Было бы снотворное лекарство, как тогда в больнице, бросил бы в рот две-три таблетки и лег бы, закутавшись с головой... О боже, какое ненужное совпадение...» — это слово то и дело возвращалось к нему подобно пчеле, весь день снующей возле улья. Возвращалось и отлетало. И снова возвращалось...
* * *
И в тот год шел точно такой же бесконечный снег Втроем они пасли на зимовке Алатай стригунков и жеребят
1 А т а — отец
2 Аналайын - душа моя
1 СО
Злая зима с жестоким морозом, не отпуская, держала их за горло. Запас кормов был мал, день ото дня тощал скот, несчастные животные еле держались на ногах. Однажды из центральной усадьбы пришел приказ отобрать пятьдесят совсем уж захудалых скотинок и пригнать их на зимовку Тарбагатай. Аспан-табунщик отправился в путь, ведя с собой пятьдесят несчастных лошадок. Ехал вдоль реки Кабы, по страшной тропе Тар. Хотя на небе были тучи, буран и непогода затихли. Ход стригунков был неважен, да и чего ждать от измученной скотины, бредущей по тропе, похожей на след муравья... Пробирались так: сначала на своем мощном мерине ехал Аспан, пробивая в толще снега дорожку, потом возвращался и прогонял по узкой бороздке молодняк.
Останавливаясь через каждые сто метров, усталые и измученные, они добрались наконец до Чертова моста
Тогда это был единственный мост через реку. Совершено ветхий и скрипучий, построенный в первую мировую войну, он мог вынести тяжесть только одного всадника. Значит, предстояло перевести всех лошадок поодиночке. Аспан-табунщик слез с коня и, бросив на шею первого стригунка веревку, повел его через мост. Несчастным, исхудавшим так, что шкура висела на костях, животным было не до баловства, и они покорно брели за табунщиком. Как только он провел последнего жеребенка на большую землю, тотчас вернулся на тот берег, сел на своего мощного азбана '
«Эй, Аспан!» — раздался Великий Крик и продолжился непостижимым шумом, от которого задрожало небо. Аспан-табунщик круто обернулся, подумав: «Что за громовой звук, точно гонят тысячи и миллионы лошадей?» И увидел..
Прямо с неба, оттуда, где острия утесов упирались в него, мчался г бешеной скоростью свистящий и орущий, всесокрушающий снежный обвал. Мчался на него
С криком: «О аллах!» — Аспан-табунщик хлестнул плетью мерина. Хлестал так, что через миг они оказались на середине моста, и тут белый дракон настиг их, навалился всей своей страшной силой.
Весь мир: мост, небо, горы, исхудалые жеребята, жавшиеся друг к другу,— все, все исчезло вмиг. Кто знал, что напасть по имени смерть нагрянет так вне-
А з б а н мерин
запно... Снежная лавина, упавшая с гор, схватила табунщика вместе с его лошадью и выбросила в стылые воды реки. На берегу остались ошеломленные жеребя"-та, с ужасом следящие за тем, как хозяин то исчезает, то возникает вновь в бурных водах Кабы.
А в горах, громко хохоча и хлопая себя по ляжкам, носился вприпрыжку невидимый дьявол, и хохот его долго отзывался зловещим эхом.
Обвал.
Это единственное бедствие, глухонемой враг, которого не могут одолеть люди, живущие в горах Алтая. Не первой и не последней жертвой этого проклятого обвала стал Аспан-табунщик. Он заставил плакать многих. Отчего же, зная об этой опасности, люди идут через Чертов мост? Потому что это единственный путь к их жизненной насущности, к земному раю — пастбищам Алатая. И все молятся о невредимости этого слезами омытого моста, хотя он и грозит им смертью.
Теперь он рухнул, вон несутся его обломки по реке Кабе. Остались лишь сиротливые стойки.
Кто-то пожалеет о мосте. Наверное. Может быть, те, кто готов за рай заплатить любую цену. Кто-то обрадуется. Наверное. Может быть, те, кто думает так: «Рай не стоит жизни человека, не стоит его страха. И, в конце концов, Алатай — рай для скота, а расплачиваются за него люди». Есть же такие, что рассуждают просто: «Жизнь горных людей приспособлена для опасности. Несколько поколений ходили по этому мосту, и те, что не покинут свою землю, тоже обречены перейти его хотя бы однажды. Если они боятся перейти его, значит, они слабые, не одолеют многого, и жестокая природа сомнет их. Они постепенно начнут ей уступать, а ей нельзя уступать ничего. На этом держится жизнь людей в этих местах».
Аспан-табунщик, несясь в бешеном потоке, захлебываясь ледяной водой, чувствовал, что все-таки еще не конец. Куски льдин, сжимавшие его со всех сторон, держали на поверхности, словно река отказывалась забрать к себе навечно.
Его несчастный азбан пронесся мимо, задрав голову с оскаленными зубами, присев как-то нелепо на льдину крупом, и будто множество чертей, шутливо визжа, гнали его перед собой. Даже в плачевном состоянии своем Аспан-табунщик подумал: «Ох, бедняга, как жалко его!
Потащило его в ад. Прощай, мой добрый смирный конь!»
Не мог знать тогда бедолага Аспан, что до конца дней своих он будет читать в глазах близких и добрых людей: «Как жалко...» Шумящая под месивом льда ледяная вода, крутя и раскачивая табунщика, все же тащила его к берегу.
И за это спасибо. Лишь бы успеть схватиться за деревья, склоненные над водой. Наверняка в мире нет рук мощнее, чем у него. Но сейчас бешеная их сила, которая смиряла любого строптивого коня и, схватив за уши, останавливала, уцепившись за хвост, теперь кажется ненужной.
Но радость! Неумолимая река, которая то тащила его, окуная с головой, то подбрасывала вверх, жестоко играя с беспомощной куклой-человеком, вдруг очень близко поднесла к берегу. Расстояние, не длиннее курука, теперь еще ближе, можно дотянуться рукой.
— Господи, дай удачу и силу!
Постарался выброситься на берег сам, как обезумевшая рыба, но не было опоры для толчка.
И вдруг случилось чудо: мощным ударом невидимой спасительной волны его кинуло вбок, он упал на твердое. Но слепящая боль хлестнула по ногам; разум, все еще кружащийся возле него как птица, упал и разбился; Аспан потерял сознание.
Дальше не было ничего: ни шума воды, ни боли, ни холода, ни ужаса, ни белизны снега.
Он держал в руках чашу своего бытия, готовясь перед уходом в другой мир испить из нее последние, самые горькие капли. Но есть в этом мире несокрушимее человека?
Когда Аспан очнулся, то понял, что висит над водой Кабы, застряв в ветвях поваленного кедра. Увидел он белый-белый мир, замерший в ожидании вокруг него. В ожидании смерти или воскрешения: белому миру было одинаково безразлично.
Его ноги омывала вода, но Аспан не чувствовал холода.
Его — да пусть будут они благословенны! — руки бер-кутской хваткой держались за ветку. И голова на месте,— значит, способен думать. Значит, нечего висеть, извиваясь, словно волк, попавший в капкан. Надо действовать - выйти на берег, выжать одежду, развести костер, обсохнуть. Но что это? Какие-то лохматые черти
окружили его и, пошатываясь, затянули нудную песню А за ними сгрудились другие — и не сосчитать, сколько их,— раскачивают огромными башками
— Бисмиллахи - прошептал Аспан и закрыл глаза Когда открыл, увидел, что черти исчезли бесследно на их месте шумят широкими кронами кедры, и весь мир с огромными валунами, с деревьями, с вершинами гор торжественно неподвижен, а его бедное тело полощет ся, качаясь в ледяной воде
- О аллах, - вздохнул глубоко Аспан,— нельзя так висеть между небом и землею, словно шкурка сурка Но какая боль в груди
Аспан собрал все силы, крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
* * *
И в тот год шел точно такой же бесконечный снег Втроем они пасли на зимовке Алатай стригунков и жеребят
1 А т а — отец
2 Аналайын - душа моя
1 СО
Злая зима с жестоким морозом, не отпуская, держала их за горло. Запас кормов был мал, день ото дня тощал скот, несчастные животные еле держались на ногах. Однажды из центральной усадьбы пришел приказ отобрать пятьдесят совсем уж захудалых скотинок и пригнать их на зимовку Тарбагатай. Аспан-табунщик отправился в путь, ведя с собой пятьдесят несчастных лошадок. Ехал вдоль реки Кабы, по страшной тропе Тар. Хотя на небе были тучи, буран и непогода затихли. Ход стригунков был неважен, да и чего ждать от измученной скотины, бредущей по тропе, похожей на след муравья... Пробирались так: сначала на своем мощном мерине ехал Аспан, пробивая в толще снега дорожку, потом возвращался и прогонял по узкой бороздке молодняк.
Останавливаясь через каждые сто метров, усталые и измученные, они добрались наконец до Чертова моста
Тогда это был единственный мост через реку. Совершено ветхий и скрипучий, построенный в первую мировую войну, он мог вынести тяжесть только одного всадника. Значит, предстояло перевести всех лошадок поодиночке. Аспан-табунщик слез с коня и, бросив на шею первого стригунка веревку, повел его через мост. Несчастным, исхудавшим так, что шкура висела на костях, животным было не до баловства, и они покорно брели за табунщиком. Как только он провел последнего жеребенка на большую землю, тотчас вернулся на тот берег, сел на своего мощного азбана '
«Эй, Аспан!» — раздался Великий Крик и продолжился непостижимым шумом, от которого задрожало небо. Аспан-табунщик круто обернулся, подумав: «Что за громовой звук, точно гонят тысячи и миллионы лошадей?» И увидел..
Прямо с неба, оттуда, где острия утесов упирались в него, мчался г бешеной скоростью свистящий и орущий, всесокрушающий снежный обвал. Мчался на него
С криком: «О аллах!» — Аспан-табунщик хлестнул плетью мерина. Хлестал так, что через миг они оказались на середине моста, и тут белый дракон настиг их, навалился всей своей страшной силой.
Весь мир: мост, небо, горы, исхудалые жеребята, жавшиеся друг к другу,— все, все исчезло вмиг. Кто знал, что напасть по имени смерть нагрянет так вне-
А з б а н мерин
запно... Снежная лавина, упавшая с гор, схватила табунщика вместе с его лошадью и выбросила в стылые воды реки. На берегу остались ошеломленные жеребя"-та, с ужасом следящие за тем, как хозяин то исчезает, то возникает вновь в бурных водах Кабы.
А в горах, громко хохоча и хлопая себя по ляжкам, носился вприпрыжку невидимый дьявол, и хохот его долго отзывался зловещим эхом.
Обвал.
Это единственное бедствие, глухонемой враг, которого не могут одолеть люди, живущие в горах Алтая. Не первой и не последней жертвой этого проклятого обвала стал Аспан-табунщик. Он заставил плакать многих. Отчего же, зная об этой опасности, люди идут через Чертов мост? Потому что это единственный путь к их жизненной насущности, к земному раю — пастбищам Алатая. И все молятся о невредимости этого слезами омытого моста, хотя он и грозит им смертью.
Теперь он рухнул, вон несутся его обломки по реке Кабе. Остались лишь сиротливые стойки.
Кто-то пожалеет о мосте. Наверное. Может быть, те, кто готов за рай заплатить любую цену. Кто-то обрадуется. Наверное. Может быть, те, кто думает так: «Рай не стоит жизни человека, не стоит его страха. И, в конце концов, Алатай — рай для скота, а расплачиваются за него люди». Есть же такие, что рассуждают просто: «Жизнь горных людей приспособлена для опасности. Несколько поколений ходили по этому мосту, и те, что не покинут свою землю, тоже обречены перейти его хотя бы однажды. Если они боятся перейти его, значит, они слабые, не одолеют многого, и жестокая природа сомнет их. Они постепенно начнут ей уступать, а ей нельзя уступать ничего. На этом держится жизнь людей в этих местах».
Аспан-табунщик, несясь в бешеном потоке, захлебываясь ледяной водой, чувствовал, что все-таки еще не конец. Куски льдин, сжимавшие его со всех сторон, держали на поверхности, словно река отказывалась забрать к себе навечно.
Его несчастный азбан пронесся мимо, задрав голову с оскаленными зубами, присев как-то нелепо на льдину крупом, и будто множество чертей, шутливо визжа, гнали его перед собой. Даже в плачевном состоянии своем Аспан-табунщик подумал: «Ох, бедняга, как жалко его!
Потащило его в ад. Прощай, мой добрый смирный конь!»
Не мог знать тогда бедолага Аспан, что до конца дней своих он будет читать в глазах близких и добрых людей: «Как жалко...» Шумящая под месивом льда ледяная вода, крутя и раскачивая табунщика, все же тащила его к берегу.
И за это спасибо. Лишь бы успеть схватиться за деревья, склоненные над водой. Наверняка в мире нет рук мощнее, чем у него. Но сейчас бешеная их сила, которая смиряла любого строптивого коня и, схватив за уши, останавливала, уцепившись за хвост, теперь кажется ненужной.
Но радость! Неумолимая река, которая то тащила его, окуная с головой, то подбрасывала вверх, жестоко играя с беспомощной куклой-человеком, вдруг очень близко поднесла к берегу. Расстояние, не длиннее курука, теперь еще ближе, можно дотянуться рукой.
— Господи, дай удачу и силу!
Постарался выброситься на берег сам, как обезумевшая рыба, но не было опоры для толчка.
И вдруг случилось чудо: мощным ударом невидимой спасительной волны его кинуло вбок, он упал на твердое. Но слепящая боль хлестнула по ногам; разум, все еще кружащийся возле него как птица, упал и разбился; Аспан потерял сознание.
Дальше не было ничего: ни шума воды, ни боли, ни холода, ни ужаса, ни белизны снега.
Он держал в руках чашу своего бытия, готовясь перед уходом в другой мир испить из нее последние, самые горькие капли. Но есть в этом мире несокрушимее человека?
Когда Аспан очнулся, то понял, что висит над водой Кабы, застряв в ветвях поваленного кедра. Увидел он белый-белый мир, замерший в ожидании вокруг него. В ожидании смерти или воскрешения: белому миру было одинаково безразлично.
Его ноги омывала вода, но Аспан не чувствовал холода.
Его — да пусть будут они благословенны! — руки бер-кутской хваткой держались за ветку. И голова на месте,— значит, способен думать. Значит, нечего висеть, извиваясь, словно волк, попавший в капкан. Надо действовать - выйти на берег, выжать одежду, развести костер, обсохнуть. Но что это? Какие-то лохматые черти
окружили его и, пошатываясь, затянули нудную песню А за ними сгрудились другие — и не сосчитать, сколько их,— раскачивают огромными башками
— Бисмиллахи - прошептал Аспан и закрыл глаза Когда открыл, увидел, что черти исчезли бесследно на их месте шумят широкими кронами кедры, и весь мир с огромными валунами, с деревьями, с вершинами гор торжественно неподвижен, а его бедное тело полощет ся, качаясь в ледяной воде
- О аллах, - вздохнул глубоко Аспан,— нельзя так висеть между небом и землею, словно шкурка сурка Но какая боль в груди
Аспан собрал все силы, крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28