Когда мне пошел уже седьмой год, к нам как-то явился добрый и милый человек и взял меня за руку.
— Я пришел от общественности, которая для всех нас любящая мать, — сказал он.—До сих пор ты жил беззаботной жизнью под крылышком своих родителей. Теперь ты пойдешь в школу и со временем сможешь стать полноценным человеком и гражданином. Посмотри, вон там мы построили школу — настоящий дворец, точную копию самой жизни. Ты встретишь здесь все в уменьшенном масштабе и получишь возможность применить свои способности. Мы разовьем их, а то, чего в тебе недостает, постараемся привить. Ты станешь человеком в полном смысле слова. Ибо человек — это самое дорогое, самое ценное, что существует на свете. Поэтому ни одна частичка того, что в тебе есть, не должна быть утрачена. И мы начнем с самого основного. Прежде всего тебе нужна горячая ванна. Ты никогда раньше не мылся в ванне? Ну, так пора уж начать. После ванны бывает так приятно. Становишься удивительно чистым и очень хочется есть. Как, ты всегда голоден? Ну, у нас в школе ты будешь сыт! Наш лозунг: питание, питание и еще раз питание! А ты думал, мы будем пичкать тебя зубрежкой? Нет, зубрежку выдумал сам дьявол, чтобы убить свежий и восприимчивый детский ум. Здесь мы не будем делать ничего подобного. Мы не станем гасить огня! Мы стремимся зажигать, а не тушить, будем пробуждать все, что в тебе дремлет, заставим все цвести и приносить плоды. Но мы не предложим тебе духовной пищи, пока не позаботимся как следует о твоем детском организме, — мы не настолько бесчеловечны и не настолько глупы. Ты должен хорошенько и досыта кушать, а все остальное пока отложим. Быть сытым — как это хорошо! Разве ты никогда не испытывал этого? Пей же молоко, как новорожденный теленок; потом мы пойдем на луг, что около школы, посмотрим на коров, которые дают нам это чудесное молоко, и тебе позволят самому подоить их. Должно быть, удивительно занятно самому кормить корову и самому выдаивать прекрасное, жирное молоко,— эту лучшую пищу для всякого живого существа! Как, тебе давали только соску и процеженную кашицу? Ну да, раньше случалось, что у бедных женщин не было молока. Оно пропадало от непосильной работы и оттого, что они пили много холодной воды. Но мы не будем задумываться над прошлым, это слишком печальный и тяжелый этап. Теперь наслаждайся молоком, пей его, чтобы стать крепким и краснощеким. Тебе надо будет кое-чему поучиться, но, конечно, не сразу. Ты полечишь возможность учиться прекрасному, великому и необходимому, и твои глаза засияют, и сердце твое забьется сильно и радостно. Но сначала нам надо пойти к школьному врачу, он осмотрит тебя и возьмет твою кровь на анализ. Легкие не совсем в порядке, но мы их поправим. Это от непосильного труда и недоедания. Железы увеличены, в легких туберкулезные палочки; при скверных условиях жизни это означает гроб, кладбище! Но теперь нет больше бедности — мы, учителя, упразднили ее! В один прекрасный день мы выбросили розгу и катехизис и взялись за микроскоп и анализы крови. Мы показали детям в микроскопе, что гнездится в них самих и в их лохмотьях, — да, им пришлось принести даже клочки своего грязного постельного белья! И когда дети и родители неоднократно видели под микроскопом, как в этих лохмотьях кишат миллиарды всевозхможных бацилл и микробов, когда они почувствовали, как смерть подкрадывается к ним, они решили покончить со всем этим, и бедность исчезла сама по себе. Не говорите же, что просвещение не может оказывать революционизирующее воздействие.
Мы дадим тебе прежде всего здоровое тело и научим правильно ухаживать за ним. А потом, мой мальчик, когда твой организм окрепнет, начнется серьезная работа, появятся высокие замыслы. Из тебя может выйти настоящий молодчина!..
Да нет, что же это пишет мой карандаш? Ведь это сплошная выдумка, от начала до конца! Единственное мое оправдание в том, что эти мечты могли бы и должны бы осуществиться.
Во всяком случае несомненно было одно: общество обратило свой взор на меня и брата и решило взяться за нас. К нам был послан не добрый и милый человек, а простая синяя повестка, при виде которой бедняка кидает в дрожь: в повестке значилось, что ребенок Георг Фредерик Андерсен достиг школьного возраста и должен явиться в определенный день в бесплатную школу на площади св. Ханса.
Тогда школа вообще пользовалась дурной репутацией, а бесплатная и подавно. Была ли эта школа хуже других, я не знаю. Во всяком случае мысль о ней наполняла меня тревогой, которая росла по мере того, как приближалось время учения. Георг — крепкий парень, но и он не радовался поступлению в школу. Как же должен был бояться я! Брат часто прогуливал уроки, так как у него не хватало мужества войти в двери этого ада, каким казалась Георгу школа. Я был его сообщником, и мы бродили по улицам, пока не кончалось время занятий, а потом шли домой, — таким образом, мать не могла догадаться, что Георг пропускает уроки. Но, разумеется, несмотря на все предосторожности, ему за это часто доставалось и от учителей и от родителей. И у меня не становилось легче на душе. Школа пользовалась дурной славой, и страдания Георга отнюдь не рассеяли мой страх.
— Раз так, я вовсе не пойду в школу, — заявил я однажды, выслушав рассказ брата о том, какие ужасы там творятся. — Ведь я уже умею читать.
— Это тебе не поможет, потому что ты читаешь не так, как надо, а это гораздо хуже, чем совсем не уметь. Учителя злятся на тех, кто выучился читать дома. Ты читаешь: комод, а это неправильно. Ты должен читать так: к — о = ко, м — о = мо, комод, иначе получишь линейкой по пальцам.
Я твердо решил совсем не ходить в школу. Когда наступит время, я сделаю вид, будто иду туда, а потом удеру и больше не вернусь домой. Разумеется, мне будет тяжело расстаться с родными. При одной мысли о том, что я никогда больше не увижу мать или сестру Сине, сжималось сердце, но стоило мне подумать о новой сестре или брате, которые могли появиться на свет, как я сразу успокаивался. Ведь я привык сам заботиться о себе и поэтому был уверен, что не пропаду.
В этот роковой день мое решение было тверже, чем когда-либо, и лишь благодаря чистой случайности оно не было осуществлено. В то утро мать особенно внимательно относилась ко мне и настроение у нее было серьезное. Когда она одевала меня, я ощущал ее прикосновения как ласку.
Я вышел из дому, испытывая затаенное чувство страха, и отправился по Королевской улице к выгону. Там пасся скот. Коровы трясли рогами и бродили с места на место; лошади дико носились галопом и лягались. На этот раз меня ничто не радовало: мне угрожала школа — и все остальное бледнело перед ней.
Я мог бы пойти кружным путем, минуя Триангль и Блегдамсвей. Идти там было гораздо интереснее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45