куда.
- Слушай, как тебя зовут?
— Ляп Юнь. А тебя?
— Меня? Сяо Хаиту.
— Сяо Хайту?
— Правильно. Сяо Хаиту.
Это что, фамилия такая — Сяо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56