.. Что еще? Да... вот главное. Нам ничего не надо от вас, люди с той стороны, но мы не хотим, чтобы нас тащили в ловушку века. Мы имеем право на свое время. Вчерашнее мое в порядке, будущее — ясно. Нам всего хватает. Я не хочу превратиться ни в лисицу, ни в рыбу, не рвусь птицей в небо, одурманенный сказками. Я человек, опирающийся на землю. И я не желаю, чтобы меня и мой народ заносили в Красную книгу
* * *
Аман шел споро, время от времени вытягивая концы лыж веревками. Чувство, которое родилось вместе с ним, подсказывало дорогу к Чертову мосту через снежную равнину.
Он думал о том, что, пожалуй, тихий люд, ведущий свою жизнь в ущельях лесистого, богатого ручьями и реками Алтая, больше всего страдает от отсутствия дорог. И каждая дорога к зимовью — первая. А если наоборот — из зимовья, то сначала среди густого травостоя или снежной целины надо проложить свой путь к аулу, дальше уже легче — в райцентр ведет широкий асфальт, потом опять остановка. Иногда люди по пути в Алма-Ату неделями дожидаются в райцентре самолета Гостинцы в кур-джуне тают, тает и праздник в душе.
«Свои ноги надежнее всего»,— усмехнулся Аман.
Когда перевалил холм, почувствовал, что идти легче, и понял: начался спуск к реке Тар. Стали попадаться прямые, стремящиеся к небу ели, кустарник, караганники.
На спуске надо экономить силы. Аман расслабился, поглядывая по сторонам. И вдруг увидел березы. Те березы. Их не забыть никогда, потому что в детстве поразила эта огромная, торчащая из земли пятипалая ладонь. Внизу березы прижимались друг к другу тесно, а к небу тянулись, растопырев стволы-пальцы.
Здесь он косил сено с калекой отцом.
Он рос ушедшим в себя, но был сноровистее других мальчишек. Единственная подмога в хозяйстве, он с детства включился в работу и рос, не зная забав. Сев на коня вместе с безногим отцом, он ездил за дровами, слабыми, еще детскими руками косил и скирдовал.
Отец косил, ползя вниз по склону. Его не было заметно среди высокой травы. Человек, который смотрел издали, пугался, видя, как зеленая трава никнет под невидимой рукой. Дойдя до края участка, отец тянул руками аркан. Один конец аркана он привязывал к верхушке березы, а другой — к поясу своей телогрейки И так, с помощью аркана, взбирался на верх склона и снова начинал косить. Аман видел на висках у отца набухшие вены, глаза, налитые кровью, лоб в струйках пота и старался не отставать, энергично взмахивал своей маленькой косой. А поездки за дровами... Когда мальчик видел, как легко отец вонзает топор в твердый, как железо, ствол дерева, его детская душа замирала от восхищения Да, Аспан научил сына всему, что умел сам. Но сначала научил мужеству, и поэтому снежный путь к Чертову мосту для него не труднее сенокоса в далеком детстве на этом склоне.
Вряд ли есть красота, что может сравниться с красотой летнего Алтая. Отец и сын" садились обедать, когда солнце достигало зенита. С наслаждением пили густой чай, утоляя жажду. Потом отец валился на подстилку в тени ели. То ли от жары, то ли спасаясь от боли, он снимал брюки и давал отдохнуть телу. У Амана не было сил смотреть на посиневшие культи, он уходил в сторону и плакал навзрыд. Тогда он понял, что самый быстрый путь к избавлению отца от мучений — его,. Амана, возмужание. И он торопил свои силы, душу и сердце.
Возвращался, неся в горсти ягоды.
— Спасибо, сынок,— говорил отец.— Но мне кажется, ты становишься похожим на верблюжонка, которого били плетью, делаешься боязливым. Смотри, как бы моя беда не поранила твое сердце и не надломила бы твой дух. Сейчас время тех, кто прямо смотрит в глаза жизни. Если ты не будешь подобен сосне, выросшей, продолбив камень, то проживешь жизнь с оглядкой, набирая жир на заднице. Чем жить так, подобно собаке, каждому помахивая хвостом, лучше умереть. Твердость — это не красивое существование и не счастливая жизнь, это — умение сохранить свое достоинство, хоть и с котомкой на плечах. Ты — моя опора, ты — мои потерянные ноги. А у меня ноги были жилистыми, не знающими усталости и болезни в суставах! Они были как деревья. Если ты сейчас, когда молод, как поросль пшеницы, когда свеж, будешь оглядываться на всех, хлопая ресницами, то твой завтрашний день пройдет под пятой у сильного. Подними голову! Смотри прямо на меня! Дай увидеть огонь в твоих зрачках!
Аман наклонился и встретился глазами с глазами отца, лежащего на спине и глядящего в перевернутое небо с холодной мощью поверженного сокола
— Слушай, жигит,— сказал отец, с благодарностью обнимая его.— Не знаю, рано или поздно я умру. Моя мечта — стреножить тебя и поженить пораньше, пораньше поцеловать внуков, сын мой. Не рожай девочек, они для других.
И теперь единственный сын табунщика Аслана скользит на лыжах, направляясь к Чертову мосту по склону который истоптал детскими ногами тот мальчик, которому табунщик открыл глаза, которого впервые поцеловал от души, который продолжил его род. Идет, чтобы перейти самый опасный мост, самый трудный, с риском, достойным лучшего из лучших.
Когда Аман спустился вниз с холма, луна насторожилась и на всякий случай убралась за тучи. Потемнело. Что-то зашелестело; оказалось — несколько еликов Мелькнули легкими призраками. То ли ночная дорога кажется длиннее, то ли все-таки недостаточно быстр был шаг, но будто злая сила отодвигала Чертов мост все дальше и дальше.
Аман знал, что лучший способ сократить дорогу — это предаться думам. Объезжая зимовки и джайляу он коротал время, размышляя обо всем,— древняя привычка казахов. А что кроме раздумий есть у чабанов которые одни-одинешеньки стоят на сопках, как памятник, и восходят и заходят вместе с солнцем.. Да, у них есть только две заботы: овцы и думы
До сих пор помнит...
...Было начало октября. Закончилась уборочная, осен няя лихорадка отпустила. Бешеный нрав Бухтармы утих тоже, и река, войдя в русло, текла покорно. Да и вся природа будто застыла в коротком и умиротворенном прощании с прежней буйной жизнью Управляющий отделением Аман тоже перевел дух и чуть ослабил пояс И однажды проснулся рано, чувствуя, что наконец отоспался за все бессонные ночи Вышел на улицу и увидел что солнце успело надеть алые косынки на верщины гор. Не считая стариков да старух, мающихся бессонницей, аул еще не проснулся от утреннего сладкого сна Из кудрявоголового леса доносилась радостная трель какой-то птицы. Откуда-то, со стороны речки, бросил клич елик. Утренняя роса искрилась, перед тем как исчезнуть, и жаль было ступать на украшенную ею золотую траву. Белый платок тумана укрывал высокую грудь горного перевала
Все, что увидел Аман, говорило о счастье и покое, так отчего странная тоска сжимает сердце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
* * *
Аман шел споро, время от времени вытягивая концы лыж веревками. Чувство, которое родилось вместе с ним, подсказывало дорогу к Чертову мосту через снежную равнину.
Он думал о том, что, пожалуй, тихий люд, ведущий свою жизнь в ущельях лесистого, богатого ручьями и реками Алтая, больше всего страдает от отсутствия дорог. И каждая дорога к зимовью — первая. А если наоборот — из зимовья, то сначала среди густого травостоя или снежной целины надо проложить свой путь к аулу, дальше уже легче — в райцентр ведет широкий асфальт, потом опять остановка. Иногда люди по пути в Алма-Ату неделями дожидаются в райцентре самолета Гостинцы в кур-джуне тают, тает и праздник в душе.
«Свои ноги надежнее всего»,— усмехнулся Аман.
Когда перевалил холм, почувствовал, что идти легче, и понял: начался спуск к реке Тар. Стали попадаться прямые, стремящиеся к небу ели, кустарник, караганники.
На спуске надо экономить силы. Аман расслабился, поглядывая по сторонам. И вдруг увидел березы. Те березы. Их не забыть никогда, потому что в детстве поразила эта огромная, торчащая из земли пятипалая ладонь. Внизу березы прижимались друг к другу тесно, а к небу тянулись, растопырев стволы-пальцы.
Здесь он косил сено с калекой отцом.
Он рос ушедшим в себя, но был сноровистее других мальчишек. Единственная подмога в хозяйстве, он с детства включился в работу и рос, не зная забав. Сев на коня вместе с безногим отцом, он ездил за дровами, слабыми, еще детскими руками косил и скирдовал.
Отец косил, ползя вниз по склону. Его не было заметно среди высокой травы. Человек, который смотрел издали, пугался, видя, как зеленая трава никнет под невидимой рукой. Дойдя до края участка, отец тянул руками аркан. Один конец аркана он привязывал к верхушке березы, а другой — к поясу своей телогрейки И так, с помощью аркана, взбирался на верх склона и снова начинал косить. Аман видел на висках у отца набухшие вены, глаза, налитые кровью, лоб в струйках пота и старался не отставать, энергично взмахивал своей маленькой косой. А поездки за дровами... Когда мальчик видел, как легко отец вонзает топор в твердый, как железо, ствол дерева, его детская душа замирала от восхищения Да, Аспан научил сына всему, что умел сам. Но сначала научил мужеству, и поэтому снежный путь к Чертову мосту для него не труднее сенокоса в далеком детстве на этом склоне.
Вряд ли есть красота, что может сравниться с красотой летнего Алтая. Отец и сын" садились обедать, когда солнце достигало зенита. С наслаждением пили густой чай, утоляя жажду. Потом отец валился на подстилку в тени ели. То ли от жары, то ли спасаясь от боли, он снимал брюки и давал отдохнуть телу. У Амана не было сил смотреть на посиневшие культи, он уходил в сторону и плакал навзрыд. Тогда он понял, что самый быстрый путь к избавлению отца от мучений — его,. Амана, возмужание. И он торопил свои силы, душу и сердце.
Возвращался, неся в горсти ягоды.
— Спасибо, сынок,— говорил отец.— Но мне кажется, ты становишься похожим на верблюжонка, которого били плетью, делаешься боязливым. Смотри, как бы моя беда не поранила твое сердце и не надломила бы твой дух. Сейчас время тех, кто прямо смотрит в глаза жизни. Если ты не будешь подобен сосне, выросшей, продолбив камень, то проживешь жизнь с оглядкой, набирая жир на заднице. Чем жить так, подобно собаке, каждому помахивая хвостом, лучше умереть. Твердость — это не красивое существование и не счастливая жизнь, это — умение сохранить свое достоинство, хоть и с котомкой на плечах. Ты — моя опора, ты — мои потерянные ноги. А у меня ноги были жилистыми, не знающими усталости и болезни в суставах! Они были как деревья. Если ты сейчас, когда молод, как поросль пшеницы, когда свеж, будешь оглядываться на всех, хлопая ресницами, то твой завтрашний день пройдет под пятой у сильного. Подними голову! Смотри прямо на меня! Дай увидеть огонь в твоих зрачках!
Аман наклонился и встретился глазами с глазами отца, лежащего на спине и глядящего в перевернутое небо с холодной мощью поверженного сокола
— Слушай, жигит,— сказал отец, с благодарностью обнимая его.— Не знаю, рано или поздно я умру. Моя мечта — стреножить тебя и поженить пораньше, пораньше поцеловать внуков, сын мой. Не рожай девочек, они для других.
И теперь единственный сын табунщика Аслана скользит на лыжах, направляясь к Чертову мосту по склону который истоптал детскими ногами тот мальчик, которому табунщик открыл глаза, которого впервые поцеловал от души, который продолжил его род. Идет, чтобы перейти самый опасный мост, самый трудный, с риском, достойным лучшего из лучших.
Когда Аман спустился вниз с холма, луна насторожилась и на всякий случай убралась за тучи. Потемнело. Что-то зашелестело; оказалось — несколько еликов Мелькнули легкими призраками. То ли ночная дорога кажется длиннее, то ли все-таки недостаточно быстр был шаг, но будто злая сила отодвигала Чертов мост все дальше и дальше.
Аман знал, что лучший способ сократить дорогу — это предаться думам. Объезжая зимовки и джайляу он коротал время, размышляя обо всем,— древняя привычка казахов. А что кроме раздумий есть у чабанов которые одни-одинешеньки стоят на сопках, как памятник, и восходят и заходят вместе с солнцем.. Да, у них есть только две заботы: овцы и думы
До сих пор помнит...
...Было начало октября. Закончилась уборочная, осен няя лихорадка отпустила. Бешеный нрав Бухтармы утих тоже, и река, войдя в русло, текла покорно. Да и вся природа будто застыла в коротком и умиротворенном прощании с прежней буйной жизнью Управляющий отделением Аман тоже перевел дух и чуть ослабил пояс И однажды проснулся рано, чувствуя, что наконец отоспался за все бессонные ночи Вышел на улицу и увидел что солнце успело надеть алые косынки на верщины гор. Не считая стариков да старух, мающихся бессонницей, аул еще не проснулся от утреннего сладкого сна Из кудрявоголового леса доносилась радостная трель какой-то птицы. Откуда-то, со стороны речки, бросил клич елик. Утренняя роса искрилась, перед тем как исчезнуть, и жаль было ступать на украшенную ею золотую траву. Белый платок тумана укрывал высокую грудь горного перевала
Все, что увидел Аман, говорило о счастье и покое, так отчего странная тоска сжимает сердце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28