Когда отец уехал, мы облегченно вздохнули, не скрывая друг от друга, как приятно пожить без него. В воздухе словно повеяло чем-то новым. В то время мы начали освобождаться от слепой веры в судьбу. Условия жизни оставались такими же скверными, но над этим не приходилось задумываться. Бедность такой же дар господа бога, как и богатство. Однако с тем, что кормилец семьи делал жизнь домашних совсем несносной, мы не хотели мириться. Не мог же отец ссылаться на установленный богом порядок, когда брал себе большую долю, чем ему полагалось. И он не патриарх, чтобы бесконтрольно распоряжаться всем по собственному желанию, встречая лишь безропотную покорность со стороны остальных членов семьи. Да, он должен отчитываться в своих действиях наравне со всеми. Он был сильнее нас, и поэтому мы остерегались открыто спорить с ним, однако осуждали отца за те или иные поступки, избегали его и делали по-своему. Отец больше уже не воплощал в наших глазах «рок» — эти времена прошли, — теперь мы стали считать его виновником всех бед.
Хорошо, что отец уехал. Правда, мы остались без денег: он забыл прислать нам хотя бы часть заработка.
— Это похоже на него, — сказала мать, напрасно прождав несколько недель. — Теперь уж он- начнет кутить.
Мать сама принялась за дело. Полная неукротимой энергии, она умела найти выход из любого положения. С раннего утра она уходила с тележкой из дома, а для брата Георга нашла место посыльного в овощной лавке около Триангля. На меня легли обязанности по дому.
Нелегкая это была задача, и я чуть не валился с ног. Но когда мать после полудня возвращалась и ласково болтала со мной — я забывал обо всем. У нее была особая шутливая манера обращения, и когда я видел ее веселой, — трудностей словно не было и в помине. Кроме того, меня ободряла радужная перспектива — балаганы в Дюрехавене. Мать обещала нам, что если мы будем хорошо помогать ей, то как-нибудь в воскресенье все вместе отправимся туда.
— Это интереснее, чем «Балаганы для бедных»? — с любопытством спросил я.
— Чем «Рейн»? Да ты с ума сошел! В дюрехавенских балаганах бывают даже короли, когда хотят как следует повеселиться! — воскликнул брат.
— Да, там бывают важные люди, — подтвердила мать. — Государственный советник, у которого я служила, отправлялся туда с семейством каждое лето. Они всегда брали и меня.
Я довольно часто посещал «Балаганы для бедных», находившиеся в конце Известковой улицы. Там были устроены карусели, качели и тиры. Почти каждое воскресенье, после полудня, нам с Георгом разрешали пойти туда и давали по скиллингу. Вход был бесплатный, а за скиллинг можно было покататься на карусели или купить большой медовый пряник. К сожалению, мы не могли получить за эти деньги оба удовольствия. Однажды мы, правда, пытались это проделать. Георг, хитрый на всякие выдумки, предложил:
— Я покатаюсь на карусели, а ты купишь пряник, и мы разделим его. Таким образом получится двойное удовольствие.
Предложение мне понравилось, хотя, к сожалению, оно не оправдало ожиданий, — во всяком случае моих. Но все же это была какая-то форма дележа; впоследствии мне приходилось не раз наблюдать подобное.
В увеселительном саду вдоль забора стояли беседки, куда с нами изредка ходила и мать; она брала с собой бутерброды, и мы ели их, забравшись в беседку. Это было страшно интересно, так как полагалось заказать что-нибудь в буфете.
В настоящих балаганах — в Дюрехавене — мы ни разу не были, и когда мать по вечерам подсчитывала выручку за день, мы в ожидании стояли возле нее. Она толковала все время о деньгах, — вернее, вслух разговаривала с ними, обдумывая, на что их истратить.
— Эти пойдут в уплату за квартиру, а вот эти — па взнос за отцовский лотерейный билет. Надо сделать это до первого числа, иначе, если просрочить, — отец устроит скандал, когда вернется. Хотя сам об этом ничуть не заботится! На эти мы купим продуктов, а эти — постой-ка...
Оставалось немного лишку.
— Давай поедем в балаганы, мама, а? В воскресенье. Ну пожалуйста! — Георг смотрел на нее глазами, полными горячей мольбы.
Мать колебалась. Ей трудно было устоять против карих глаз Георга, так похожих на глаза отца. Но все же здравый смысл побеждал.
— Нет, дети, пока есть деньги, нужно сначала выкупить нашу перину. А в следующее воскресенье поедем.
— Да зачем же, мама? Ты ведь все равно ее снова заложишь! И для чего нам летом перина? — горячился Георг.
Но мать была непреклонна.
Я проснулся оттого, что мать, нагнувшись, целовала меня.
— До свидания, мой мальчик! Будь умником! — шептала она мне на ухо. — Сахар и сливки я оставила в чашке на кухонном столе, а кофейник на спиртовке. Будь осторожен, когда станешь зажигать ее! Бутылка с теплым молоком для сестрички стоит в ногах кровати, а если она проголодается, купи пару сухарей, размочи их в воде и дай ей. Скиллинг я положила на посудную полку. Но смотри, чтобы этот плут булочник не всучил тебе плохих сухарей! Пока сестричка спит, ты успеешь сбегать к нему, ты ведь уже взрослый. А я постараюсь возвратиться поскорее.
Мать повернула к себе мою голову и посмотрела мне в глаза. Ее лицо склонялось все ниже и ниже, пока она не коснулась лбом моей щеки. Мне стало казаться, что у нее всего один глаз — огромный, посредине лба. Я закрыл глаза. А когда вновь открыл их, то, очевидно, прошло уже много времени, так как солнце смотрело прямо в окно.
В первую минуту мне казалось, что мать только вышла в другую комнату. Улыбка ее, как всегда, прогнала из жизни все неприятное. Я еще видел ее перед собой, и она придавала мне смелости. Сестричка вела себя хорошо — она спала. Пока она не требовала к себе внимания, надо было одеться и прибрать немного в доме.
Каждую минуту я бегал в кухню, чтобы посмотреть на заветную чашку со сливками. Она стояла на кухонном столе, возле раковины, рядом была тарелка с хлебом, намазанным салом, и очищенная копченая селедка. Я заглянул в чашку, — только заглянул. Мама расщедрилась: ужасно вкусно — сахар и сливки! Я опустил туда кончик чайной ложки, желая хоть чуточку попробовать. Если это проделать умело, то, пожалуй, можно даже полакомиться, — в чашке почти ничего не убавится. Но увы! Я не заметил, как чашка опустела. Какая досада, ведь я лишил себя утренного кофе. Черный кофе, к тому же без сахара, просто невозможно лить. А я был еще не настолько догадлив, чтобы забраться в шкаф, — мне это просто не приходило в голову.
Но тут проснулась сестричка. Она дала знать о себе внезапным ревом, который перешел затем в продолжительные яростные вопли. Наверное, она злилась потому, что переспала. Сестричка вся выгибалась, лицо ее стало сине-багровым, и я боялся, как бы она не вывалилась из люльки. К бутылке с молоком она не хотела даже притронуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45