по одну сторону улицы сады за дощатыми заборами; рядом— литейные мастерские и строительные склады, тянувшиеся до самых озер. Мать советовала мне пойти этой дорогой. Но там была еще одна школа. Ни один мальчик с книгами в ранце не осмеливался пройти по Блегдамсвей мимо школы. Если мальчишки заметят меня, то вряд ли я сумею от них вырваться.
Непостижимая удача сопутствовала мне в этот день, и я счастливо миновал все опасности, но в конце концов все же случилась беда. Пройдя поле, я хотел свернуть в сторону, по Фелледвей, и пойти по направлению к Вестербро: там, где теперь находится Тиволи, было садоводство, и я знал, что садовникам всегда требуются мальчики-рассыльные. Но здесь я неожиданно натолкнулся на брата. Занятия в школе у него начинались на час раньше, чем у меня, теперь там как раз была перемена, и Георг решил пойти мне навстречу.
Не было никакой возможности убежать, и под защитой брага, державшего меня за руку, я прошел последний кусок пути и благополучно проскользнул в ворота, что казалось мне самым трудным делом. По дороге Георг меня поучал:
— Ты должен сидеть тихо, как мышь, тогда учитель, может быть, даже не взглянет на тебя. Но у «Толстяка Массена» и это тебе не поможет, он не терпит ленивых мальчиков, а будешь слишком стараться, — рассвирепеет. Если он велит тебе поймать вошь в его бороде, ты подойди к нему и делай вид, будто в самом деле ищешь, — это ему нравится больше всего. Но если «Папаша Браск» закричит: «Я спущу с тебя шкуру», возьмет тебя руками за голову и подымет кверху, ты не должен реветь, а то он еще больше разозлится.
Все это предвещало мало хорошего. У меня слезы подступали к горлу, но я решил ни за что не реветь.
По случаю торжественного дня я надел новую шапку. Мать сама сшила мне ее из остатков синей материи, Я очень гордился шапкой, особенно потому, что подкладка по цвету и рисунку напоминала обертку от мятных конфет. По форме шапка походила на бумажный змей с двумя развевающимися лентами сзади. Я лишился ее в этот злополучный день и никогда не забуду отчаяния матери. Она плакала оттого, что пропала такая прекрасная шапка.
Я благополучно дотянул до большой перемены. Внизу, на площадке для игр, вихрем носились мальчишки: там было опасно, и я благоразумно решил держаться в сторонке. Я стоял у забора и ел завтрак, который мать приготовила особенно вкусно, чтобы ознаменовать торжественность дня; она дала мне кусок холодной свинины с двумя ломтями черного хлеба.
На верхней площадке высокой школьной лестницы дежурил скуластый учитель Папаша Браск. Он держал в руке трость, его окружала ватага больших мальчиков, которые, не спуская глаз, как собаки, следили за каждым его движением. По его знаку они бежали вниз и приводили маленького преступника. Вообще мальчики советовали не слишком веселиться в школе, иначе тебя тоже моментально потащат на расправу.
Вдруг мне припомнилось предостережение брата, что Папаша Браск терпеть не может, когда дети ревут. Я поспешно вытер слезы, но было уже поздно: два больших мальчика набросились на меня, схватили за шиворот и потащили наверх по огромной лестнице. Мою красивую шапку сбили с меня по дороге, и больше я ее не видел.
Боялся ли я? Слово это едва ли может выразить то состояние, в котором я находился. Я видел перед собой огромное, как блин, мясистое лицо Папаши Браска и глаза, как бы плывшие мне навстречу. Как-то раз во время моих странствий я забрел к пруду Студемаркен и шлепал по воде. Там я увидел огромных медуз, которые произвели на меня жуткое впечатление. И теперь перед моими испуганными глазами плыло такое же страшное чудовище. Оно подплывало все ближе и ближе. Мгновение — и жирные щупальцы тянутся ко мне, впиваются в мои щеки, как клещи. «Я спущу с тебя шкуру!» — прошипело чудовище прямо мне в лицо и подняло меня за голову вровень со своей толстой рожей. Мне было страшно больно, и я чувствовал зловонное дыхание учителя. Он уставился на меня своими рыбьими глазами, совсем как в отцовской книжке с картинками, где морские чудовища глазели на водолаза. Я дико кричал, дрыгал ногами и отбивался, наконец выскользнул из его объятий и скатился вниз по лестнице.
К счастью, у нас, малышей, была учительница, и только во время перемен мы попадали к Толстяку Массену и Папаше Браску. Наша учительница была маленькая темноволосая женщина с серьезным, почти печальным лицом. Я как сейчас вижу ее сутулую спину, задумчивые глаза и большой нос с горбинкой, под которым нередко появлялась капля. Мальчишки говорили про учительницу, что она плачет носом. Когда она помогала мне писать буквы или цифры, то водила моей рукой как-то особенно нежно, и я скоро полюбил ее.
Учение само по себе оказалось совсем не занимательным. Нам было тесно сидеть на партах, мы хором твердили слоги или рифмы. Руки следовало держать перед собой, ни в коем случае не разрешалось болтать ногами. Как я завидую современным школьникам, которые учатся за небольшими столами, группами от четырех до шести человек, а в остальное время орудуют пинцетом, молотком и пилой в лабораториях, в мастерских или на воздухе. Какое это, должно быть, счастье для ребенка — практически учиться обращаться с вещами и овладевать жизнью, как это теперь введено повсюду в Советском Союзе!
Учительница все замечала. От ее внимания, должно быть, не ускользнуло, что мне страшно идти вниз во время перемены, и она устроила так, что я оставался наверху и помогал ей убирать класс после урока. Скоро я сделался ее любимцем, и моя преданность к ней была беспредельна. Я забыл страх перед школой и с нетерпением ожидал наступления каждого нового дня.
И все же именно эта учительница заставила меня в детстве испытать такое ощущение, будто кто-то вышиб из-под моих ног опору, и жизнь показалась мне пропастью, в которую я стремглав лечу.
Учительница часто давала мне небольшие поручения, и я гордился ее доверием. Я был в том счастливом возрасте, когда стоило похлопать меня по плечу, чтобы я стремглав помчался выполнять просьбу.
Однажды, после уроков, она дала мне коробку из-под сигар, перевязанную бечевкой, и попросила передать ее учительнице из школы на Блегдамсвей. Мне пришлось много раз повторить имя и адрес, но вот наконец учительница, ласково улыбаясь, похлопала меня по плечу. Я просто захлебывался от счастья и, как дикий молодой птенец, упорхнул на Блегдамсвей.
Но очень скоро я замедлил шаг, восторг угас, и предо мной предстала жестокая действительность. Ведь мне надо было пойти в ту самую школу, мальчишки из которой наводили ужас на всех малышей в квартале Эстербро. Каждый день я пересекал поле и уже не боялся всяких неожиданностей, научился сохранять спокойствие, когда ко мне подходили коровы или лошади и, обнюхав меня, неожиданно убегали, как будто испугавшись моего запаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Непостижимая удача сопутствовала мне в этот день, и я счастливо миновал все опасности, но в конце концов все же случилась беда. Пройдя поле, я хотел свернуть в сторону, по Фелледвей, и пойти по направлению к Вестербро: там, где теперь находится Тиволи, было садоводство, и я знал, что садовникам всегда требуются мальчики-рассыльные. Но здесь я неожиданно натолкнулся на брата. Занятия в школе у него начинались на час раньше, чем у меня, теперь там как раз была перемена, и Георг решил пойти мне навстречу.
Не было никакой возможности убежать, и под защитой брага, державшего меня за руку, я прошел последний кусок пути и благополучно проскользнул в ворота, что казалось мне самым трудным делом. По дороге Георг меня поучал:
— Ты должен сидеть тихо, как мышь, тогда учитель, может быть, даже не взглянет на тебя. Но у «Толстяка Массена» и это тебе не поможет, он не терпит ленивых мальчиков, а будешь слишком стараться, — рассвирепеет. Если он велит тебе поймать вошь в его бороде, ты подойди к нему и делай вид, будто в самом деле ищешь, — это ему нравится больше всего. Но если «Папаша Браск» закричит: «Я спущу с тебя шкуру», возьмет тебя руками за голову и подымет кверху, ты не должен реветь, а то он еще больше разозлится.
Все это предвещало мало хорошего. У меня слезы подступали к горлу, но я решил ни за что не реветь.
По случаю торжественного дня я надел новую шапку. Мать сама сшила мне ее из остатков синей материи, Я очень гордился шапкой, особенно потому, что подкладка по цвету и рисунку напоминала обертку от мятных конфет. По форме шапка походила на бумажный змей с двумя развевающимися лентами сзади. Я лишился ее в этот злополучный день и никогда не забуду отчаяния матери. Она плакала оттого, что пропала такая прекрасная шапка.
Я благополучно дотянул до большой перемены. Внизу, на площадке для игр, вихрем носились мальчишки: там было опасно, и я благоразумно решил держаться в сторонке. Я стоял у забора и ел завтрак, который мать приготовила особенно вкусно, чтобы ознаменовать торжественность дня; она дала мне кусок холодной свинины с двумя ломтями черного хлеба.
На верхней площадке высокой школьной лестницы дежурил скуластый учитель Папаша Браск. Он держал в руке трость, его окружала ватага больших мальчиков, которые, не спуская глаз, как собаки, следили за каждым его движением. По его знаку они бежали вниз и приводили маленького преступника. Вообще мальчики советовали не слишком веселиться в школе, иначе тебя тоже моментально потащат на расправу.
Вдруг мне припомнилось предостережение брата, что Папаша Браск терпеть не может, когда дети ревут. Я поспешно вытер слезы, но было уже поздно: два больших мальчика набросились на меня, схватили за шиворот и потащили наверх по огромной лестнице. Мою красивую шапку сбили с меня по дороге, и больше я ее не видел.
Боялся ли я? Слово это едва ли может выразить то состояние, в котором я находился. Я видел перед собой огромное, как блин, мясистое лицо Папаши Браска и глаза, как бы плывшие мне навстречу. Как-то раз во время моих странствий я забрел к пруду Студемаркен и шлепал по воде. Там я увидел огромных медуз, которые произвели на меня жуткое впечатление. И теперь перед моими испуганными глазами плыло такое же страшное чудовище. Оно подплывало все ближе и ближе. Мгновение — и жирные щупальцы тянутся ко мне, впиваются в мои щеки, как клещи. «Я спущу с тебя шкуру!» — прошипело чудовище прямо мне в лицо и подняло меня за голову вровень со своей толстой рожей. Мне было страшно больно, и я чувствовал зловонное дыхание учителя. Он уставился на меня своими рыбьими глазами, совсем как в отцовской книжке с картинками, где морские чудовища глазели на водолаза. Я дико кричал, дрыгал ногами и отбивался, наконец выскользнул из его объятий и скатился вниз по лестнице.
К счастью, у нас, малышей, была учительница, и только во время перемен мы попадали к Толстяку Массену и Папаше Браску. Наша учительница была маленькая темноволосая женщина с серьезным, почти печальным лицом. Я как сейчас вижу ее сутулую спину, задумчивые глаза и большой нос с горбинкой, под которым нередко появлялась капля. Мальчишки говорили про учительницу, что она плачет носом. Когда она помогала мне писать буквы или цифры, то водила моей рукой как-то особенно нежно, и я скоро полюбил ее.
Учение само по себе оказалось совсем не занимательным. Нам было тесно сидеть на партах, мы хором твердили слоги или рифмы. Руки следовало держать перед собой, ни в коем случае не разрешалось болтать ногами. Как я завидую современным школьникам, которые учатся за небольшими столами, группами от четырех до шести человек, а в остальное время орудуют пинцетом, молотком и пилой в лабораториях, в мастерских или на воздухе. Какое это, должно быть, счастье для ребенка — практически учиться обращаться с вещами и овладевать жизнью, как это теперь введено повсюду в Советском Союзе!
Учительница все замечала. От ее внимания, должно быть, не ускользнуло, что мне страшно идти вниз во время перемены, и она устроила так, что я оставался наверху и помогал ей убирать класс после урока. Скоро я сделался ее любимцем, и моя преданность к ней была беспредельна. Я забыл страх перед школой и с нетерпением ожидал наступления каждого нового дня.
И все же именно эта учительница заставила меня в детстве испытать такое ощущение, будто кто-то вышиб из-под моих ног опору, и жизнь показалась мне пропастью, в которую я стремглав лечу.
Учительница часто давала мне небольшие поручения, и я гордился ее доверием. Я был в том счастливом возрасте, когда стоило похлопать меня по плечу, чтобы я стремглав помчался выполнять просьбу.
Однажды, после уроков, она дала мне коробку из-под сигар, перевязанную бечевкой, и попросила передать ее учительнице из школы на Блегдамсвей. Мне пришлось много раз повторить имя и адрес, но вот наконец учительница, ласково улыбаясь, похлопала меня по плечу. Я просто захлебывался от счастья и, как дикий молодой птенец, упорхнул на Блегдамсвей.
Но очень скоро я замедлил шаг, восторг угас, и предо мной предстала жестокая действительность. Ведь мне надо было пойти в ту самую школу, мальчишки из которой наводили ужас на всех малышей в квартале Эстербро. Каждый день я пересекал поле и уже не боялся всяких неожиданностей, научился сохранять спокойствие, когда ко мне подходили коровы или лошади и, обнюхав меня, неожиданно убегали, как будто испугавшись моего запаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45